Завтра ветер стихнет... Люба была на даче – окучивала картошку. Она работала одна. Семён обещал помочь, но солнце уже садилось, а его ещё не было. «Значит, будет на шестичасовом»,- подумала Люба. Задаваться вопросом «почему его до сих пор нет?» она не хотела, чтоб не забивать себе голову разными нехорошими догадками. Когда приехал её Сёмка, окучивать уже было нечего. Они пошли в дом, выпили чаю, поболтали и только. Люба хотела его обнять, но он бы этого не одобрил, потому что она была грязной и потной, а на нём была белоснежная рубашка. Небо необычайно быстро затягивалось. Девушка ополоснулась в прохладном летнем душе, переоделась в чистое. В доме было холодно, на улице – дальневосточный ветер. Он гнул несчастную черёмуху, пинками гнал неуклюжие тёмно-синие, почти фиолетовые тучи, фальшивил на водосточной трубе. Семён весело болтал с кем-то по телефону. - Поехали в город, Сём. Я отвезу,- предложила Люба. Он, не желая прерывать «мобильной» беседы, кивнул. Люба ездила на Джипе. К удивлению многих, мужской автомобиль прекрасно слушался свою хрупкую хозяйку. Внутри машины Люба чувствовала себя защищённой. Что называется – как за каменной стеной. Семёна пришлось ждать. Он долго не мог наговориться. С ней? Вряд ли. - Ну, Ника и чудак!- садясь в авто на заднее сиденье, ухмылялся Семён. Он часто стал называть своего друга Никиту Никой. Её зовут Вероника. -Шеф, трогай,- сказал Сёма весело. Поехали. Самая красивая дорога – сельская. Она не асфальтирована никем, пыльная, извилистая, с лужами, в которых – гуси, по обочинам – черёмуха, чёрная да белая берёза. Небо стало тёмным, тучи у горизонта– кровавые, прекрасные. Выехали из посёлка. Телята развалились на дороге и преградили её так, что не объехать. Люба вышла из кабины и по-сельски грубо и лихо прогнала скотину. Семёну было некогда – он «был на трубе». Девушка села в машину, вставила ключ, но не поворачивала. Она думала: «Семён трещит безумолку о какой-то удавшейся гулянке. Радио молчит. Всё по-старому. А внутри – кошки скребутся, будто скулит кто-то внутри. Ведь Сёма не собирался помогать… рубашка белая… она… Может они любят друг друга? Но почему он молчит? Ведь он знает, что я знаю… Я пойму… Семён-то кареглазый, а кареглазые – все кобели. Пойму, точно. Ведь уже понимаю… А ведь и действительно где-то кто-то скулит». - Чё стряслось? Приехали?- спросил Семён, когда Люба остановила машину. - Там скулят где-то. Пойду проверю,- ответила она и стала натягивать плащ. - Не ходи – дождь бал, трава мокрая. Оно тее надо? Как ребёнок, честное слово! -Мне – надо. - Вот и иди! А потом заболеешь – кто за тобой ухаживать будет? Лечить тебя?Се-мён. В ответ Люба ничего не сказала. Она вышла из Джипа. Стена из дикого топинамбура загораживала обзор, но она шла на голос. Вышла к рёлке, в которой она кода-то собирала с отцом орехи. Под молодыми тонкими дубками лежала небольшая лохматая сучкабелого окраса. Голова её была пробита, рядом валялась окровавленная огромная палка. В крови. Ещё час-два – и всё. Недобил хозяин - дождя испугался. Не проверил хорошенько, оставив умирать её в муках. Или страшно стало: не захотел грех на душу брать. Бедное животное! Люба подошла к машине, немного подумав, открыла капот и достала небольшую походную лопату, которую обычно брала с собой на природу, чтоб закапывать пепелище. - Люб, ну чё там?- крикнул ей Семён из Джипа. - Собака только что издохла. Закопать надо. - Те чё больше всех надо? Я же так опоздаю – в кафе все наши собираются. Без дам. Что-то вроде мальчишника. - Я быстро. Он что-то кричал ей вслед, но она уже не слышала, она решилась. Нельзя было отвлекаться. Люба подошла к мокрой, умирающей дворняжке. Выражение её лица говорило о страшных мучениях. Изо рта и ушей текла кровь… Сука ещё судорожно дышала. Люба знала, что нужно делать. И… сделала. Приподняв тело, она обнаружила там живого щенка, слепого, только что появившегося на свет. Перед смертью та успела ощениться и даже вылизать приплод. Слепыш дрожал, тыкал мокрым носом в руку и не скулил. Люба положила его в карман толстовки. Его маму, только что убитую, девушка похоронила не глубоко – так, чтоб потом не было запаха мертвечины. Уже в машине она смогла заставить себя дышать полной грудью. Щенок спал в кармане. Люба не стала его тревожить. Семён о чём-то говорил. Очень часто, чтоб загладить свою вину люди много разговаривают, порой невпопад. Вот и Семён нёс ересь, совершенно неинтересную для Любы. Впрочем, её ничто не интересовало сейчас. Она думала о только что случившемся. Руки дрожали так, что девушка просто боялась не справится с управлением. Где она взяла столько решительности? Как сумела? Лицо её холодное, немое, ни о чём не говорило, ни на что не отвечало. Страшно. Горько. Непонятно. Долбанул дождь. Тучи не стерпели натиска ветра и тяжести воды внутри себя. Ливень лил как из пятнадцатилитрового ведра. Он обрушивался на землю даже не крупными каплями, даже не градом, а целыми струями. Ветер разрывал эти дождевые струны и бросал их в боковые стёкла джипа. Сёма торопил. А ей нужно было обождать. - Я убила её,- произнесла она тихо, но он всё услышал, хоть и тараторил. -Кого? - Ту собаку. Её хозяин умирать оставил… Лопатой голову… Люба не плакала. Говорила по-мертвецки страшно, без эмоций. Это испугало «её» парня. Некоторое время они были в раздумье. Потом он произнёс звонко и отчётливо: - Я не знал, что ты такая жестокая. - Ника бы так не поступила?- спросила Люба. - Даже я, парень, так не смог бы! - Ты, наконец, признался в том, что она есть. - Нужно было забрать собаку. Ну там-м-м… отвезти в приют, показать ветеринару… Чтоб гуманно,- рассуждал Семён. - Она была не жилец,- оправдывалась Люба сквозь слёзы. Стерев с щеки немую каплю, взяв себя в руки, она завела машину. - Я отвезу тебя к ней – ты не опоздаешь,- отрезала Люба, перебив парировавшего о жестокости и милосердии Семёна. При въезде в город небо успокоилось на время. Оно не спешила проясняться. Джип остановился у её подъезда. На лепет окончательно чужого парня, она крикнула, рвущимся голосом: -Рот закрой!!! Семён вышел из Джипа. «А ведь я действительно жестокая»,- подумала она и надавила на газ, нарочно обрызгав грязью Семёна. Её Джип увозил хозяйку от этого нерешительного человека. Ей нужно ещё было в магазин за молоком и в аптеку – за пипеткой, чтоб накормить слепого сиротку, спящего в кармане её кофты, поэтому Люба ехала быстро. А дома она плакала по жестоко убитой ею псине. В три ночи встала с горячей постели, выпила стакан воды. Ветер бахал соседской антенной, которая уже давно «держалась на соплях». Люба взяла с собой щенка и крепко уснула, для себя окончательно решив, что это был самый страшный день в её жизни. Завтра ветер стихнет…