Дядя Тимофей, брат мамы, в детстве был для меня самым интересным человеком. Примерно как сейчас для детей актер, играющий в фильме о Гарри Поттере. Я много о нем слышала, но никогда не видела. Знала, что мы когда-нибудь встретимся, и готовилась ему понравиться. Он воевал, вернулся без одной ноги, носил то протез, то "деревяшку", как он ее называл, жил неподалеку, в маленьком городке Салаир. Мама с сестрой при встречах только и говорили о дяде. Все, что удавалось услышать и подслушать, я, как припасливая белка, тащила в нору памяти, а там уж занималась сотворением своего кумира. Сестры любили его за ум и добрый нрав, за то, что заменяя отца, хорошо с ними обходился и развивал, читая интересные книги и рассказывая, как устроен мир. А еще он писал стихи. Об этом упоминалось вскользь, как о чудачестве, слабости и прощалось. Часто проскальзывало: в нем - порода предка-француза, дескать, и стать, и высокий лоб, и обходительность - от него. Но особое место в пересудах сестер занимала женитьба дяди на особе, которую они не жаловали. Самое обидное, что я услышала в их адрес, было: - Пара! Гусь да гагара. Гагара, она же Ася, считала Салаир своей родиной и находила его вполне пригожим. Пока дядя бил фашистов и защищал любимую родину, она, конечно не зная, что встретит вскоре такого достойного мужчину, "невестилась", "крутила хвостом" и – "О, ужас! - принесла в подоле", то есть родила ребенка, не будучи замужем, нисколько этим не смущаясь, не защищаясь от нападок. Как все в этом местечке, приютившемся в ложбине Салаирского кряжа, мыла золотишко на горной реке, чтобы прокормить бабушку, мать и сынишку. Работа сезонная, надо было обеспечить себя на долгую зиму. Препоручив сыночка домашним, она по двенадцать часов колдовала над своим решетом, вытанцовывая в холодной воде чечетку удачи - танец старателя. Руки и ноги болели, отваливалась спина, мучил вечный кашель, но в конце каждого дня малюсенькая кучка золотых крупинок на точнехоньких весах золотоприемной кассы сулила сытость завтрашнего дня. Это давало силу жить дальше. А как же! Ей предстояло встретить дядю Тимофея, полюбить его, родить троих сыновей, пережить самый разнообразный человеческий опыт. История взаимоотношений дяди Тимофея и Аси хранилась в моем сознании как непрорисованная картина. Когда очередная информация или событие находили место в этом полотне, я с любопытством принимала новую версию. К тому времени, когда мы отправились к ним в гости, мне было известно, что после госпиталя, где он залечивал трагическое ранение, полученное в Берлине, его командировали на работу в Дом отдыха в Салаире, где отдыхали бывшие фронтовики. Налаженное хозяйство не требовало больших усилий, но новый директор истосковался по делу и выкладывался на полную катушку. Во все вникал, не чурался показать при случае, что может работать не только головой, но и руками. Людям нравился энтузиазм, молодой задор руководителя, а больше всего привлекала возможность заработать. В те времена кабальные государственные займы лишали граждан страны живых денег - вместо них в конце месяца выдавали горсть облигаций, которые можно было выбросить. Народ перебивался с хлеба на воду. Новый директор нашел лазейку: отличать хорошо работающих натуральными продуктами. Все из кожи лезли только бы попасть в "продуктовый" список. Подсобное хозяйство с приходом нового директора стало просто пухнуть от приплода и прироста. Молока, мяса, курятины, яиц и корнеплодов не только с лихвой хватало и отдыхающим и работающим, но в складах, под землей, и в амбарах уже закладывались на хранение излишки в виде солений, квашений, соленого сала, домашних колбас, даже окорока копченые имелись. Всему велся строгий учет, на доске объявлений каждый месяц вывешивалось: сколько и чего произведено, и кому распределено. Люди из города, прослышав об изобилии, ежедневно с утра приходили просить работу. Однажды нужда привела и Асю. Первую встречу с ней дядя часто вспоминал с удовольствием. - Только поднял на нее глаза от бухгалтерских счет - понял: это моя жена. Все поплыло передо мной и захотелось петь. И запел ведь. "Наш уголок я убрала цветами"... Фу ты черт, думаю, что же я делаю? А она смотрит как дети - всем лицом, белки голубоватые и ровный свет от нее, а взгляд, такой, знаете, полный внимания. И спрашивает: вы поете на работе? А что ж, говорю, не петь, если поется. - А я посудомойкой наниматься пришла, возьмете? Схватил я стул, усадил гостью и стал вокруг ходить, как вокруг елки. Деревяшка моя постукивает, она молчит, раскраснелась, как бы привстала даже. - Ты сиди, разговор только начался. Тебя как звать? - Ася Гулина. Ася. Имя мне понравилось, я его произносил и так, и эдак, а она спокойно смотрела на меня и ждала. - А зачем тебе посудомойкой работать. Выходи за меня замуж, будешь домашним хозяйством управлять. - Вы шутите? - Никогда ничего более серьезного не говорил в своей жизни. Так что? - Дело непростое: у меня мама, бабушка... Сына я рощу. Отца у него нет. Она подалась вперед и с искренностью, присущей лишь бесхитростным душам, сказала: - Я уж и так дров наломала... - помолчала. - Был один командировочный... Она смутилась и оборвала себя воскликом: - Зачем я вам рассказываю, сама не знаю... - Ты не увиливай, наступал бывший командир танкового взвода, решай здесь: будешь моей женой? Где- то там, в своем сердце, он знал, что раскрасневшаяся Ася скоро станет всем смыслом его жизни, ее наполнением и боялся, что какая-нибудь мелкая глупость вмешается, разрушит захватившее чувство, унесет прочь это чудо, которого он терпеливо ждал долгие годы. Он сел на стул напротив и, взяв ее за руки, попросил: решай поскорее, это для нас с тобой очень важно! Ася, не отнимая рук начала рассказывать о себе. Мечтала как все девчонки о любви, о ее волшебных переживаниях, о парне, который будет крепко ее любить. Мечты приходили в голову в виде театральных пьесок, которые разыгрывались ею перед сном. Заканчивались истории счастливо: у нее большая семья и все друг с другом в ладу. На момент ее девичьего цветения в стране шла война. Население маленького городка составляли женщины, дети и старики. После окончания школы она устроилась в гостиничке дежурной, а заодно, и уборщицей. Тут-то и случилась история, не предусмотренная чистыми фантазиями. Некий гражданин пятидесяти лет, проверяющий что-то на прииске, задержался, аж на две недели. Ласковыми речами, похвалами, стихами Сергея Есенина, а главное, своим вожделением, он смутил разум девушки настолько, что, забыв про "Главного героя", не думая о последствиях, она сделала то, к чему готовила ее природа. Командировочный уехал, оставив только свое имя, которое впоследствии младенчику вписали в метрику, и книжечку стихов Есенина, потрепанный томик, ставший на время беременности ее курсом психотерапии. К слову сказать, появление Гусенка, это имя дала ему бабушка, не было безоблачным. Он мог не появиться вообще, если бы... Жили они втроем. Дед и отец Аси воевали, но недолго; похоронки, пришедшие одна за другой, усекли семью наполовину, и бабушка стала главной. Когда факт зарождения новой жизни был подтвержден прямыми и косвенными признаками вроде частой утренней тошноты, рвоты и всяких капризов по части еды, состоялся семейный совет, где после подробного изложения событий, предшествующих настоящему положению, произошла бурная сцена между мамой и бабушкой. Мама пыталась протащить свое предложение - с помощью знакомой умелицы избавиться от нежеланного пришельца потихоньку, пока позволяют сроки, иначе "всякая сопля пальцем тыкать будет". Бабушка, выслушав опасения дочери, припечатала: - А поделом! Пусть тычут, не проткнут. Надо отвечать за свои делишки. Ребеночек - душа невинная уже получил жизнь от Бога. Кто мы такие, чтобы божьего дара лишать. Будешь, Анастасия, рожать, хотя бы мне пришлось все плевки на себя принять. Бабушка, как человек верующий и живущий по правилам, обладала в семье всей полнотой власти. Умение эту власть употребить ей приходилось иногда доказывать на деле. Так, последний раз это случилось незадолго до начала войны. Отец Аси, по-семейному - Гусь, будучи удачливым старателем, а это значило также, что у него водилась заначка от семьи, пристрастился к выпивке. "Большая", так заглазно звалась бабушка, пыталась разъяснить Гусю, куда ведет этот путь, однако, дальняя перспектива - быть отвергнутым Богом из-за того, что пропивает душу, оказалась неубедительной. Однажды, дождавшись пока пьяный Гусь проспится, накормив его завтраком, она так же деловито велела спустить штаны и подставить зад. Ослушаться он не посмел. Большая взяла, вымоченное в воде тяжелое льняное полотенце, вчетверо сложенное, и принялась стегать его приговаривая: - Это тебе цветочки, сукин сын! Она била Гуся и плакала. Гусь извивался, кричал, но наказание принял до конца. Со спиртным он завязал накрепко: когда на фронт уходил, и Большая поставила на стол сбереженную бутылку церковного Кагора, только головой мотнул, дескать, от принятого не отступаю! Так что Гусенок был оставлен волей бабушки и развивался до срока в своей теплой вселенной под стихи поэта Есенина. Ася, никогда не слышавшая самого поэта, и, вообще, ни одного живого поэта, произносила стихи нараспев, как получается у них самих. Прекрасные образы возбуждали уже пульсирующую любовь к ребеночку, все вокруг преображалось, и кружились разноцветные миры, в которых мысленно пребывала Ася со своим растущим семенем. "Боже, пусть дитя станет поэтом!"- не раз горячо молила молодая мать. Когда дядя услышал о таком особенном расположении Аси к стихам, душа его кувыркнулась от радости. - А ведь я тоже пишу стихи, сказал он волнуясь. С фронта несколько тетрадок привез. Так что скажешь? Вспомнив, кстати, что у нее есть мать и бабушка, она пообещала дать ответ завтра. - Я сегодня приду, - настаивал на своем дядя. И вечером того же дня состоялось знакомство с Асиной семьей. Решено было съехаться и жить всем вместе в отведенном ему директорском доме. И вот теперь, десять лет спустя после этого события, мы едем к нашему родственнику в гости. (Продолжение следует) Людмила Салагаева Тимофей и Ася