Крещенская история Вадим выглядел шикарно. Это понимали все жители деревни, столпившиеся у крыльца его родительского дома. Две иномарки, на которых он приехал сюда с друзьями, были на сельской улице похожи не столько на машины, сколько на летательные аппараты инопланетян. А песцовая его шапка… А кожаная куртка с белым воротником и отворотами на рукавах… А длинный белый шарф… Сразу видно, новый русский. Да и друзья были не хуже в своих долгополых кожаных плащах нараспашку, из-под которых торчали висящие на поясе мобильники. Тот крещенский вечерок всякий запомнил по-своему: кто баньку, где тер Вадиму спину домодельной мочалкой и хлестал березовым веником, кто клуб, где самая известная на деревне деваха Иришка извивалась перед гостями в самодеятельном стриптизе. Но больше всего остались в памяти односельчан несчетные ящики хорошей водки, которую можно было пить под завязку, то есть, сколько влезет. Ревущий магнитофон, скачущая на снегу молодежь, заглушающие металлический рок пронзительные частушки тети Вали, попытки пьяных гаданий с петухом и чьи-то исклеванные в кровь пальцы… Но утро принесло еще более интересные зрелища. Вадим вспомнил, что в этот день Христос вошел под руководством Иоанна Крестителя в священные воды реки Иордан, и решил повторить подвиг. Тем более что с учетом разных географических широт и разницы температуры там и в России это получалось куда более круто. Красный столбик спиртового термометра держался чуть выше минус двадцати, но до следующей заметной черточки – пятнадцать ему было весьма далеко. Купаться при таком морозе могли только настоящие мужчины – кроме Вадима, смутное желание изъявил только его шофер, другие не решились. Столичная компания и зрители собрались у проруби, и тут выяснилось, что искупаться будет не так уж легко. Колодцы у ближайших домов были довольно мелкими и в холодные зимы замерзали. Жителям приходилось черпать воду из реки. И от постоянно расплескиваемых ведер вокруг проруби образовалась крутая ледяная стенка почти в метр высотой. Прыгнуть с нее в воду было нетрудно, но вот вылезти… Впрочем, среди местных мужиков сразу нашлись энтузиасты. Предвкушая продолжение вчерашнего веселья, трое взялись за ломы и лопаты и быстро пробили в наледи довольно ровный проход. А старый моряк дядя Миша даже притащил из дома кусок веревочной лестницы с деревянными перекладинами, так что свежеиспеченная купальня приобрела почти художественный вид. Вадим широким жестом сбросил с себя куртку на край наледи и стал в легкой пробежке снимать остальные детали туалета, передавая их ассистирующим мужикам. Вскоре он уже трусил в одних плавках. И чем дольше скакал вокруг черной с комьями снега воды, тем яснее становилось, что былой запал иссяк, и только боязнь лохануться при земляках не дает ему надеть обратно свои шмотки. Неизвестно, чем закончилась бы эта внутренняя борьба. И неизвестно, кто стал виновником дальнейших событий – то ли дунул редкий для Крещенья ветерок, то ли кто-то из зрителей коснулся ледяной стенки проруби. Только куртка словно ожила, скользнула вниз, и взмахнув, как сорока, черным верхом и белой меховой подкладкой, плюхнулась на воду. Хозяин застыл в очередном прыжке, застыли и остальные, уставившись на плавающую супердубленку. Пауза длилась несколько секунд. И вдруг реку потряс истеричный крик: «Держи ее! Там!..» – и дальше нечто невообразимо нецензурное. Вопль этот был столь не похож на низкий крутой голос Вадима, что не все сразу поняли, кто кричал. А голый человек, видимо, осознал, что спасти куртку, кроме него, никто не успеет, и кинулся в проход. Когда он уже отталкивался от края проруби, подлая одежда ловко повернулась и нырнула под лед. Вода закипела, словно там шла нешуточная борьба. Но вот из глубины появилась голова с прилипшими к лицу волосами, и за перекладину лестницы вцепилась рука с мокрым белым шарфом – единственной добычей в неудачной погоне. – Ушла гадюка… – вот и все, что смог произнести Вадим, пока его растирали полотенцем, одевали и поили коньяком из фляжки. И только потом, охмелев, но все равно трясясь то ли от холода, то ли от страха, Вадим поведал, что в кармане куртки было десять штук зеленых, да притом, не его, а шефа, и что теперь ему кранты. Мужики сочувствовали и пытались подсчитать, хватит ли Вадиму, если он продаст машину и прочее, денег, чтобы отдать долг. Но кранты, видимо, должны были наступить гораздо раньше, чем он успел бы это сделать. Вадим и его приятели знали о своем шефе что-то такое, чего не следовало знать другим. Глаза их становились все круглее и безнадежнее, хмель быстро слетал, и кое-кто, отойдя за ближайший сарай, уже названивал по мобильному телефону. II Дядя Витя пришел к своим лункам поздно – солнце уже скатывалось к лесу. Его сестра, которую в деревне почтительно называли Ильинишной, вообще не хотела отпускать его на реку, доказывала, что в праздник всякая работа – грех. Но дядя Витя знал, если лунки за день не прочистить, они зарастут льдом до самого верха, и придется крутить новые. Не говоря уж о том, что в каждой из них пропадут снасти и добыча. Нехитрые полубраконьерские раскоряки со множеством крючков приносили ежедневно около килограмма рыбы – неплохое подспорье для семьи из двух человек (Виктор после развода перебрался к сестре, да так и прожили бобыль с бобылихой больше двадцати лет, постоянно ворча друг на друга). Вот и сейчас дядя Витя поднял замаскированные снежными бугорками куски фанеры и достал из трех лунок больше десятка вполне приличных карасей и красноперок. Но в четвертой попался кто-то столь большой, что не мог пролезть в лунку и ни в какую не отпускал снасть. Дядя Витя изрядно намучился, пока увеличивал отверстие во льду. И здорово разочаровался, вытащив, вместо рыбы, чей-то полушубок. Первое желание было – бросить его тут же. Но в последнюю секунду он заметил, что мех внутри натуральный и совсем новый. Одежда была для сухонького дяди Вити явно велика, но он знал по своему опыту, что, просохнув, настоящая кожа здорово садится. В крайнем случае, сестра подгонит. А что лучше может быть для зимней рыбалки… Ильинишна, как обычно, высказала свое мнение, что таскает он домой всякую дрянь, может заразу какую. Но куртку в сенях повесила на плечики, чтобы обтекала. И конечно, с присущим полу любопытству осмотрела карманы. – А знаешь, хозяин-то ее, видать, человек не бедный, – Ильинична положила перед Виктором толстый бумажник, набитый мокрыми сотнями и пятидесятками. – А тут вообще не наши бумаги, – на стол лег небольшой полиэтиленовый пакет. В нем тесно лежали одинаковые купюры с большим портретом Франклина. Каждый десяток был перехвачен тоненькой полоской бумаги. Дядя Витя никогда не держал их в руках, но часто видел по телевизору. Это были долларовые сотни. Спал ли он в ту ночь? Деньги сушились повсюду: на комоде, столе, низеньком серванте и на стульях. Казалось, он видел их даже через закрытые веки, словно купюры светились в темноте. Вот так, вдруг, откуда ни возьмись, пришла возможность сделать реальной любую мечту. Так что он хочет в жизни? По-большому, не новые крючки, конечно. Ну, загадывай желание, а золотая рыбка уже помогла ему исполниться. Переехать в город? Дядя Витя вспомнил острое чувство собственной беззащитности и одиночества в толпе людей, когда был в Москве на свадьбе дочери. Нет, жить там он не смог бы, даже если бы ему за это платили большие деньги. Построить новый дом? Он внезапно осознал, как любит это столетнее, но еще крепкое жилье. Его построил своими руками прадед, плотник-виртуоз, до сих пор заезжие гости останавливаются и фотографируют густую резьбу наличников и кружевную кованую корону на трубе. Здесь Виктору знаком каждый гвоздь, каждая трещинка, здесь он родился и здесь умрет… Жениться? Завести детей? Он мог сделать это уже давно и безо всяких денег. Но никакие тысячи не излечат его от многолетней обиды на жену, а в ее лице и на всех женщин на свете. Да и поздно менять свою жизнь, он не хочет этого. Виктор вдруг понял, что он уже стар. Стар не телом, а чем-то внутри, что не хочет перемен, не хочет странствий, о которых мечтал в детстве, не хочет новых лиц вокруг себя, не хочет даже на время лишиться любимой реки с лунками и знакомых грибных полян. И мысли невольно перетекли на мелкие покупки, которые он сможет теперь себе позволить, и на подарки друзьям и родственникам. Виктор стал вспоминать всех, кому хотел бы сделать приятное, и вдруг внутри что-то оборвалось. Олежка! Как он мог забыть о нем! Эти нечаянные деньги подарят племяннику новую жизнь, надежду, мечту. Что может быть ужаснее, когда в одиннадцать лет человек осознает себя безногим инвалидом… И те баснословно дорогие протезы, о которых они читали с Людой, теперь смогут стать реальностью. Изнутри что-то наполнило Виктора теплой радостью, как бывает при хорошо сделанной работе или от найденного единственно правильного решения. И он сразу крепко уснул. III – Вставай! Еще не открывая глаз, Виктор понял: что-то случилось. Уж чего-чего, а растерянности он не слышал в голосе сестры уже много лет. Ильинишна стояла у стола, положив ладони на холодные магазинные буханки, и смущенно смотрела в пол. – Куртка и деньги, оказывается, сына Золотаревых. Гульбища тут была третьего дня, слышал? Это он затеял. А на Крещенье купаться полез, да ее, родимую, и притопил. А сейчас приехал хозяин денег и убить его хочет. Парень в баньке заперся, да долго, видать, не просидит. Такие дела… Виктор лихорадочно собирал бумажки, Ильинишна печально покивала: – Точно говорят, когда хозяина пропажи знаешь, воровство получается. – Да плевать мне на них, Олежку только жалко. – Знамо дело! Я тоже о нем сразу подумала… …Кабанистого вида шеф наступал медленно и неотвратимо. Вадим пятился к сараям, но силы были неравны – за шефом следовали два угрожающего вида бугая. И мужики понимали, что Вадим совсем не такой уж крутой новорусский, как показался вначале, он далеко не король и не туз в этом мире, и если не шестерка, то какая-то весьма близкая к ней карта. – Подождите! Он не виноват… Я все принес…– дядя Витя совсем запыхался и толком не мог говорить. Но зоркие глаза односельчан сразу узнали у него подмышкой куртку-беглянку. Узнал ее и Вадим, и даже, кажется, шеф. Все застыли. И только дядя Витя мотал головой, не в силах справиться с горловым спазмом. Наконец, один из бугаев догадался, сунул ему плоскую фляжку, и после обжигающего глотка дядя Витя заговорил. Сбивчиво, волнуясь, как всегда где надо и не надо вставляя свое любимое «вить» вместо «ведь», за что и остался у односельчан до седых волос без имени-отчества, просто Витей или дядей Витей. – Вить он же ее нечаянно уронил. А у меня на крючок клюнула… то есть насела… Достал… Все цело, все на месте. Я вить не знал, чья. Все тут. Вить я что, не понимаю… Вот, – дядя Витя протянул шефу пакет, а Вадиму бумажник. Шеф вытащил пачку, привычным движением большого пальца провел по краю – не «кукла» ли и уставился на Виктора. – Ну, дед, ты даешь! Наши бы удавились – не вернули. Правда, что честность теперь только в глухомани осталась. Как редкое растение! – шеф захохотал над своей шуткой, бугаи и выползшие откуда-то Вадимовы приятели подхватили. – Поощрять надо таких, как ты. На! Вознаграждение – десять процентов, устраивает? – он потянул дяде Вите десять «франклинов». Толпа опять заржала: «Да уж надо полагать, хватит…», «За три года не пропить…», «Куды ж ему, старому столько…» – Благодарствую! – дядя Витя степенно поклонился. – Мне-то и не надо, Олежке на протезы. Смешки сразу стихли. Про Олега знали все, хоть он и жил сейчас с матерью в другой деревне. Шефа, видимо, удивила эта внезапно свалившаяся тишина. – Что за протезы? – слегка растерянно спросил он. – Да племянник у меня от сводной сестры. Двенадцати еще нет, а без ног остался. Паровозом отрезало. – Как же это он так? – А из школы шел по путям – другой-то дороги нет. Там в это время обычно ничего не ходит. И вдруг товарняк пустили. А сугробы прямо от рельсов, высокие… И вить бывало в случае таком ляжет мальчонка спиной в снег и переждет. А тут подморозило, наст крепкий, скользкий, и съехал Олежка под колеса, как с горки. Одна нога почти до колена, у другой пальцев нет. Хоть и цела, да не больно на такой попрыгаешь. И вить жалко-то как, такой мальчонка смышленый… – Да¬-а, на штуку ты ему приличные протезы не сделаешь, – шеф что-то подсчитывал в уме, потом вытащил записную книжку с калькулятором. – Нужны настоящие, чтобы парень бегал, прыгал, в футбол гонял, а то лохом станет. И потом он же растет, ему их менять придется, да дорога туда-обратно, да… Ладно, дед, Бог с тобой! Дни сейчас святые, надо добро делать. Хоть и не очень-то у нас оно принято. Да и деньги, в крещенской воде побывавшие, грех на наши дела пускать. Спасай мальца, держи! – он протянул весь пакет. - Мне они все равно погоды не сделают, – и, заметив удивленный взгляд Вадима, презрительно пояснил, – Никогда не жмотничал, просто не прощаю, если у меня воруют. – И вдруг захохотал, – Кто же всерьез поверит, что один дурак баксы утопил, а другой на крючок поймал! Кино! Все смеялись. Откуда-то появились стаканы, полилась водка. Шеф весьма демократично чокался с народом, сухой закон блюли только его бугаи. Дядя Витя, хоть и не был большим любителем спиртного, тоже тяпнул. Потом еще. Он не помнил, как они с шефом оказались одни на берегу. Правда, вначале за ними тащился один из бугаев, но на короткую фразу: «Ждать у машин!» сразу отстал. Шеф, видно, тоже принял изрядную дозу противострессового народного лекарства, и теперь ему требовался душевный собеседник. – Ты думаешь, я рассопливился из-за пацана? Не-е, должок за мной, да отдать некому. Давно это было, еще в школу ходил. Приезжал я тогда на каникулы к деду в таежную деревню. И дружок у меня там завелся, Славка. По тайге меня таскал, все объяснял, показывал, стрелять учил. И повадились мы с ним зверей из капканов вытаскивать, охотникам городским продавать. Задницу надрать было некому – я приезжий, а Славка без отца рос… Ну вот так оно и случилось… Капкан был волчий, тугой, я его не удержал, а Славкина рука как раз туда и подвернулась. Хуже всего, что зубья уже в волчиной крови были. Пока до больницы довезли – заражение. Лечили-лечили, да и оттяпали парню правую кисть, – шеф махнул рукой, и они долго шли молча. – Приезжаю туда через пару лет. Пацаны все наши разбрелись – кто в армии, кто на стройках, – шеф усмехнулся, – кто-то и в тюрьме оказался. Один Славка мой сидит затворником и пьет по-черному. Так ничего левой рукой и не научился делать, даже брюки по полчаса застегивал. Кому такой нужен? И решил я тогда, если денег прилично заработаю, куплю ему самый лучший протез – хотел хоть так свою вину загладить. Деньги, в конце концов, появились, только Славки в живых уже не было. Так что пусть твой Олежка будет вместо него… – шеф замолчал, и они долго шли круговой прочищенной дорожкой около клуба. Она и направила их в обратную сторону. – Мне теперь долги никак нельзя иметь. Видишь, рожа какого цвета стала? – шеф на секунду оттянул воротник. – Печень разваливается. Не знаю, сколько мне осталось, только чую, недолго. Никому до тебя не говорил, да ты не проболтаешься, по глазам вижу. Шеф вгляделся в лицо Виктора. – Я смотрю, ты дед-то нестарый. С какого? Ну и мне к шестому десятку подползает, не намного моложе тебя. В одной песочнице могли играть. А жизнь, видишь, какая разная… Они остановились метрах в пятидесяти от машин. Шеф вдруг повернулся к Виктору и резко, зло сказал: – Подохну, все ведь растащат, шакалы. Знаешь, я твоему Олегу еще подарок сделаю, пришлю компьютер. Пока будет учиться ходить, пусть мышь погоняет. В жизни сейчас без этого никуда – не век же пацану в глуши сидеть. И парня своего пришлю, чтобы научил со всем этим управляться. Может, потом меня добрым словом помянете… – шеф тряхнул головой и быстро зашагал к «Тойоте». – Звать-то тебя как? – окликнул дядя Витя. И на настороженный взгляд пояснил, – Сам же говоришь, вдруг поминать придется. – Виктор. – Надо же, – покачал головой дядя Витя, – и имена одинаковые, а жизнь… И кто знает, чья лучше… IV Такие большие снега редкость даже в России. Последние дни февраля, а небо серое, и все подваливает, подваливает. Дядя Витя исправно прочищал тропинку от дома до дороги, но за ночь так намело, что соседка начерпала валенками, пока пробиралась к крыльцу. – Дядь Вить, кажись, тебя. Парень приехал с коробками, а к кому, сам толком не знает. Говорит, подарок привез безногому мальчику, а передать его надо честному деду. Молодого человека звали Юрой. Он был вежлив и неглуп, но никак не мог поверить, что существуют такие деревни, куда зимой невозможно добраться. Юра пытался втолковать, что его джип – машина повышенной проходимости и ее испытывали на трудных дорогах. И не понимал фразу: «Туда нет дороги». В конце концов, мужики посоветовали ему попробовать автомобиль на соседних сугробах. Юра смерил их взглядом, потыкал блестящим сапожком и сдался. В Ольховку, где жил Олежка, они добрались только на следующий день на снегоходе – Юра вызвал его по мобильнику. За это время юноша успел рассказать дяде Вите, что на шефа было покушение, он сейчас лежит в больнице, но дни его сочтены. Оказалось, что он давно неизлечимо болен, и рана теперь только ускоряла конец. Юру он вызвал в свою палату, приказал срочно отвезти мальчику компьютер и обучить основам информатики. Юра спешил выполнить поручение и успеть получить за него деньги, пока жив шеф. …Снегоход ушел на заправку, а они вдвоем остались перед низким, занесенным под самую крышу домиком. Никто не выглянул их встречать, и у дяди Вити нехорошо захолонуло внутри. Но тут он увидел Людмилу. Она пробиралась тропкой, в платке, с ведрами на коромысле, и было непонятно, в какой век завезла их эта ревущая машина. …Объятья, поцелуи, слезы, восторг Олежки при виде действующей модели пожарной машины. И долгая пауза после простого Юриного вопроса: «А где у вас розетка?» – Розетка-то вот, только электричества нет. – Как нет? – Да уж с неделю нет, провода, наверно, от снега порвались. – И когда же теперь дадут? – Кто ж знает? Как монтеры доберутся. – Заявку-то хоть сделали? – подал голос дядя Витя. – Откуда? Ближайший телефон в вашей деревне, семнадцать километров по снегам… – Что? И телефона нет? А как же я его буду учить пользоваться Интернетом? – опешил Юра. …Снегоход вернется только утром. Спит Люда, измотанная от стряпни – она так старалась угодить дорогим гостям. Спит Юра, лицо недовольное. Задание шефа выполнено только наполовину. Обещал прислать Олежке доступный учебник, оставил свой адрес и телефон, по которому его можно найти в городе. Спит Олежка, устал от новых впечатлений и непривычных лакомств. Дядя Витя подошел к нему, поправил одеяло. Спи Олежка, потерпи немного. Завтра уже март, весна. Скоро все потечет, и почки оживут. Высохнет дорога, пройдет по ней грейдер, и я смогу приехать к тебе на стареньком мотоцикле (завтра же разгребу дорогу к сараю и начну его чинить). Ты сядешь в люльку, и мы поедем на станцию, а потом на поезде за новыми твоими ногами. И свет дадут, и телевизор будешь смотреть, и с компьютером играть. Потерпи немного, скоро весна… 2000 год. Написано 12 лет назад. Как все изменилось! За 10 штук баксов тогда можно было купить однушку-хрущебу в Москве или "трешку" в областном центре, а сейчас даже непонятно, из-за чего такие страсти. И компьютеров в селе практически не было, не говоря уж о сотовых. Но может, что-то еще не совсем ушло?..