Полина сидела за рабочим столом и, глядя в одну точку, качалась взад-вперёд. При этом стул поскрипывал жалобно и прерывисто. - Полюшка, да успокойся ты! Это ещё как поглядеть на проблему: кому повезло? – Я с сочувствием смотрела на посеревшие губы подруги. От неё ушёл парень, с которым она встречалась почти год. Полина переживала потерю очень тяжело. Вот уже пятый день я разрываюсь, стараясь работать за двоих, ведь подруге не до бухгалтерских проводок, не до дебита с кредитом! А я прикрываю по всем фронтам! - Поль, он ещё пожалеет, что поступил так по-сволочному с тобой! Он… - Я не успела ввинтить очередную фразу поддержки, как Полина взвилась с крякнувшего от неожиданности стула, и закричала: - Да что ты понимаешь?! Что ты вообще можешь понимать?! Вот пусть тебя бросят, тогда и успокаивай себя своими дурацкими словесными пилюлями! Я замолчала. Поля выскочила из кабинета и умчалась в туалет. Опять рыдать. *** Николай выл, как стая волков над своим погибшим в неравном бою вожаком. - Коль, а ты расслабься, вспомни что-нибудь приятное, весёлое. О! Помнишь, как вы с Полинкой познакомились? Я ж в тот вечер в ресторанном туалете захлопнулась, а там ещё и лампочка перегорела. Поля тебя выдернула прямо из группы танцующих, и в женский туалет приволокла. Как же ты меня тогда об… - Я не договорила, споткнувшись об угрожающее рычание травмированной жертвы: - Лерище, задвинь свои воспоминания! Посмотрел бы я и послушал, что бы ты вспоминала, когда у тебя перелом голени! Вот сломаешь, тогда и отвлекайся приятными воспоминаниями! – Стонал Николай, муж Полины, которая в своё время приобрела счастье мужского рода по имени Коля. Заметить хочу скромно так и не навязчиво: при моём активнейшем содействии. Николаша неудачно поскользнулся, выбираясь из машины, и вот теперь проклинает гололёд и того, кто его, этот гололёд, придумал. Вечно я рядом с чужим несчастьем оказываюсь! Вот и сейчас: привезла раскисшего, «всего переломанного» мужа подруги, в травматологию. Успокаиваю, понимаешь ли, его, а он рычит. Ну и пусть! А, может, ему от этого легче? Боль-то штука накопительная, но ценности особой не представляющая. А что мы делаем с подобным хламом? Выбрасываем! Николай выплеснул боль эту – и ему легче. А я-то всё понимаю. И он чуть позже тоже поймёт. Наверное … *** Катерина рассекала по комнате, как акула вокруг жертвы. Вид у неё (у Кати, а не у акулы) был угрожающим и одновременно каким-то растерянным. - Кать, Верочка уже взрослая девочка. Ей восемнадцать лет! Почему ты всё пытаешься за неё решить? Не любит она экономику, хоть ты режь её! Нравится ей в скифских курганах копаться – ну и на здоровье. Ты же видишь, как она рвётся в экспедицию! - Лера, лучше заткнись, честное слово! Это моя дочь, слышишь – МОЯ! Ты бы себе в своё время родила бы, и тогда советы мудрые давала. Мою Верку оставь в покое. Я лучше знаю, что для неё лучше! Я - мать! Не тебе, бездетной холостячке, советы давать по вопросам воспитания! Ух, раскричалась-то как… Аж хрусталь в горке зазвенел. Обидеть хотела, не иначе. Как она не видит, что девочка счастлива со своей археологией, и её тошнит от бухгалтерских форм! Катя просто психанула. Да и я не поддержала её материнского видения счастья для дочери. Вот подруга и вывалила на меня всю благоухающую кучу злости. Ну и ладно. С меня чужая злость – как с гуся вода. Не обижаюсь. Время пройдёт и Катя смирится. Зато Веруня в гармонии жить будет. Ведь не для всех счастье – это «тихое уютное болотце обыденного мирка» Ёлки-палки, Катерина про Бориса ещё не знает! Ничего, вот обретёт официальное звание «Борисова тёща», поутихнет. Боря парень упрямый и Веруську любит! Ну, а то, что на меня вызверилась «мудрая мать», так и не страшно. Лишь бы на здоровье! Никак нельзя в себе ОВ (отравляющие вещества) складировать. *** Телефон домашний не отвечает. Мобильный отключен. Уже неделю, как брат ушёл в глубокое подполье. И нет никаких известий от него. Прыгаю в видавшую виды «восьмёрку» и мчусь в соседний городок. А кругом весна! А вокруг красотищщща! А я мчусь и ничего этого не замечаю… Вихрем вбегаю на четвёртый этаж и начинаю барабанить в дверь. Странно, дверь не заперта. - Арсений! Грохот. Что за странный грохот? Посередине зала страшный натюрморт: рассыпавшаяся пирамида из книг, разбитая люстра, бьющийся в конвульсиях брат… На шее – верёвка… - Ар, всё хорошо. Арсеньюшка, всё хорошо, мой любимый братик! – Падаю рядом, как-то срываю верёвку с шеи брата и прижимаю к себе колотящегося в лихорадке мужчину с моим лицом. - Что хорошо? Что значит «хорошо»?! Друг, которому я доверял больше, чем себе! Лерка! Я разорён! Он всё выгреб! У меня нет НИ-ЧЕ-ГО! - Голос Арсения срывается, клокочет и сипит. - Я понимаю, братик. Это очень горько, но не смертельно. Не стоит это того, что бы уми… И снова вопль раненого зверя не даёт мне договорить. - Что?! Что ты знаешь о предательстве, девчонка?! Вот вытрут об тебя ноги, тогда и поговорим! Я молчу и продолжаю гладить Арсения по голове. Он замирает, всхлипывает, пытается вырваться, но я держу его крепко. Я-то старше его на целых три года. Хотя какая разница? Я просто сейчас ему нужна. Брату надо выплеснуть яд, который его самого травит изнутри. Правильно, Ар, не береги эту отраву, выбрасывай! А у меня на весь этот негатив уже давно иммунитет выработался! Во мне никакой обиды нет. Я-то всё понимаю. Всё… *** Знаю ли я жизнь? Меня не бросал любимый, я никогда не ломала ног и рук, я не рожала детей, меня не предавали друзья… Знаю ли я жизнь? Люди говорят, что Бог наказывает тех, кого любит. Значит ли это, что Господь меня не любит? Ведь я не вижу наказаний для себя. Я живу счастливо. Меня иногда называют «не от мира сего»! Я никому не завидую, не страдаю от неразделённой любви, не слышу детского плача по ночам, меня не домогается начальник, со мной не ругаются сослуживцы, мне хватает зарабатываемых мною же денег, и я не страдаю от пресса нереализованных планов. Я живу в мире с Миром… В Мире людей … Мирно с людьми этого Мира… А из этого ли я Мира????