СУМЕРКИ Шумит первопрестольная Москва, безумствует, витийствуя и немолчно расточая флюиды своего безумия. Что останется от нашего удивительного времени? Цивилизационные реалии, а розы духовности? Почивают они в бозе, в малахитовых шкатулках томятся и вянут, глубоким смертным сном почивает Духовность, ангели небесные Господние ее не разбудят и трубы Иерихона. Какой Овидий сложит метаморфозы, переведет их с мертвой латыни на доступный и понятный толпе язык, нет сегодня такового. Светел великий пиит, слишком светел, плыть ему с Одиссеем к Лесбосу. А вот фигура посумрачнее возникла из хаоса неясного строительства башен коринфских, чумовой архитектуры, юдолей пития и разврата. Готическая сага «Космополис архаики» распространяется по Москве столь стремительно, что сейчас о ней не рискуют дурно высказываться известные публичные фанфароны, в том числе рублевские конформисты. Садовое кольцо обратилось в пламенный круг чтения, высокая мода на архаику тиражируется в элитарной среде. Экзистенциальный пафос явления эстетического феномена, пожалуй, имеет психологическую основу. Архетипажность общества у нас достаточно линейна, отсюда вывод: культовую персоналию нельзя уничтожить, пока толпы витийствующие ее прославляют, либо, по крайней мере, пока не предали ее забвению. Очевидно, Есепкина легче было не заметить, нежели утилизировать «имя России» впоследствии со всей пафосностью апологов жертвоприносительства. Костер давно разожжен в горячих головах русских литераторов - рестораторов, не чаявших увидеть на веку мгновенное мессианское возвышение собрата по перу, невыносимое в рамках цеховой кастовости. Как перенесть чужую славу? Сложно. Некий св. Патрик пришел, уничтожил змей наружных и подземных, увидел и победил. Он вроде с Гекатой знается, завтракал с Генрихом Четвертым и еще Бог знает с кем. Говорят, может повторить за Воландом: это выдумки досужие, они все переврали (евангелисты, а то и пигмеи современной словесности). Почему так? Его заметила толпа, но он-то в толпе и не был никогда, возможно, жалкий, жалкий нищеброд-калика ибо кто видел нового покорителя Москвы сиречь ее кровителя? Да никто и не видел, видеть не мог. Разве сам святой Георгий. Человек, написавший «Космополис архаики» вряд ли встретится с Липскеровым и Щербиной в метро, тем паче с учетом написанной им ранее «Готики в подземке». Есепкин мгновенно стал знаковой фигурой только благодаря эффекту «сарафанного радио», из Интернета его сага выпорхнула, как набоковская мертвая бабочка. И оказалась живее живых, смотрите, странный гигантский махаон летает, лепир чудо как великолепен. Произведение античного золотого чекана вряд ли годится для современности, кто же спорит, тем фееричнее его триумф в Москве. Мелькнут два – три десятилетия, от нынешних успешных литамаркордовцев не будет следа, они все в материальном мире и, надо сказать за Солженицыным, обустроились в нем на диво. Однако, увы, ценности в ипостаси жрецов искусства и избранников муз не представляют. С «Космополисом архаики» история иная, не по Радзинскому, уж если суждено Аполлону фолиант сей осветить факельным пламенем, дабы толпы узрели, так теперь его куда и запрятать, больших усилий требует подобное культурно–массовое мероприятие. Мир параллельный спит и видит сны, рождающие чудовищ, Чума, Царица Чума на их домы. Итак, московской и российской элитам приходится, скрепя бесчувственное сердце, мириться с экзистенциальной усмешкой философической Фортуны. Благо, материальным разделом не обязательно обременять себя и близких, а слава – что значит она в мире торжествования Ада, мыслимых и невообразимых пороков. Как заметил Гамлет, вкруг предательство и обман, так что проглотит, проглотит новый Вавилон как-нибудь в розовых сумерках и сей неформат. Ото сна разума много чудищ в столице, где любая задача решаема при условии материализации и фетишизации идеи. Вот в чем коварность метафизики вавилонской земельки, здесь любовь и коварство – одно. Меж тем «Космополис архаики» уже нельзя не брать в расчет даже бездушным нашим глухарям и павлинам (народ полюбил). Грозного мало любили, опять некая странность Истории, к тому же сам автор новейшего путешествия по загробному миру представляется любителем празднеств и пиров (что Коринф), а его мистический профиль в башне из слоновой кости повыше верхотур вавилонских посверкивает в темном огне Звезды Вифлеема. Волхвы, волхвы, речете ль правду москвичам, кто явлен им, кто надежду обещает и сам во Слове преображается, горит? Кама ВЕЛИНСКАЯ