Хожу по снегом занесённым улицам, по переулкам и дворам Москвы. Век двадцать первый надо мной сутулится, пытаясь как всегда идти «на Вы». Он – мне товарищ по реинкарнации, я в нём подозреваю кореша. И времени чужого облигации мы с ним перебираем не спеша. Конечно, Век побольше держит в памяти имён, событий, фактов, цифр и дат. Но у меня к нему нет чёрной зависти – я и своим воспоминаньям рад. ..... Я с лошади упал в Полтавской битве, потом хромал у Павла на балу: нога не танцевала в нужном ритме, запомнив то паденье. Наяву я бредил неудавшейся атакой, я Карла видел, слышал этот бой. И в танце я чуть не затеял драку, поскольку не был в тот момент собой. Вдруг для меня смешались все событья. Что век назад – то сделалось вчера. Я спать ложился под Аустерлицем, вставал в Берлине, с самого утра разбуженный победной канонадой и пением бродяги-соловья. Я брёл сквозь время через листопады до мая от седого ноября. В моём в веках проложенном полёте судьба так неожиданно права: вчера споткнулся я на эшафоте – сегодня разболелась голова. Я многих женщин знал и очень близко. А при Артуре женщиной был сам. Я поднимался вверх и падал низко, молитвы посылая небесам. Мои следы остались на ступеньках египетских суровых пирамид. Я за руку здоровался со Стенькой, и им же был в пылу страстей убит. Я говорил когда-то на латыни, владея в совершенстве языком. Я знал законы Рима непростые, и с Плинием я лично был знаком. И это знанье мне порой мешает. Я путаю и даты, и слова. .... Но март в Москве. Снег постепенно тает. И к вечеру яснеет голова.