Какая она была Глашка моя, Глафирка, Гланечка… Ей был месяц и три недели, когда ее принесли в другой дом. Ее встретила обиженным лаем 4-х месячная соплеменница и дальняя родственница Терезка, и спущенная на пол малышка на целых полчаса забралась под кресло. На нее еще никто никогда не гавкал! Через полчаса будущие друзья-враги обнюхали друг друга, и малышка пошла изучать свой новый дом. Новые люди, много, целых шестеро, подбадривали ее, хвалили за каждое проявление любопытства, и скоро она вполне освоилась. И поела. Вместе с Терькой. А когда подошло время спать, ребенок вспомнил, что рядом нет мамы, и заплакал. Дед взял кроху к себе на кровать и всю ночь утешал, гладил, «укачивал». Так в полудреме он провел ночи три, а потом новая жизнь целиком захватила Гланьку, и больше она про маму не вспоминала. А деда всю жизнь любила больше всех. Стали расти и учиться. У хозяев хорошему, у подруги Терьки плохому. Чума Терезка научила Глашку, как воровать со стола, пока хозяева не видят, как забираться на все диваны и кресла; показала, как здорово грызть книжки и ботинки и как легко вынимать стельки и шнурки. Лопухи хозяева только ахали и поднимали башмаки на уровень шарфов и шапок, а книжки на виду стали оставлять какие-то неинтересные. Под эти дурацкие ахи ученица превзошла учительницу и, сняв с вешалки бабкино зимнее пальто, хорошо поохотилась на норковый воротник. Бабка плакала, понимая, что не будет у нее в ближайшее время такого воротника (шел 94 год), а преступница и старшая подруга прыгали вокруг, норовя облизать и утешить. А в Глашкины 9 месяцев они впервые с Терькой подрались. И всю оставшуюся совместную жизнь, все короткие девять лет, периодически с удовольствием предавались этому занятию. И с тем же удовольствием в промежутках играли и лизали друг другу уши и боевые раны. Из-за многочисленных Терькиных царапин покрасоваться на выставках Глафирке не удалось. Но и Терьку, соперницу рваную, тоже никуда не повели, вот ей! Только на одной в щенках Глашка и побывала, стала лучшим щенком и долго перед всеми выпендривалась. Впрочем, переживаний на эту тему у нее не было, ведь она же знала, кто лучшая собака в мире! Да и кроме выставок в жизни было столько интересных вещей! Например, дача… На даче в полтора года Глашку впервые взяли гулять в лес одну, без подруги. И вот тут она осознала всю ответственность за необученных хозяев, особенно за их детей. Несознательная людская часть стаи расползлась в разные стороны, и пришлось без конца бегать от одного к другому, пасти, постоянно всех пересчитывать… Все нервы истрепали! А когда из кустов прямо на мальчишек выскочила огромная взрослая сука овчарки, Глафира бросилась на нее, так рыча и ощерившись, что псина шарахнулась прочь, а хозяева замерли с отвисшими челюстями – они никогда не видели ТАКУЮ Глашку! С тех пор она детей всегда защищала, даже из речки старалась их спасти. …Там же, на даче, Глашка открыла чудо охоты. Иголки остро пахнущих ежей ничуть не мешали, если поднимать губы и хватать их только зубами. Не оставалось во рту даже маленьких следов! Схватишь так вот ежа, резким движением головы подкинешь метра на два пару раз, и готово – вот оно, брюхо. Тут главное было, чтобы хозяева добычу законную не отобрали, не успели добежать. Поэтому Глашка вскоре упростила процесс охоты и научилась разрывать ежа сразу. Отбирали все равно, но кусочек счастья ухватить удавалось. Зато как пригодилась эта наука, когда однажды в городе в квартиру забежала крыса и забралась, паразитка, на антресоли. А бабка до обморока боялась крыс, просто жалко было смотреть и слышать. Поэтому Глашка неделю не уходила из коридора, ночью не спала, караулила. И дождалась момента, когда успокоенная ночной тишиной крыса спрыгнула! Еще в полете Глашка молча перекусила ей хребет и пошла звать бабку. …Да, за ежей Глашка никогда не получала столько ласки, благодарностей и вкуснятины! Правда, крысу тоже отобрали… И не давали охотиться на кошек, ну совсем не давали, даже после подвига с крысой… А потом Глашка стала совсем большая, и пришло время любви. Повезли ее в чужой дом, и там она познакомилась с Клиффом. Ох и здоровый был мужчина! Лапы хозяйке Глашкиной на плечи положил, а голова сверху нависает. Глашке он сразу понравился. А хозяйка Клиффова про Глашку сказала: «То, что доктор прописал». Глашка к нему два раза ездила, друг хозяина на своей машине возил, шафером-шофером был. В первый раз Глашка не знала, куда это они с чужим дядькой едут, а уж во второй все хотела быстрее машины бежать, с Клиффом поскорее встретиться. От такой любви и щеночки родились один другого ненагляднее. Шесть штук. Глашка с Клиффом оба черные были, а щенки разные, черные и коричневые. Мальчики и девочки. Роды хозяйкина подруга принимала, ветеринар. Глашка раньше с ней просто здоровалась, а после родов, когда ветеринар ей помогала всю ночь, Глашка всегда ее при встречах сильно целовать стала. Никогда спасибо сказать не забывала. Глашка детей очень любила, ухаживала за ними, надолго не оставляла. Когда им месяц был, она для них здоровую кость с кухни принесла. Хозяева урчанье услышали, испугались и отобрали, как будто Глашка не знала лучше их, что детям можно! Бабка даже ей говорила: «Ты такая же ненормальная мать, как и я». И хозяева одну дочку, самую шуструю, Лушаню, не стали отбирать, с Глашкой оставили. Вот Глашка Лушку только хорошему учила. Хозяева помогали, и дочка умница выросла, воспитанная, приветливая, не воровала ничего. Надо что – хозяевам говорит, показывает, что дать. Хозяева молодцы, быстро научились. А Глашка следила только, чтоб никто, особенно редиска Терезка, Лушку не обижал. А когда Лушка подросла, вместе за Терезкой следить стали. Весело было! А потом Терезки не стало. Хозяйка плакала долго, а Глашка с Лушкой нет. Чего плакать-то, когда ясно же, что ушла Терезка в страну вечной охоты, резвится там на воле без поводков всяких, ест что хочет. Без Терезки тихо в доме стало, и Глашка вдруг как-то осенью почувствовала, что тишина эта ей нравится. Лежать нравится больше, чем бегать или даже с Лушкой играть. На лапе только какая-то болячка вылезла, все время лизать приходилось. Хозяйка болячку мазала чем-то, лизать не давала. Бинтовать стала лапу. Уколы делать часто. Потом не стала уже уколы делать, а только бинтовала и говорила: «Буду тянуть, сколько выдержит». А Глашка ничего, сама на перевязку ложилась, как хозяйка скажет. Гулять ходила, и на трех лапах за кошками согласна была бегать. Только уставать стала все сильнее. Походит на улице немного, и лежит весь день, отдыхает. Лушка даже и подходить перестала, видела, что мать играть не будет. Так и прожили полгода, больше даже. А летом опять на дачу поехали. На даче как будто силы сначала вернулись, вместе с дочкой на забор полаяли, чтобы все знали, кто приехал. Обегали все, проверили места заветные. Но усталость вернулась, опять только лежать захотелось. Хозяйка каждый день приезжала, перевязывала. И однажды Глашка при перевязке почувствовала сильную боль, и заплакала. И хозяйка заплакала, и сказала, что больше мучить не буду. И через день приехала с той подругой, ветеринаром, которая рожать помогала. Глашка ей опять спасибо сказала, поцеловала, а ветеринар посмотрела на Глашку, и говорит хозяйке: «Да, нельзя дальше тянуть». И укол какой-то сделала, несильный, Глашка даже не вздрогнула совсем. И спать сразу захотелось. А ветеринар еще что-то пахучее к носу и рту прижала и говорит: «Наркотический кайф». Глашке стало хорошо, плывуче, и последнего укола она уже не чувствовала, а просто вдруг оказалась в стране вечной охоты…