Усталое солнце, истекая закатом, медленно садилось на пустынную землю, очевидно пытаясь найти в ней последнее пристанище для своей судьбы. Равен молча зашел в бар и сел за свободный столик в самом углу темного помещения. От одежды несло пыльной землею и конем. Хорошо бы снять её. Он снял кожаный жилет и клетчатую рубашку и положил все это на рядом стоящий стул, оставшись в одной мокрой от пота майке, прилипшей к мускулистому торсу, и грязных серых джинсах. Свет в зале был тусклым от клубами рассеивавшегося по всему помещению дыма дешевых папирос и сигарет, купленных ковбоями второпях у морщинистых заплесневевших старух, торчащих целыми днями с коробками всякой дряни на ранчо. Но даже это не мешало Равену чувствовать, как повсеместно давили своим присутствием на его существование вещи. Большие, маленькие, деревянные и металлические, красные и зеленые, круглые, плоские, аккуратные и бесформенные, живые и мертвые – вещи навалены были повсюду в этой комнате и в этом мире без всякого умыслу; и никто, - ни святый боже, что покинул раз навсегда эту землю, единственным грехом которой всегда оставался лишь факт её существования, ни превеликие маги и мудрецы, восседающие на высоких горах, с которых открывается, подчас, прекрасный ландшафт, ни сами грудой наваленные по всему миру вещи не знали, что им делать с самими собой, и оттого единственными путеводителями их по миру всегда оставались лишь вечно сопровождающий их ветер, да навязанные природой такие же бестолковые, как и сам мир, желания. И Равен тоже не знал, что ему делать с остальными вещами. Он не знал, что делать с планетами, не знал, как относиться к животным, как… (от этих мыслей у него всегда мутнело в голове и он хотел затопить себя очередной бутылкой виски) Черт, ну, по крайней мере, я знаю, что делать со своими желаниями. Их надо исполнять! - Эй бармен! – заорал Равен своим охрипшим от дешевых папирос голосом. – Эй, тыловая крыса! Скажи своим вшивым собакам, чтобы сейчас же принесли мне виски. И если через полминуты на моем столе не появится бутылки, я перестреляю здесь всех к чертям. Голос Равена стих. За столиком началась возня. Видно было, что произнесенные колдуном Равеном заклинания имели свою силу в этом заведении. Равен запихнул в рот смятую бумажку, в которую кое-как был насыпан табак, подошел к рядом стоявшей керосиновой лампе и прикурил от неё. Мало-помалу мелькавшая в его сознании мучительная картина без умысла нагроможденных друг на друга вещей, заполняющих своим присутствием весь мир, преобразилась, и Равен стал отчетливо выделять из попусту наваленных вещей различные по сюжетной линии и музыкальности композиционные ряды. Вот, например: сидящая за соседним столиком кампания из шести улыбающихся друг другу пожелтевшими кривыми зубами ублюдков, которые так настороженно поглядывали на него, когда он обращался к бармену. Сперва, когда усталый Равен только зашел в бар, это были просто ящики с лошадиным пометом, а может и того хуже. Но теперь, после трех сделанных им затяжек, это были уже люди и не просто люди, но те люди, с которыми сегодня он, Равен, ковбой оклахомского ранчо, вступит в общение и, наконец, прострелит их проклятые, набитые коровьими опилками, а может и вовсе пустые, головы. А это уже кое что. Это, во всяком случае, уже какой-то смысл, какой-то сюжет, на худой конец, уж какая-то динамика. Или вон тот усатый бармен с плешивой тыквой вместо головы. Если бы это дерьмо с собачьими усишками сразу по моему приходу принесло мне виски, я бы даже не заметил, что эта крыса существует. Но теперь, теперь… (Равен схватил пистолет и несколько раз выстрелил по бутылкам, стоявшим на витрине бара) Теперь я уж творю самый настоящий сюжет, ну прямо картину. - Плешивая дрянь, где виски? - Слушаюсь, господин Равен. Простите, что так долго. Официанты задержались в погребе. …Или вон та шлюха, что крутится возле стойки. Десять минут назад это была только мебель, вроде торшера или стола. Но теперь… (Равен сделал еще одну длинную тягу, от чего в глазах его совсем потускнело и он закашлялся) теперь… кхе, кхе… Теперь это начало романа, который настрочил бы какой-нибудь вшивенький писака, зарабатывающий своей ежемесячной бестолковщиной себе на жизнь, ибо на описание сего вздора у него ушло бы два дня. И это был бы поистине… (Тут Равен понял, что его совсем увело) Ой, да к чертям. Этот роман – дерьмо (Ну вот, закончил мысль). Все это мимолетно, быстротечно. И когда это заканчивается, а даже с этой приглянувшейся мне черноволосой потаскушкой это закончится весьма скоро, то наступит пустота. И вещность всего разорвет цепи смысла, которыми держал я себя, как в подземной тюрьме, затопленной ледяной морской водой, держал, сколько было моих сил. И когда последние попытки удержать этот вшивенький мирок… (Равен отвлекся. К его столику подбежал белый, как мышь, обливающийся потом официант и с нервной улыбкой на дрожащих губах поставил на стол открытую бутылку виски и стакан. Выполнив заказ, он растворился в сигаретном дыме, который выдохнул на него погрузившийся в свои мысли Равен) удержать… Да о чем это я? (Равен сосредоточился на красноватой жидкости, которую он выливал к себе в стакан из бутылки) а! Да, вспомнил. Когда у меня уже не останется сил держать этот мир, то он развалится ко всем чертям и задавит меня натиском своих бессмысленных вещей. Вот так. Ну и черт! Настроение Равена после того, как белесая мышь принесла ему виски, заметно поднялось. И пустота его пребывания в этом мире уже не так мучила его. Все-таки, - думал он, уже, как-то не заостряя внимания на своих мыслях, а все более углубляясь в те образы, которые принесла с собой внезапно возникшая на его столе бутылка, - есть и в этом мире ящиков и тряпья какое-то наслаждение. И Равен с каким-то упоением наблюдал, как медленно исчезает куда-то непрерывно наливаемая им в стакан жидкость, которую люди назвали «Виски». - Виски, - произнес Равен вслух это слово, чтобы лучше расслышать его звучание. Виски – это помада на лице пухлой мисс Делавю, только что вышедшей из борделя. Виски – это гром на западе. Это змея, медленно ползущая по желтому песку в поисках жертвы. Виски – это грудь молодой девушки, скромняшки с кудрявыми волосами. Виски… Так продолжал Равен свои фантазии, навеиваемые его душе спасительным кругом его бутылки, и все вокруг становилось для него таким понятным, простым и притягательным, что, казалось, стоит только протянуть руку, и смысл сам впустит тебя в свой прекрасный сад, посадит на чудесную гнедую лошадь и поведет по своим розовым долинам, озаренным солнечным светом, и будет тебе и путь и занятие, и все будет хорошо.