-Может дров подбросить, Иванович? -Как там уха? Закипела? Далеко в темноте был слышен неторопливый разговор, казалось обычных рыбаков, коротавших майскую ночь на берегу острова, упиравшегося северным берегом в разливы Волго-Балта, а южной кромкой в Белое озеро. Ночь была удивительно тихой и тёплой и каждый всплеск, треск костра, трепыхание рыбы в прибрежной траве и даже тихий разговор разносился встревоженным эхом над водой. -Пора вынимать, глаза у рыбы побелели!- суетился молодой взъерошенный человек у костра. По форменной куртке его можно было определить, что он и его товарищ, чуть постарше не рыбаки, а представители государственной рыбинспекции. «Рыбчики!»-как нежно отзываются в наших местах о рыбохране местные браконьеры. -Может после ухи по разливам пошарим с фарой! - наседал неугомонный молодой рыбинспектор. -Поспать чуток надо! Завтра день трудный, за рыбаками гоняться по корчам и заливам, да протокола составлять. Надо чтоб глаза не слипались. Вот сегодня мы браконьров славно пощипали. - пытался охолонить его соратник, перебирая составленные за день листы протоколов. -Поспать, сегодня поспим, ночь как летом тёплая! А по прогнозу дождище обещали. - щебетал молодой, вынимая котелок с ухой из разгоревшегося костра. -Завтра подмога из Вытегры будет?- потянулся мобильником другой.- Вот и эсэмэска от них уже пришла, выехали. -С подмогой надёжней, нерест идёт!- поддакивал молодой, резал хлеб и доставал ложки. Крупного сваренного леща выложили по кускам на газетину, запустив деревянные ложки разом в переливающуюся жиром уху. Только доблестные защитники природы хлебнули ядрёной ушицы, закусили белым, разваливающимся лещом, как молодой резко вскочил на ноги, прислушался и побежал в стоящую у берега лодку за фонарём. -Ты, чо , Лёха?- удивлённо гаркнул его друг. -Кто-то плывёт? Поёт что-ли? Или ругается?- начал шарить лучом фонаря рыбинспектор. -Да садись, ты, чекист хренов! Никуда он не денется! Его сегодня за три километра слышно будет! Поймаем!- зачерпывал в котелке остатки ухи старший по званию. Молодой послушался, выключил фонарь и сел у костра. После ухи вдарили по ароматного чайку и, казалось забыли про недавнее происшествие и про рыбака заблудившегося на ночной реке. -Тишина-то какая! -Тишина! Для рыбы раздолье… Вдруг и старший из инспекторов стал прислушиваться и даже приставил ладонь к уху: -Точно кто-то поёт? Или плачет? Слышишь, Лёха? -Слышу, теперь слышу! Рыбак плывёт к нам, видимо к костру! Ну, мы тут его и обуем! - повеселел Лёха, первый раз отправившийся ловить лютых браконьеров. Ещё через полчаса инспектора услышали отрывки человеческого ора: -Я иду долиной-ой-ой! О-о-о-й! На затылке кепи-и-и-и, в лайковой перчатке смуглая рука-а-а-а, далеко сияют розовые степи-и-и-и, широко синеет тихая река-а-а-а! – хрипел в ночи кто-то неизвестный. -Что за ерунда? Кепи какая-то? Может на реке перехватим, пока он в озеро не укатил?- теперь уже нервничал Иванович. -Не знаю, на кой ляд он Есенина-то орёт, бродяга?- спрашивал Ивановича Лёха. -Да пьяный поди, в драбадан, вот и орёт! -Я - беспечный парень, ничего не надо-о-о-о, только б слушать песни - сердцем подпевать, только бы струилась легкая прохлада, только б ты, родная, могла б мне наливать! – кто-то из темноты перевирал великого поэта, перебирая вёслами. Теперь уже в луче инспекторского фонаря включенного Лёхой можно было различить дощатый челнок, плывший прямо на костёр инспекторов. Не доезжая метров двадцати, неизвестный исполнитель есенинского наследия, прервав стих, зычно крикнул удивлённым стражам правопорядка: -Вино мужики есть? Или мимо грести? Выйду за дорогу, выйду под откосы,- сколько там нарядных девушек и баб! -Давай, давай подъезжай, для тебя найдётся!- отозвался Лёха, вынимая папку с протоколами на правонарушение. Челнок со всего хода, вылетев на отмель, протаранив тупым носом аллюминевую лодку инспекторов. -Ну, ты, леший, осторожней!- рявкнул на него Иванович. -Не видишь что ли не бельмеса? Из челнока не вышел, а вывалился на берег мужичок небольшого роста, в леспромхозовской суконной куртке, с броднями на ногах и гологоловый. Поняв свою оплошность, нежданный гость встал на колени, и стал расстегивать свою куртку, продолжая незаконченную декламацию: - К чёрту я снимаю свой костюм английский, что же, братцы, я вам покажу – я ли вам не свойский, я ли вам не близкий? -Нашлась родня!- прошипел Алексей.-Пойдука я его лодку осмотрю, авось рыбу не выбросил. - Какая рыба? Какая рыба, мужики я-поэт! Я последний поэт деревни, скромен, и хотя имею я малый рост, поделюсь сигаретой последней, с тем кто вместе со мною рос…-опять переврал Есенина новоявленный поэт. -Костёр опять разгорелся и озарил происходящее на берегу – на коленях стоял полуголый мужик и бил себя в грудь перед инспекторами без запинки выбрасывая слова в тишину: -Я последний поэт деревни, я на озере Белом рос и люблю я край этот древний, до солёных и искренних с-с-слёз! -Фамилия-то твоя как? В нерест по нерестилищу передвигаться нельзя, оштрафуем!-пытался вразумить подошедший к мужику после осмотра челнока Лёха. -А, ты, чо, салага меня не узнал? Я – Есенин!-издевательски прозвучал ответ. -Есенин? Чего тот самый, что на трубе повешался?-съязвил инпектор. -Сам, ты на трубе! Я жив!!! -Да это - дурдом какой-то, Есениных нам только и не хватало!- достал мобильник Иванович, пытаясь перезвонить местному участковому. -Сейчас разберёмся кто ты такой. Мужичок пополз по направлению к костру: -Разбирайтесь, а я к огоньку. Винца-то не найдётся для истерзанной души? Муза просит…- заскулил поэт, бубня себе под нос, - Штрафовать вздумали! Не злодей я и не грабил лесом, я всего лишь уличный повеса… Иванович набрал номер по мобильному, ему ответили, он обрисовал приметы нарушителя и привычку говорить стихами Есенина, через минуту, выслушав причитания участкового он махнул рукой разрезая предутренний воздух, обращаясь к Лёхе: -И вправду фамилия у его Есенин, только с него ничего не возьмёшь, неработь местная. Гони его от костра, пусть в своём челноке храпит! Они вдвоём стащили мужичка в челнок, уложили его как в гроб, бросив на него лишнюю куртку: -Откуда здесь Есенин объявился, родня что-ли?- спрашивал Лёха у напарника. -Земля русская неразборчива, не только в городах поэтов рождает, а и в такой глуши как выдаст на свет божий самородок, что самой страшно становится! Да не какой он не поэт, Есенина всего переврал! -А может, реанкарнация?-неунимался Лёха.-Ну как у индусов, помер и вновь родился, только в другом обличье. -Не реанкарнация это, а алкоголизм, сынок!- убеждал Иванович.-Выпьют стопку, а крышу-то и сносит. И говорят всякую хрень. В челноке иногда раздавались всхлипывания, пробивались на волю есенинские строки: - Каждому здесь кобелю на шею, я готов отдать мой лучший галстук… В результате инспектора, охраняя покой и жизнь самозванца, не сомкнули глаз всю ночь, проведя остаток ночи у догорающего костра. Уже на рассвете инспектора, пригретые весенним солнцем вздремнули, прижавшись плечами друг к другу. Проснулись они от удаляющегося пенья: -Я теперь скупее стал в желаньях, Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне. Мужичок видимо проснулся, оттолкнул свой утлый челночок. Сел за вёсла и отправился по своим делам, не беспокоя больше охранителей природы. Теперь, когда солнце поднялось, оно опять покрыло золотой чешуёй волны озера, осветило сиянием кудри поэта, плывшего на встречу солнцу. -Скажи кому, не поверят! С Есенина штраф содрать хотели!- рассмеялся Лёха. -Хорошо ещё Маяковский не объявился!- подхохотнул Иванович. Через двадцать минут инспекторская лодка начала патрулирование прибрежной полосы озера. Лёха в бинокль рассматривал заливы, заросшие тростником. -Левее Иванович, у берега сетки вытаскивают мужики. Газуй, не уйдут. Вмиг инспектора оказались у лодки браконьеров, те не успели выбросить сети и рыбу. Рыба, не спрятанная в рюкзаки с надеждой смотрела выпученными глазами на инспекторов. После небольшой перебранки и угроз, напряжение схлынуло, браконьеры присмирели, инспектора достали протокола. Лёха авторучкой показывая на чернявого и высокого мужика, грозно спросил: -Как фамилия, где живёшь? -Клюев! Николай Клюев!-как то необычно значительно произнёс браконьер. -Ну и что, что Клюев?- не понял подвоха Лёха. -Дак я поэт Клюев, друг Есенина у меня и книга дома есть, приезжай, покажу!- залился улыбкой, оскалив зубы, и пряча рыбу в мешок, рыбак. -Да у вас, что тут одни поэты живут? Может и Пушкин есть?- рассмеялся в ответ Иванович и спрятал листы протокола в папку. –Лёха, мотор заводи, только стихов нам и не хватало!