Отрывок из романа «роковые испытания» В Невельск пришли восьмого ноября, во второй половине дня. К причалу стали левым бортом. Бросили якорь, завели швартовые концы, подняли стрелы и только открыли трюмы, как тут же получили радиограмму: "НАДВИГАЕТСЯ УРАГАННЫЙ ШТОРМ СРОЧНО ПРИМИТЕ МЕРЫ БЕЗОПАСНОСТИ". Капитан тотчас отдал команду - сниматься с якоря и уходить в море. Задерживаться в этой небольшой рукотворной гавани, отгороженной от моря бетонными волнорезами, было крайне опасно. При сильном штор¬ме может выбросить судно на берег или разбить о бетонный причал. Спустя минуту-две рванул порывистый ожесточенный ветер, и солн¬це сразу скрылось за тяжелыми тучами. Волна вспенилась и вздыбилась, словно необъезженный дикий конь. Матросы бросились на ют к швартовым концам. Плотник перехватил Владьку и приказал: - Мигом к боцману - на бак! - Есть, на бак! Боцман уже включил брашпиль, и тяжелая якорная цепь медленно выползала из клюза носового борта и ложилась на зубчатый перехват лебедки, и затем спускалась в люк канатного ящика. Увидев Владьку, боцман, перекрывая шум ветра и рокот брашпиля, выкрикнул раздраженным командным голосом: - Быстро - в ящик койлать цепь! Владька соскочил с трапа под навес бака, сбросил щеколду на металлической дверке и нырнул в ящик, который представлял собой неч¬то вроде куба, примерно, три на три метра. Сверху, как бы с потолка, из люка грузно, с грохотом опускалась громоздкая якорная цепь. Владька подскочил, обхватил ее на весу обеими руками, уперся в нее грудью и по мере ее движения вниз, стал с силой тянуть, укладывая ее звенья по краям ящика, по кругу, равномерно наслаивая, кольцо за коль¬цом друг на друга. Надрываясь и обливаясь потом, он не мог остановиться ни на секунду, чтобы передохнуть, иначе произойдет нагромождение, затор под люком и тогда он не сдвинет ее с места, что потом при сбрасывании якоря может произойти непоправимое - искорёжить палу¬бу бака вместе с брашпилем. Матросы боялись этого ящика, как черт ладана. Готовы выполнять любую самую тяжелую работу, только бы не лезть в этот ящик при поднятии якоря. Вдруг судно дернулось, сильно качнулось и цепь прекратила движение, будто ее заклинило где-то там, на верху. Сначала Владька подумал, что якорь уже поднят и висит у клюза, но тут же понял рано еще. Цепь, на которой он стоял, заполнила ящик самую малость. Тут, она снова дрогнула и начала ползти, но не вниз, а обратно, вверх. Владьку обдало холодком. Если цепь по-настоящему пойдет обратно, сорвется, то он не успеет выскочить отсюда, и его раздробленного на мелкие части, как через мясорубку, выбросит на поверхность. И тут в доли секунда у него прояснилось в голове, вспомнил, как на одном судне боцман хотел проучить матроса, который злоупотреблял спирт¬ным даже на ходу судна. Засадил его пьяного в канатный ящик и за¬пер снаружи. Дескать, пусть посидит, протрезвится, подумает. И забыл о нем. Пришли в порт. Боцман отпустил якорь и тут, увидел, что вместе с цепью из канатного ящика летят какие-то ошметки, - он так весь и побелел, даже, говорят, поседел. Но оказалось, к счастью, это летели ошметки телогрейки, которую там оставил наказанный матрос, выбравшийся оттуда раньше с помощью своего при¬ятеля. Грохоча, цепь снова поползла вниз. Владька успокоился и опять принялся за работу. Наконец, якорь был поднят. Владька выскочил на бак. Матросы отстегнули уже корму от причала, выбрав на борт стальные концы, но нос судна все еще оставался на приколе, и корму все больше разворачивало, относило в сторону. Толстый, мягкий, манильский конец грузчики не успели на причале сбросить с берего¬вого кнехта, и теперь, натянулся тугой струной, держал переднюю часть судна. Ветер взвывал, возрастала и билась о борт, обры¬згивая палубу, вспененная волна. - Боцман, руби конец! - прозвучал с мостика в рупорную трубу голос капитана. - Есть, рубить конец, - со злом, в полголоса рыкнул боцман и, выхватив из-за голенища сапога матросский нож, стал пилить толс¬тый ворс манильского конца. Но достаточно было маленького надреза, как конец лопнул сам. Судно, как испуганная кошка, рывком отпрыгнуло назад и понеслось кормой на волнорезы. Капитан, весь собранный, спокойно, сосредоточенно давал четкую команду в машинное отделе¬ние и старшему рулевому - Андрею, который ловко маневрировал, разворачивая судно на взбешенных волнах, носовой частью к выходу в море. Наконец, капитан дал в машину последнюю уверенную, твердую команду: - Полный вперед! Судно зарылось носом во встречной волне, затем высоко поднялось над ней и устремилось в открытое море. Ветер с каждой мину¬той усиливался, обрушивая на судорожно вздрагивающую палубу гро¬мады вспененной воды. Измождённые, взмыленные от пота и промокшие от морской воды до нитки матросы выкладывали последние силы. Устало, и несколько неповоротливо суетились у трюмов, с трудом зад¬раивая их и укладывая на место грузоподъемные стрелы, которые пе¬рекатывались в воздухе от крена к крену и угрожающе скрипели ста¬рыми подвесами у основания. С надрывом тарахтели лебедки, пыхтели, плевались клубами пара, врезаясь своим рокотом в ревущую стихию, словно ржавые ножи в дрожащее листовое железо. Наконец, задраен последний, пятый трюм. Уложены все стрелы, кроме последней по лево¬му борту. Она никак не хотела поддаваться и все сильней раскачи¬валась в воздухе, грозя перетереть старые болты крепления на под¬весах и всей своей тяжестью грохнуться на ют или за борт. Боцман, стоявший на лебедке, со злостью рвал рычаги, но все было тщетно. Он кричал, надрывался, но его голос глох тут же у его рта, и матросы ничего не могли понять. Его лицо, окатываемое снопами брызг оче¬редной волны, вздулось от ярости, побагровело. Потом стал отчаянно жестикулировать, показывая на оттяжку, которая шла с лебедки вверх вдоль мачты и там, у реи преломлялась через блок, уходила на конечную часть стрелы, где была наглухо закреплена. Повторилась почти та же история, что и с манильским концом на баке. Только на этот раз ворсистая оттяжка соскочила в блоке с валика и защеми¬лась между ним и корпусной рамкой. Владька находился к боцману ближе других матросов и раньше других понял - что произошло и что нужно делать. Тут же бросился к мачте. Быстро перебирая руками и ногами по скобяному трапу, вмонтированному в ствол мачты и, плотно прижимаясь к ней, чтобы не стя¬нуло ветром и, восторженно шевеля губами: "А он мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой", быстро достиг высоты, на ко¬торой находился этот злополучный блок. Он был расположен справа на расстоянии локтя. Усталость, которая сковывала несколько минут на¬зад на палубе, теперь куда-то исчезла. Ураганный ветер, словно обес¬силев от собственного напряжения, на мгновение ослабил с вой порыв. В этот момент Владька, крепко держась за скобу трапа левой рукой, правой - поддел оттяжку снизу и стал с силой дергать ее из защем¬ления вверх. Но она не поддавалась и сидела в своем гнезде, словно в зубах самого дьявола. "Нет, дудки! Я не слезу отсюда пока не выдерну тебя из этих зубов! - с горячностью подумал Владька. - Иначе если не удастся мне это сделать, лучше сразу от такого позора прямо отсюда, с мачты - в море!" И снова попробовал дернуть ее. Но тут, опять налетел шквальный ветер и заставил Владьку снова прижаться к мачте. Так, раз за разом, выбирая моменты ослабления ветра и напрягая все силы, пытался выдернуть ее из защемления. Море бушевало, гудело, стонало, раскачивало стальную махину, словно какую-то лодчонку, обрушивая на палубу горы пенящегося водопада. Судно то медленно взбиралось на какую-то бесконечную высоту, то вдруг стремительно неслось куда-то вниз, словно в пропасть, то разворачивало его с килевой качки на бортовую и кренилось так, что Владька вместе с мачтой повисал над бушующей бездной. Боцман с матросами с замиранием следили за его движениями с палубы сквозь снопы брызг яростной волны. Каждому хотелось крикнуть, подсказать, помочь хотя бы словом. Но зная, что Владька не услышит их голоса, еще больше нервничали, переживали за него. Наконец, Владька понял, что одной рукой он ничего не сможет сделать, и подал боцману знак, чтобы тот больше отпустил, ослабил на лебедке оттяжку. Боцман тут же исполнил. Владька поднялся на ступеньку выше. Сдвинулся к краю мачты, насколько можно было. Пропустил ослабленную оттяжку через спину к плечу, чуть присел и только приготовился, дернуть с силой плечом оттяжку вверх, как снова налетел ревущий ветер. Оттяжка соскользнула со спины, а ему опять пришлось прижаться к мачте. Переждав порыв ветра, он снова делает ту же попытку. Рывок! И наконец, оттяжка освободилась, легла на валик и под тяжестью стре¬лы потянула вместе с собой в блок и плечо Владькиной брезентовой куртки, но он мгновенно отпрянул назад и успел выскользнуть из-под нее. И тут, до его слуха донесся снизу стрекот лебедки. Стрела, неу¬держимо раскачиваясь в воздухе, медленно, рывками поползла вниз. И тут, Владьку охватила бурная радость, что без всякой посторонней по¬мощи справился сам с этой нелегкой работой, и теперь может со спокой¬ной совестью задержаться на мачте и с ее высоты лучше разглядеть эту величественную красоту морской стихии. Ведь он ее так ждал! И не просто, а с какой-то тоскливой страстью мечтал о встрече с ней. И вот она явилась! И никогда-нибудь, а именно в день его рождения, в день исполнения его девятнадцатилетия. Ваня Холод и Володя Макарьев поймали на юте приспущенную, раска¬чивающую стрелу и замкнули ее конец в уключине. Все матросы уже уб¬рались с палубы. Остался один боцман, который остро переживал за Владьку и не понимал - что он там делает, почему не спускается? Очередная волна окатила его с головой, и когда рассеялись брызги, он со злостью погрозил Владьке кулаком и что-то прокричал. Но голос его тотчас утонул в шуме, в рокоте моря и ветра, поэтому Владька не расслышал слов, а только разглядел кулак, и счастливо, весело рассмеялся в ответ. Ему сейчас казалось, что все там внизу потеряло всякий смысл по сравнению с этим грандиознейшим зрелищем, которое он видел сверху в окружении себя. Отчаянное чувство какого-то победоносного торжества все больше овладевало им. Хотелось петь, кричать, смеяться навстречу этому ревущему неистовому ветру и гигантским рокочущим волнам - навстречу этого бушующего праздника морской природы, которая так щедро отмечала его день рождения и... счастья! И душа его не выдержала такого шквального водоворота чувств, распахнулась вовсю ширь и выплеснула наружу его неудержимый звонкий голос: "Жизнь - борьба!" - гласи завет. Где нет борьбы, там нет побед! Там лишь страстей пустых влеченья кипят на кочке развлеченья, в тени бесцветных, БЛЕКЛЫХ лет. Там счастья подлинного нет! Слова, срывавшиеся с его губ, смоченных холодными солеными брызгами, тут же растворялись в грохоте ревущего урагана. Через некоторое время в предсумеречном ветренном воздухе замелькали крупные снежинки. И тут, его горящий взгляд выхватил по правому борту, двигавшееся навстречу, другое судно. Оно то скрывалось в волнах, оставляя на по¬верхности одни торчащие мачты, то тяжело, грузно кренясь на один борт, взгромождалось на гребень волны. Сблизившись с "Ашхабадом", оба судна поприветствовали друг друга короткими гудкАМИ. CпустЯ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ всё вокруг утонуло в вихрящемся снежном тумане. Владька быстро спустился на палубу, добрался до надстройки и весь мокрый ввалился в столовую. Там была в сборе вся палубная команда, кроме боцмана. Тот сразу отправился в каюткомпанию каюте. - Слушай, ты, герой, по шее захотел! - со злом встретил его плотник. - Ты что там сидел, пошутить над нами вздумал? - Да брось, Саш, - вмешался Витька Маквеев, Владькин напарник по ходовой вахте. - Ну, захотелось пацану сверху посмотреть на штормовое море, это же его первый шторм. - А вообще, ты молоток, Владик. Не растерялся с оттяжкой, - подбодрил его Володя Макарьев. - А плотника не слушай. Это он так. - Молодец, молодец! - добавил Толя Самолов. Из тебя выйдет путный моряк. Ваня Холод тепло, дружески улыбнулся, пожал крепко его руку и подвинулся. - Садись. Плотник улыбчиво хмыкнул: - Ладно. Не растерялся. Это и в самом деле оправдывает тебя. Молодец. Матросы замолчали и опять потускнели. Судно боролось со встречной волной. Его то высоко поднимало, то опускало так низко, что все выворачивало изнутри. То переходило на килевую качку, которая достигала невероятного уклона, и казалось, что судно вот-вот перевернется. Тут, Толя Самолов прервал молчание: - Как вы думаете, сколько балов? - Балов девять - десять, - ответил неуверенно Витька Маквеев. - Да нет, братцы мои, пожалуй, все двенадцать .Одним словом, ураган, - твердо произнес Сашка плотник. - Да-а... давно не было такого штормяги, - вздохнул Володя Макарьев, ложась грудью на стол и подкладывая руки под голову. Из окошка камбуза высунулся белый колпак кока. - Ужинать будете? - Ты что, какой ужин, смеешься, что ли! - с перекошенным лицом взвыл Толя. - Иди ты со своим ужином! - ответил Володя. - Коля, ну ты и нашел время шутить,- подхватил плотник. - Хе-хе, - усмехнулся кок и прежде, чем скрыться в окне, мучительно простонал: - О-ой! - Я буду ужинать, - крикнул Владька ему вслед. - Кто там такой? - послышался с камбуза болезненный, удивленный голос кока, и тут же кок высунулся в окно. - Я, - ответил Владька. Кок наложил в миску гречневую кашу, положил сверху две котлеты, полил соусом. - Держи, - протянул он из своего окошка и с перекошенным лицом засмеялся: - Посмотрим, куда ты будешь рыгать – под стол или прямо в миску. Владька сел на прежнее место и с аппетитом стал наворачивать за обе щеки. Матросы с удивлением, молча смотрели на него и с отвращением кривились. Кок выглядывал из своего окошка и тоже морщился, словно в его горло заполз огромный рыжий таракан. Потом спросил: - Кисель будешь? - Буду. - А может еще добавки? - Давай. Наконец Владька расправился с едой, облизал губы и, цепляясь за столы, снова прошел к камбузному окошку, опустил посуду в мо¬ечную ванночку с водой, а когда вернулся на свое место, начал жевать в сухомятку хлеб. Это и вовсе вызвало у всех крайнее изумление. - Во, дает! - Громко воскликнул Толя. - И тебя не мутит? - Нет. Наоборот, аппетит зверский. Как будто три года не ел, - весело ответил Владька. - А что... я уже встречал одного такого же, - вставил Виктор.- У всех нутро выворачивает во время шторма, кто-то даже пластом лежит, а у него разыгрывается такой аппетит, что и якорь может слопать. - А я знаю одного кэпа, который всю жизнь провел на море и не мог привыкнуть, - продолжил плотник. - Даже от самого неболь¬шого шторма его мутило. Поэтому всегда носил с собой ведерко - на мостик, в кают-компанию, на палубу. Его друзья не раз ему говорили, чтобы он уходил на берег, чем так мучиться. А он говорит: "Нет, братцы мои, я без моря и дня не проживу. Море для меня - все!" Вот так... Владька поднял голову, улыбнулся. - А для меня море тоже – всё! Я крещённый морем. донецк 1999 г.