Я в своём народе – иностранец, если не сказать ещё похуже. Сколько лет, душою весь изранясь, по уши я в бессловесной луже. Рот разинув, вижу разговоры. Ум услышанное не воспроизводит. Сколько на израильских просторах нас, почти глухонемых здесь ходит?! Привезли сюда детей и внуков, и своё дряхлеющее тело. А душа, соединенье звуков, здесь освоиться не захотела. Опровергнув нематериальность, удаётся ей тут всё успешней в нас подпитывать совковую ментальность и невосприятье жизни здешней. Закупорив нам и уши, и сознанье, заставляет удивляться: «Что осталось? Где исчезло наше пониманье? Для чего пришла так рано старость? Почему не рады окруженью? Почему как рыбы бессловесны? Почему в зеркальном отраженье мы порой себе неинтересны? С болью ощущаю всю нелепость и естественность такого положенья. Люди! может мы разрушим крепость гнилостного нашего старенья?! Я не соблазняю вас прожектом. Братцы, мы кой-что ещё умеем! И, вооружившись интеллектом, мы ивритом всё же овладеем! И тогда, совсем почти без шуток, и на равных сможем обращаться с торгашами у прилавков шука и с владыками олимовского счастья, начиная от покида в банке, до домашнего врача в купат-холиме. Нам лишь дотянуться бы до планки, кажущейся непреодолимой!