Не ячменным веком кляча – ставни хлопали печально, опечатанная дача – что отставленный начальник. Обречённо дверь сипела, в щель заглядывал шиповник, а скрипучий бог ступеней шёпот выцветших обоев заглушал. Балкон с пастушкой не по-графски разболтался, как здоровьем - аэспушкин из-за графоманских стансов. Духом пасть кариатиде не давал дух комиссарский, от греха – неукротимо перепрятавшись в мансарду. Изуродованный флюгер на вершине пирамиды, как заправский шикльгрубер, бодро лгал пустой планиде. Над крестом окна гостиной, иллюстрированным «Правдой», украиной самостийной отрывалась балюстрада. Не по стенам, испещрённым сотней трещин и обломьев, слёзы пьяным чичероне проливала – по былому… Мгла шуршала в гуще сада, как торговка – целлофаном. Крышу горклою прохладой морось вусмерть целовала.