Четырнадцатая глава: месть подонка Кто этот молодой человек?.. Я думаю, внимательный читатель уже наверняка разобрался во всём прекрасно сам. И, разумеется, едва покопавшись в своей памяти, уже обязательно сообразил, что Кирилл Антонович и есть некий чиновник именно как раз тот, или, если быть окончательно точным – один из замов Главы администрации города. Давеча присутствовавший на некоем совместном собрании приятного времяпрепровождения, на берегу реки – Ока. На том самом сборище: представителей самых крупных преступных группировок области, некоторых блюстителей порядка, новоиспечённых предпринимателей и заблудших «слуг народа». Вот уже с некоторых пор, если, конечно, можно так выразиться, это мероприятие снискало статус традиции в некотором своём роде. Причём совершающееся, как правило, на любимом месте (на лоне природы) одного из бывших крупных государственных деятелей – ныне покойного Виталия Ибрагимовича. Про то собрание или сборище (тут уж как вам будет угодно!) я имел уже такую возможность вам рассказывать в одной из предшествующих глав. Где Кирилл Антонович, тогда позволив ещё себе слегка лишнего в употреблении алкоголя развязал, таким образом, как бы ненароком, свой язычок и несколько разоткровенничался. Он тогда проговорился про свою жуткую нелюбовь к народу – даже скорее неприязнь, что ли – и вообще о своих особенных взглядах на рычаги власти в собственных руках. И вот надо же было такому потом произойти, надо было случиться такому невезению, чтобы именно этот молодой человек, голубоглазый брюнет – красавчик! – так же ненамеренно как-то встретился или схлестнулся на очередном совместном банкете именно с одной из наших общих хороших знакомых – милой героиней этого романа – Татьяной Ивановной. Право, если и говорить-то по-честному, мне очень – ну очень! – не хотелось бы этого, искренне не хотелось бы, но что тут поделаешь... Итак, вернёмся, пожалуй, к Кириллу Антоновичу. Возвратимся к нему как раз в тот самый момент, когда вот только что Татьяна Ивановна под его вопли опрометью выбежала из его «дворца». Она выскочила как пробка из бутылки из-под шампанского: с одним только заветным на данный момент желанием – как можно скорее добраться до дома. По прибытию домой, в самую первую очередь – она примитивно жаждала посмотреть – вот именно хотя бы просто полюбоваться! – на спящих своих малюток. Как бы ища в этом, глоток спасения для собственной души, или хотя бы по возможности очиститься от столь нежелательного осадка скопившегося в ней от общения с Кирилл Антоновичем; да! это, несомненно, было чисто материнское чувство несравнимое по своей силе ни с чем... Кирилл Антонович, теперь оставшись один, ещё некоторое время находился в каком-то крайне таком странном – своеобразном – своём состоянии. В какой-то прострации он был. В какой-то невероятной – жутчайшей! – угнетённости. То есть, как бы ничего не могущего контролировать в своих мыслях. Иначе говоря, он был настолько поглощён злобой и негодованием, всё-таки до такой степени даже охвачен ими, что просто так и сидел теперь: голый и босой, посреди спальни на полу. Куда он от избытка переполнявших его возмущений и негодований всё-таки, наконец, как бы упал – присев. Его сейчас трясло мелкой дрожью, даже вроде как бы непонятно было, от чего же всё это происходило: то ли от холода и он просто-напросто жутко озяб, а то ли от сильного чувства, создавшегося уже в нём ядовитым сплетением в один комок: жгучей досады, горького сожаления, кипящего неудовлетворённого вожделения и беснующейся в нём ярости. Такое (за последние десять лет) с ним впервые! В голове у него сейчас кипели думы примерно так: эта стерва убила его! Да, она просто убила его!.. Унизила эта сволочь! Тварь! Мразь... И ещё огромное множество других эпитетов возникало в его воспалённом мозгу. И вспомнилось ему, как он стоял перед ней нагой – как мальчишка! – а она смеялась... Нагло ржала!.. Над кем? Над ним!!! Над тем, кого... которого обожали и обожают сотни, сотни женщин! Многие из них готовые были ползать (кстати, в чём некоторые сами в своё время перед ним признавались!) и даже ползали, умоляя его – в его ногах. В самом прямом смысле: на коленях! – чтобы только хотя бы оставаться в его любовницах... А кто она такая?.. Откуда она взялась?! Где живёт?! Нет, это он легко выяснит, установит вообще без проблем завтра же... Нет, уже сегодня! Всё больше и больше в нём закипала его злоба, и снова он окунулся в свои патологически больные размышления. Они лихорадочно и суетливо скрежетали где-то в груди, царапаясь там по его себялюбию. От чего он даже раскраснелся весь и даже всё-таки излишне взмок... жутко вспотев. А ведь он изначально специально не сказал ей, не сообщил, кто он такой, какое он занимает важное место в этом мире! Каким обладает положением в обществе! И самое главное... какой занимает государственный пост! Он нарочно самодовольно старался держать это несколько в тайне... про запас – как бы обладая некоторое время сюрпризом! Чтобы потом опять с радостью, весельем обалдеть – увидев на её лице удивления восторг! И опять – «приторчать» – в своих неожиданно созданных для себя, но совершенно по-новому вспыхнувших теперь вокруг него как бы ореолом – уже в неких лучах! – своего величия. Рассказав уже потом ей (лёжа в постели – после случившегося) как вроде бы просто так: мол, вот он какой, мол, такой он прекрасный человек! Совсем не какой-то там тщеславный субъект или хвастунишка. Что он, дескать, и не хвастается, не кичится вовсе этим! И это в то время, так сказать, когда он на самом деле имеет такой огромный – просто огромаднейший! – вес в этом городе... области... Стране! А ведь он впервые хотел добиться своей победы без заранее сказанной о себе – той возвышающей его – информации. То есть, того самого главного, о чём ещё мало (по его мнению) кто даже знает. Однако невероятно распирающего в нём его чувство гордости за себя, которым, он всё-таки теперь почти невольно, но и порой неприглядно превозносился. Между прочим, невероятно гордился Кирилл Антонович, прежде всего тем, что он имеет теперь вот уже как целые полгода статус деятеля – государственного деятеля! Пусть пока хоть и зама, но всё-таки... А скоро – очень скоро – он обязательно станет первым! И не каким-нибудь замом, а самим мэром. А эта глупая кикимора! – и не поняла даже всей важности их встречи, которую ей предоставила её же судьба!.. Глупышка! Но мало того, что она просто надсмеялась над ним – она ещё оскорбила его мужское достоинство!.. Нет: этого он принципиально так не оставит; он теперь просто даже обязан поставить эту возомнившую о себе кретинку на своё место, а место её – естественно – у него в ногах!.. И тут Кирилл Антонович даже явственно представил её себе (он даже сам резко встал!), вообразив её себе валяющейся на полу и жалостливо смотрящей снизу вверх прямо ему в глаза – по-рабски! – в некоем как бы раскаивании перед ним за свой проступок. Как бы прося пощады! В виноватом таком заискивании и в тоже время в каком-то исступлённом восторге и восхищении им! Он теперь даже представил себе, как он на неё ставит свою ногу, а та, понимая только-только сейчас свою ничтожность, вдруг сжимается в своей покорности в комочек и жалобно плачет… Тут Кирилл Антонович всё-таки вроде, наконец, очнулся, и слегка осмотревшись по сторонам, как бы несколько сожалея, что никто не мог видеть всей этой такой важной последней сцены. И тут же опять погрузился в свои больные размышления. Кипевшие в нём как в огненной фантастической клоаке – его мысли в его голове. Где перемешалось всё вместе: и обида с досадой и уязвлённые себялюбие с гордыней и этот её паршивый смех он сейчас рассматривал, как удар ниже пояса, нанесённый ему этой дрянью. Как ему было сейчас обидно, жутко досадно и жалко себя за такое нелепое первое поражение после долгого перерыва. Вот уже за многие годы после тех давнишних школьных случаев, неоднократных и подобных этому – как и тогда! – которые он помнит и поныне. И от неприятных воспоминаний теперь его опять затрясло и бросило снова в холодный пот. Такой как бы ни совсем правильный симбиоз его почти что живых существ: злобы и ненависти, взаиморазжигающих друг друга и от которых его колотило чуть ли порой не до эпилептических конвульсий. Только лишь что при этом он не падал и не терял ни сознания, ни памяти. Он изничтожался от раздавленного его самолюбия, которое, теперь выползя откуда-то оттуда – из-под той тяжести гадкого чувства поражения, уже было забывавшегося им, но вот вдруг снова ожившего теперь в нём и снова выползшего оттуда, где его раздавили – на волю! Теперь уже в своём инвалидном таком состоянии, уродливом даже вернее! Как бы предъявляя ему оттуда свои претензии типа: ну ты! – как ты мог допустить вообще такое, чтобы какая-то амёба, «инфузория туфелька» посмела безнаказанно уйти отсюда... И тут он опять вспомнил её хохот... и снова он затрясся, и снова взвыл как затравленное животное... Зачем же он её выгнал? Отпустил!.. Какой дурак! Надо было её здесь задушить. Нет, сначала помучить, поиздеваться над ней, поглумиться, насытить свою похоть и наконец – задушить! Потом закопал бы её под той вот берёзкой, что недавно «ботаники» ему у пруда посадили... Всё бы польза была – удобрение – и никто бы никогда не узнал! И какой бы ему потом оно – её похороненное мёртвое тело было бы изумительной памятью, нет даже «памятником» – о его новой победе! Эх, какой он дурак! Эта мразь была в его руках – здесь – только что, совсем недавно, где и когда он мог бы с ней сделать: всё что захотел бы! Зачем тормознулся?! Как бы он сейчас над ней бы покуражился... Чего бы она – ему – тут только не делала бы. А потом бы ещё кайф поймал – поиздевавшись! – убил бы... медленно чтобы мучилась... Вот дурак!.. Долго он ещё потом вот так вот сидел, обхватив свою голову обеими руками, раскачиваясь с бешенством сжимая её и причитая в досаде упущенного удовольствия; Кирилл Антонович такие представлял себе омерзительные картины издевательств – в таком богатом выборе всяких этих извращений. Где бы как! и каким бы образом он насладил бы её телом свои: похоть, себялюбие с мстительностью и садистские наклонности... А позже... совсем уже позже... Всё-таки в самом конце, когда Кирилл Антонович уже улёгся в кровать и накрылся одеялом, лишь только маленько успокоившись, он проговорил тотчас уже вслух, как будто бы кому-то ещё здесь присутствующему, при этом сладко зевая и почти засыпая: – А всё-таки нет! Я эту голубушку по-своему осажу... Я ж не убийца какой... Буду я ещё ручки марать о всякую погань, вдруг ещё найдут и тогда всё – конец – всей жизни … трёп её мать! Татьяне Ивановне повезло; ей удалось поймать запоздалую «Жигули-пятёрку» ехавшую как раз до города. Водитель запросто посадил её, даже нисколько не удивившись столь поздней или вернее слишком ранней прогулке такой на вид респектабельной женщины. (Как будто он их тут постоянно встречает.) Она попросила его ехать сразу по её домашнему адресу, решив свой «Опель» забрать потом – думая: вряд ли он куда денется. Войдя в квартиру, она сразу же проследовала в спальню детей и тут же была неожиданно ошеломлена: детей не было... Их кроватки были аккуратно заправлены и почему-то пусты: её малюток там не было! Поэтому остальное время – до того времени, когда уже можно было бы воспользоваться телефоном, Татьяна Ивановна провела в жутком нетерпении и душевном терзании! Она бегала в отчаянии по пустым (без семьи) комнатам заламывая себе руки, и всячески уже кляла себя (почём зря!). Она не находила себе места, ей всё хотелось, даже раньше времени, взять, бросить все правила этикета и позвонить свекрови чтобы хоть в этом-то хоть как-то успокоится, узнав что все наконец живы... и конечно же здоровы. Да! Муж уже неоднократно грозился уйти. Странно, конечно, обычно женщины уходят куда-то вместе с детьми, а тут мужчина. Ей опять было безумно теперь стыдно. Да! чтобы на всё это сказала бы её мамочка, если бы сейчас узнала обо всём этом? Но мамочка с папой сейчас далеко – почти за три тысячи километров отсюда. Ах! как она одинока... И тут она вспомнила, что вполне бы могла позвонить сейчас Генриетте – своей давней подружке ещё со школьной поры. Она подбежала к трюмо, рядом с которым на миниатюрной полочке, сделанной её Колей, стоял телефон. Почти машинально набрала номер и начала ждать... Но телефон Генриетты, вероятно, был попросту на ночь вовсе отключён. Всё, разумеется, конечно же, выяснилось, всё произошло именно так, как она и предполагала. Николай уехал вместе с детьми к своей матери не потому, что хотел своим действием как-то «насолить» ей, или как бы это был его какой-то временный эмоциональный всплеск, а потому, что решил что, в конце концов, им действительно пора разойтись. Одних же детей не оставишь... Вот они и уехали к бабушке в гости. Сам же Николай тем временем сходил в районный суд и подал заявление о разводе – окончательно решив его целесообразность. Рассказывать о том, как Кирилл Антонович вообще это дельце своё такое подленькое совершал я, конечно же, не собираюсь. При его-то положении, связях, да и вообще способностях творить всякие пакости это совершенно несложно. Тем более, раз уж он задался такой себе целью: изничтожить вконец эту (как он считает) «взбунтовавшуюся» и возомнившую из себя дамочку. Было бы, конечно (с его точки зрения!), гораздо проще, собственно говоря, просто её (так сказать) «заказать», но это было бы уж очень даже слишком просто в его понимании. И тем более ему ужасно не хотелось в свои дела опять же такой своей, можно сказать, именно «кровной мести», посвящать постороннего человека. Это, естественно, означает как-никак, что надо будет довериться опять же совершенно чужому человеку, а такое считай, от роду претило принципам Кирилла Антоновича. Да и чересчур уж это просто, да и сам он из этого опять-таки не извлечёт попросту никакого удовольствия. А именно удовольствия-то он всегда и во всём искал для себя в первую очередь… и ставил их выше всего! Поэтому Кирилл Антонович так и решил: именно по-своему всё так и обстряпать, всё так в аккурат и обделать это – чтобы получить от этих действий, как он любил частенько выражаться в таких случаях: «максимум крайне всевозможных эстетических удовольствий». Описывать, конечно же, все его на этом мстительном поприще шевеления я и не собираюсь. Так как, честно говоря, уж слишком дюже противно, да и науку такую для некоторых подобных этой натурам не хотелось бы выносить на обозрение. Да и собственно говоря, чтобы не возбуждать острых болезненных переживаний вообще всё в тех же добрых людях. А раз такое серьёзное дело как убийство, он не мог доверить совершенно постороннему человеку, поэтому Кирилл Антонович (в чём я абсолютно уверен!) скорее всего, здесь использовал непосредственно свои «хорошие» знакомства. Иначе говоря, связи и некую солидарность этих отношений. Учитывая общую ситуацию в стране на тот отрезок времени, то вероятнее всего, он и не особо-то перетруждался. А, следовательно, если конечно уважаемого читателя убедили мои изъяснения, то поэтому, собственно говоря, я буду сразу рассказывать лучше эту неприятную историю со стороны Татьяны Ивановны. То бишь смотря на происходящие события её глазами – с её точки зрения. Просто не хочется потом наблюдать на некоторых лицах читателей неожиданное изумление. Тем более чтобы никто не мог потом сказать, будто бы я не предупреждал. Да! и ещё чего бы непременно хотелось бы добавить, так это то, что «бомбардирования» все, которые обрушивались тогда на Татьяну Ивановну, происходили, естественно, не в течение одной недели, как могут, вероятно, подумать некоторые читатели, а всё-таки, как минимум, в течение нескольких месяцев. Так что, если моё повествование займёт весьма маленький объём информации, охватив, казалось бы, на первый взгляд как бы короткий промежуток времени то убедительно прошу, не удивляйтесь, ибо всё-таки всё равно они (эти события) проследовали только для постороннего взгляда с головокружительной стремительностью. И это в то время когда Татьяна Ивановна наоборот по-черепашьи медленно тянувшимися днями ежечасно боролась с тоской и неожиданно навалившимися на неё проблемами... Всё начиналось так незначительно, что на первый взгляд как будто бы и вовсе ничего и не начиналось. Однажды, поначалу придя на работу, она вдруг столкнулась с какой-то внеплановой проверкой финансовых и организационных вопросов фабрики; даже из пожарной охраны тоже нежданно-негаданно пожаловали. Всё это произошло (опять же) не то чтобы вдруг, тут же непосредственно в последующие дни – как вроде бы после её побега из «дворца» Кирилла Антоновича, а началось недельку другую погодя. Шельмец подмечу, даже в ожидании исполнения своей коварной мести и то находил некоторые приятные впечатления. Собственно она и думать-то обо всём этом уже позабыла. Ей в принципе достаточно нервотрёпки приносили пока свои, так сказать, семейные проблемы; она и с ними-то, в общем-то, страшно утопала в изнурительных потасовках и волнениях, особенно в своих душевных терзаниях упрямо пытаясь спасти свою семью, совершенно отнюдь не мысля себе её распада. Вначале были найдены уж дюже докучливыми и придирчивыми служащими контролируемых государственных учреждений вроде как – так себе! – всего лишь несколько некоторых, как они сами имели честь выразится: «мелких несоответствий и несостыковочен». Правда, как впоследствии выяснилось эти мелкие «недоработочки» принесли крупные неприятности. Уже сразу вылившиеся в значительную суету с полнейшим выматыванием Татьяны Ивановны как морально, так и физически. Что самое главное: вопросы почему-то сугубо касались исключительно только самой Татьяны Ивановны и ни в коем случае её соучредителей. Было бы у неё достаточно опыта и знаний в делах такого рода, она бы, конечно, ко всем этим вопросам в первую очередь подключила бы обязательно юриста и только бы после консультаций с ним решала бы эти вопросы. Само собой разумеется, или даже тем более, эти вопросы не смогла бы решить и её молоденькая секретарь, если бы Татьяна Ивановна вздумала бы ей их поручить. Так или иначе, я не знаю, на что там вообще Кирилл Антонович надеялся или рассчитывал, но видимо каким-то образом так и получилось. Может быть или даже, скорей всего, ей надо было просто-напросто сразу как-то согласоваться со своей коллегией соучредителей, и они бы вероятнее всего легко разрешили бы эту абсурдную ситуацию. Но директор фабрики, посчитав случившееся маленьким недоразумением, по собственной инициативе взялась с пылу с жару – собственноручно покончить с такой мелочью раз и навсегда; решив поначалу, что это ей, в конце концов, даже будет полезно. Понадеявшись, что это даст некоторую возможность получше обдумать свои семейные передряги и прийти к какому-то определённому, хотя бы в своих мыслях единственно правильному консенсусу. Однако, уже ввязавшись в эту интригу, она очень скоро поняла свою ошибку в недооценки произошедшего, но и остановить этот затянувшийся и утомительный процесс она уже тоже не могла. Клубок, который вроде как слегка кое-где поначалу спутавшись и который она попыталась, как бы с лёгкой руки сразу же распутать – всё больше и больше запутывался. Нервируя и выводя её окончательно из душевного равновесия (не забывайте ещё плюсом и семейные неурядицы), а, следовательно, наконец, завёл её вообще в тупик и это тогда, когда она вдруг ясно увидела что: «клубок-то превратился неожиданно в комок неимоверно запутанных проблем». Так или иначе, но судьба, наконец, всё-таки дала ей узнать и причину всех своих, таким образом, навалившихся на неё сразу злоключений. Однажды при решении снова возникшего инцидента с её ценными личными бумагами и их какой-то там, как ей опять-таки почти «по дружески», сообщили «не учтённостью», Татьяне Ивановне пришлось опять посетить целый ряд кабинетов. Как она уже потом почувствовала и поняла сама – совершенно «никчемушных» кабинетов главного здания города с его «чиновничьей душой». Первый чиновник сказал что, в общем-то, всё нормально вот только надобно зайти туда-то – и взять то-то и то-то. Чего она – на что, потратив вновь уйму времени и сил – сделала. Причём при посещении другого чиновника того которого можно было бы смело назвать вторым и который тут же порекомендовал ей обратиться за консультацией к третьему лицу – она решила что должна чего-то предпринять необычное. И вот тут у неё само собой мелькнула шальная мысль, что необходимо просто дать денег кому следует «на лапу» и тогда дело разрешиться автоматически, что собственно она и сделала – уже в третьем кабинете. На что тот молодой человек, радостно приняв знак благодарности, направил её в четвёртый кабинет, где якобы получив резолюцию она, наконец-таки уже точно разрешит давно набивший «оскомину» вопрос. И вот на следующий день, миновав длиннющий коридор и найдя ту заветную дверь ещё одного – того самого кабинета, и уже теперь не очень-то веря в счастье и добрые сказки, Татьяна Ивановна всё-таки соизволила, наконец, войдя в помещение поиметь такую серьёзную неприятность, как увидеться снова с Кириллом Антоновичем. Можете себе представить, какое изумление у неё нарисовалось в тот момент на лице, когда она встретила вновь – эти голубые и «честные» глаза. Кроме этого, у неё мгновенно прокрутилось перед её глазами всё это кино. Эпизоды и сюжеты этих месяцев, прожитых ею в диких переживаниях. Но только уже в обратном порядке, назад, до самой их первой встречи. И она теперь абсолютно точно – с точностью до микрона – была уверенна, что вот сейчас-то уж точно до неё всё дошло. Чего-то такое у неё и раньше как бы напрашивалось, что кто-то методично, скрупулёзно и вполне основательно копает под неё, но она решительно отбрасывала эти мысли, как нереальные в «корзину» отбросов памяти. Считая такое вообще своего рода нонсенсом. Но нет! Вот ведь он – перед ней... Со своею ядовитой злорадствующей ухмылочкой сидит так и смотрит на неё, причём сразу видно: явно с неимоверным нетерпением он ждал этого события – этой встречи... Наверное, кто-нибудь посчитает Татьяну Ивановну ненормальной, сумасшедшей или просто дурой. Своё же мнение об этом хорошем, милом и добром человеке я, пожалуй, утаю – имею право. Но, так или иначе, Татьяна Ивановна быстро сообразив и не то, чтобы у неё в душе вдруг родилось какое-то там сожаление или даже страх, напротив, она как-то вдруг улыбнувшись ему – так ласково, как своему старому доброму знакомому и совсем беззлобно проконстатировала: – А! Так это ты тут... а я-то думаю, откуда это так говном завоняло... ...И Кирилл Антонович не успел даже и слова молвить, он только было рот открыл... как Татьяна Ивановна ушла, а тот так и остался сидеть с открытым ртом в недоумении. Она вышла из административного здания медленно, в глубокой задумчивости подошла к своему «Опелю»... Хлопнула дверца, заработал равномерно и еле слышно двигатель, а через несколько минут она уже мчалась по проспекту в шумном потоке движущихся автомобилей. Да, но что же ей теперь делать? В голове её был такой хаос – такой сумбур, что мысли путались, и она никак не могла сконцентрироваться на чём-то одном конкретном. Она всячески пыталась хоть как-то найти для себя какое-нибудь объяснение или решение, которое смогло бы помочь ей в сложившейся ситуации. Мысленно Татьяна Ивановна перебирала разные варианты. Вдруг, кое-что вспомнив, она резко прямо через две сплошные линии, развернула свой «Опель» в обратную сторону, немного внеся сумятицы в движении других автомобилей на дороге. Спереди и сзади завизжали тормоза, зазвучали психованно и испуганно сигналы, но всё обошлось без дорожно-транспортного происшествия. Через полчаса она была уже у «Лиса» (это Лёха – тот молодой человек, бандит) и с нетерпением давила на кнопку звонка его квартиры. Дверь открылась быстро: – Вот это да! Кого мы видим – и без охраны... Привет, Татьяна! Каким ветром, – немного посторонившись и пропуская её в помещение, радостно проговорил Лёха, – занесло нашего дирехтура к столь низшим слоям населения? – Привет, Лис! У меня очень серьёзное дело к тебе. Можно сказать вопрос: жизни и смерти. Татьяна Ивановна молча разулась и прошла в комнату, осматриваясь вокруг себя. Здесь она была впервые хоть и адрес знала уже давно. Это была совсем обычная двухкомнатная квартира девятиэтажного панельного дома. Всё было на удивление просто и даже можно сказать несколько бедновато. Обшарпанные дешёвые обои. Обычная вдоль стены слева «стенка» (которые пользовались особой популярностью лет десять назад). Ковёр на стене со стороны дивана и ковёр на полу и если бы не аппаратура, которая занимала самое значительное место в комнате, то вообще можно было бы смело сказать, что бандиты в России ведут аскетический образ жизни. А тут было сразу видно, что человек жуткий меломан. – Да, а я думала, что российские бандиты намного лучше живут. – Тут скажу тебе, Татьян, ты глубоко ошибалась. Пойдём лучше на кухню. Там чайник поставлю: чай-кофей попьём, да и побазарим. Что у тебя там произошло? По пустякам-то ясное дело не пришла б. – Ах! Знаете ли, Лис... А можно я буду вас лучше называть Алексеем? А то мне это как-то не очень удобно, – и она тут же на ходу вопросительно заглянула молодому человеку в глаза. И тут же получив от него одобрительный кивок, присаживаясь как раз в тот момент на указанное ей место, продолжила: – Алексей, дело в том, что один, так сказать, государственный деятель. А именно, некий Кирилл Антонович, один из замов Главы администрации, мне мстит за то, Алёша, что я однажды... В общем, Алёш, меня, дуру, угораздило как-тось к нему... Алексей, на загородную виллу его – в загородный его дом, Алёш, это под Первомайским где-то... попасть. Так поехали-то просто... повеселиться... пообщаться. Повеселиться. Отдохнуть. Я даже его сразу и предупредила перед самой поездкой туда, Алексей, чтобы он, мол, никаких планов себе постельных там, чтобы себе не строил... никаких, Алексей, иллюзий... В общем, я ему не дала... – тут она густо покраснела, как будто совершила в тот раз какой-то немыслимо постыдный поступок, – а он теперь... Алёша... козни всякие «чинушные» свои строит. Татьяна Ивановна говорила всё это, когда они уже находились в кухне, где она заняла место у стола со стороны окна, куда Алексей своевременно указал ей и, в общем-то, за этим как раз её рассказиком-то они и расположились уже. В кухне всё так же было очень скромно, но чисто и аккуратно, несмотря на то, что Алексей жил один. (Так как она где-то случаем слышала, что родители его живут в каком-то совсем другом городе.) – И ты, конечно, Татьяна, пришла за помощью... за защитой... Я правильно тебя понял? – и он, не дожидаясь ответа, продолжил, – правильно сделала! Мы этот вопрос «разрулим» в элементе. Даже не переживай! Вот здесь, – он с полки кухонного гарнитура достал ручку с блокнотом и положил перед ней, – напиши о нём всё, что ты знаешь: где работает, где живёт и т.д. и т.п. Мы его разыщем и, конечно же, с ним культурно поговорим... Она тут же сразу коротко и ясно всё расписала: чего о том сама знала. А дальше они ещё где-то с часик, наверное, культурно посидели, поговорили о том и сём. Лёха рассказал Татьяне о своей девушке Марине, с которой они собираются пожениться и что Марина теперь на третьем месяце беременности – а, следовательно: он скоро будет папой! – и они уже подали заявление в ЗАГС. И очень скоро, где-то через месяц, у них будет шикарная свадьба, на которую, кстати, он её уже заранее тоже приглашает. Хотя она ещё будет специально им об этом уведомлена. Потом Татьяна Ивановна, значительно уже успокоившись, поехала домой, предварительно заехав к свекрови за детьми. Николая дома не было – он был на работе. Поэтому ей опять не удалось с ним поговорить о перемирии. Потому, как он пока вообще об этом даже категорически не хочет разговаривать и всячески поэтому, наверное, избегает их встреч. Она собиралась неоднократно ещё раз как-нибудь улучить такой момент, чтобы всё-таки уговорить его начать всё сначала, как прежде, но уже пересмотрев её ошибки и перегибы. Сейчас у неё всё равно на душе было более-менее хорошо! Светланка и Костик были очень рады мамке, весело о чём-то теперь щебетали между собой на заднем сиденье. Так как дома было шаром покати из еды, то она решила вместе с детьми заехать в кафе. Пообедав, они потом прошлись так же все вместе по магазинам и закупили продуктов. А уже потом весело провели прекрасный вечер дома. На следующее утро, подвезя по пути на работу детей до школы, она приехала, как полагается на работу. И как обычно, перед тем как войти в свой кабинет, по негласной традиции, как повелось – они поздоровались и, перекинувшись парой добрых фраз с секретарём Юлей, вошла в кабинет. В течение всего последующего дня самозабвенно и даже с некоторым увлечением она занималась впервые за эти несколько месяцев своей работой. Дети в школе оставались на продлёнку, где они обедали, делали домашние уроки, отдыхали и играли с другими детьми, а вечером она их забирала домой. Так прошло два дня. Пока не появился Виктор (тоже бандит из той же группировки), который войдя в её кабинет вдруг с некоторой, хотя и еле заметной грустью сообщил ей, что вместо Лиса теперь будет приходить он. – А куда делся Алексей? – с некоторым удивлением и разочарованием спросила она, как-то успев за прошлую встречу у него дома сильнее сдружиться с ним, да и не понимая вовсе, к чему всякие эти перестановки. На что Виктор, уходя, коротко ответил ей: – Лис! Теперь в гостях у Бога... – и быстро ушёл. Всё дело в том, что когда Татьяна Ивановна оставила данные на Кирилла Антоновича, и сама уехала, Лёха тотчас же созвонился с «братвой». Он передал им жалобу с объекта находящегося под их «крышей». Буквально через час, лично сам Лис уже был в кабинете Кирилла Антоновича (разумеется, без всякой очереди и предварительной записи) с «предъявой» к нему. Где Кирилл Антонович в свою очередь сразу созвонился уже со своими «братками» и тут же передал трубку Лису. Таким, собственно говоря, образом как раз и была тогда «забита стрелка» на определённое время и место. Обычно встречи при «забивании стрелок» происходили в безлюдных местах. Где-то на пригородных пустырях чтобы никто не мог помешать – спокойному «разбору базара» между переговаривающимися сторонами. В городе несколько районов и на каждый район по одной крупной «бригаде», но на самом же деле конечно количество группировок (в общем, по городу) было гораздо больше. Постоянно происходили всякие «кипения» в этой взрывоопасной среде. Одни группы распадались, зато тут же появлялись в удвоенном количестве другие. Трудно было сказать, сколько их было на самом деле. Но самих этих групп было на самом деле гораздо больше, чем, во всяком случае, сообщалось по обыкновению в милицейских сводках и все они без исключения бились с огнестрельным оружием в руках ежедневно не на жизнь, а на смерть – отстаивая своё место под солнцем. Причём, чем мельче была группировка, тем зачастую безрассуднее и ожесточённее, а самое главное, наглее и отчаяннее она отстаивала свои «права». То и дело между их клиентами возникали конфликты. И эти конфликты ежедневно «разруливались» этими «крышами». То есть улаживались «на разборках» по предоставленным самой жизнью определённым «понятиям». Обычно самими участниками, то есть вооружённой огнестрельным оружием «братвой» в том или ином месте. Довольно-таки часто происходили перестрелки и бойни: с соответствующим числом убитых и раненых молодых и крепких парней с той и другой из сторон. То же самое произошло и сейчас. Люди сошлись и, не придя ни к какому взаимоприемлемому соглашению, решили в очередной раз договориться силой оружия. За всем этим, естественно, скорей всего, крылись и ещё какие-нибудь свои тайные и давние причины, а эта «мелочь» лишь послужила поводом. В то ранее утро, как передавали в новостях, потом по местному телевидению, погибло с обеих сторон – семь человек. Лис – он же Алексей: мужчина двадцати девяти лет, холост (так, пожалуй, мы его и запомним) неоднократный чемпион Советского Союза, двукратный чемпион Европы, серебряный призёр чемпионата мира, мастер спорта по вольной борьбе и т.д. и т. п. – погиб в перестрелке между группировками организованной преступности...