А через два года в классе появилась она. Эля. Эльвира Литвина. В тот день, первого сентября, на ней была белая гипюровая кофточка, сквозь которую отчётливо просматривался лифчик, и тёмно-синяя кримпленовая мини-юбка. На ногах – модные тогда босоножки на «платформе» из пробки. Роста она была высокого, с развитой грудью и тоненькая в талии. В классе нас тогда было тридцать пять человек. Она стала тридцать шестой. Как сказала представившая её Елена Георгиевна, «нашего полку прибыло». Посадили Эльвиру с Костей Сигалом, который до этого сидел один. Елене Георгиевне внешний вид новенькой не понравился; она велела ей назавтра переодеться во что-нибудь поскромнее, а заодно отправила несколько девочек умываться в туалет. Она вообще с нами никогда не церемонилась, странно, что мы воспринимали это, как должное. Никому не приходило в голову перечить ей, а ведь запросто могли бы. Следующий урок была физра. Эля вышла из раздевалки в чёрном трико, футболке с битлами на груди и чешках, по балетному ставя шаг и вытягивая носок, и все наши пацаны уставились на новенькую. Потому что, уж поверьте мне, там было на что посмотреть, хотя и другие наши одноклассницы Богом обиженными уродками не были. Я же сделал морду кирпичом и отвернулся, сам не знаю, почему. А когда прозвучала команда: «В одну шеренгу становись!», после обычной в таких случаях кутерьмы оказалось, что Эля вообще выше всех наших девочек. Из-за роста, как она позже нам рассказала, её не взяли в Хореографическое училище. В тот же день выяснилось, что живёт она в крайнем слева подъезде, что переехали они с мамой два дня назад, а раньше жили в частном доме на улице 8 марта, который пошёл под снос. Мы были уже в таком возрасте, когда девочек не сторонишься, да и они мальчишек уже не боятся, как огня, и никто не крикнет в спину: «тили-тили-тесто, жених и невеста», но до более тесных отношений ещё далеко. В школе кличка – обычное дело. Меня, к примеру, звали Зёма; ну, это понятно: Зимин – Зёма. Костю с Пашей – Братанами. А Эльвиру – насколько красивым, настолько же непонятным словом Пария. Прозвище это прицепилось к ней после того, как на уроке географии её вызвали к доске рассказать про Индию. - В Индии население делится на четыре основные касты, - с бесстрастным лицом и неестественно бодрым голосом сообщила она. - Касту брахманов, касту кшатриев или воинов, касту торговцев и крестьян и касту шудров. А все остальные – это парии. Где она это взяла – неизвестно. В учебнике этого слова не было; я потом специально проверил. Всех почему-то это ужасно рассмешило. Дружный хохот затряс стены класса. Все буквально корчились от смеха. А она, как ни в чём не бывало, – хлоп-хлоп глазками, что, мол, я такого натворила? В тот же вечер, несмотря на неистовый весенний ливень, я, прихватив с собой из дома пол-лепёшки, промазанную изнутри маслом, и набив карманы «раковыми шейками», не поленился, сходил в читальный зал районной библиотеки и раскопал в справочной литературе, что париями в старину называли прокажённых, а сейчас слово это в основном используется в несколько другой интерпретации: как синоним отверженных или гонимых. Никому, включая Костю, Пашу и саму Эльвиру, я об этом не рассказал. К чему? Ещё решат, что я умничаю. Училась Эля едва ли не лучше всех в классе, хотя отличников у нас было – раз, два и обчёлся. Не отличаясь особой усидчивостью, однако, была сообразительная, за словом в карман не лезла. Получив нечаянную тройку, очень переживала, ходила, как в воду опущенная. А мы знали, что, сколько ни уговаривай, ни утешай, всё бестолку, и день пошёл насмарку; вечером она не «выйдет». Первым моим подарком, сделанным Эле, был перстень, сплетённый из разноцветных телефонных проводков. В ту пору это был шик, а у меня неплохо получалось. Как мы говорили тогда: кто хиппует, тот поймёт. И не только перстни, но и брелоки, и даже ручки, если оплести по кругу стержень. Но вообще-то я специализировался на чёртиках из пластмассовых прозрачных трубочек от использованных капельниц. Нельзя же всё время сидеть без дела; вот я придумал себе занятие, хотя, если послушать мою маман, у меня не руки, а крюки. Эти трубочки мы «добывали» в расположенном неподалёку за витой чугунной оградой Институте гематологии и переливания крови. В мусорных баках на задворках огромного больничного двора их было до фига и больше. Смерив меня подозрительным взглядом, Эля принять подарок не торопилась. Видимо, ожидала с моей стороны коварного подвоха. - Ништяк колечко! Зёма – ты молоток, – пришёл мне на выручку Паша. Он залихватски подмигнул и причмокнул губами, поднеся к ним сложенную в щепоть пятерню. – Элька, дашь поносить? - Нетушки! Перебьёшься, - нахально прищурив один глаз, с вызовом заявила ему Эля, отчего Паша даже подпрыгнул на скамейке. – Всем давать – поломается кровать. Правда же, Лёнчик? – расцвела она улыбкой. Она с первого дня нашего знакомства звала меня Лёнчиком. Я что-то сострил в ответ, не помню - что, хотя, честно, мне было жутко приятно. Ещё приятней стало, когда в ответ она заливисто рассмеялась мне в лицо. Но не будем говорить об этом.