(Киносценарий: двенадцатиминутный концептуальный видеоролик) ++++++++++++++++ Обстановка: потусторонне-обыденная. Яркая лампа с жёстким фокусом – конус света непосредственно под ней. Вне – млечный сумрак. Ровно под лампой – в световом столбе – стол. За ним сидит самопогружённый человек. От лампы вниз тянутся расходящиеся конусом нити (какая-то ртутно-серебристая леска), образуя над человеком просторный (переливающийся) купол. Звучит то приближающаяся, то отдаляющаяся булькающим прибоем музыка… 1 Вдруг – тишина. Голос человека, сосредоточенно кладущего очередную карту в основание Карточного Домика: – Разъединенность вещей – основа необходимости во мне. Я – под душем гармонии архитектурного вдохновения. Это нарушает единство мира, где везде – как везде, но не так, как здесь. Да, давно уже ясно, как оно есть везде, и мне это плоское брожение глубоко не интересно. Я – отделяюсь, я – в особой, отдельной реальности – со странными цветами. Отводит голову назад, любуется на начатое строение. Продолжает рассудительным голосом размышлять себе: – Когда все строят, то зачем строить мне? Но я-то строю Карточный Домик и этот Домик – не такой как все, он уникален – его нигде ещё нет, и я буду первым – в этом деле…я не могу упустить такой шанс – состояться. Я строю этот Карточный Домик для ней, ней, ней, ней…– для Феи Будущего. Мои мысли поглощены мыслями о мыслях мыслей об этом создании. Фея Будущего обещала скоро меня навестить, я точно не знаю когда, но предчувствую, что её приход не за горами. Да! Поэтому мне нужно поспешить и закончить свой труд к её приходу. Я хочу передать ей своё творение, в который, как в саркофаг, вложу свою душу, чтобы она поплыла дальше – в бесконечность. Так я оправдаю свою жизнь, будучи связующим звеном. Вокруг меня искривляются пути вещей. Сейчас я в фокусе стечения строительных идей, они выбрали именно меня для своего воплощения. Но любая новая постройка осуществляется в тайне, – обнесена забором от нескромных глаз и наглых рук. Поэтому мне никто не нужен. И я – никому. Полный покой… Сизиф (наш герой) наклоняет голову на бок и вплотную, прищуря глаз, любовно-оценивающе осматривает свой начатый Домик. Лицо его вдруг проясняется и он удовлетворённо потирает руки. Оживленно чего-то напевает себе под нос, насвистывает… Глаза озарённо зажигаются и, дирижируя себе крючком указательного пальца, вдохновенно декламирует в пустоту: – Да, когда в радиусе 10 000 километров нет ни одного творца, то мне только остаётся осмелиться занять эту вакантную должность. И тогда я буду в центре своей окружности, очертившей горизонт моего мирка, пропитанного этой душой… Это – незаменимость моего «я» в эпицентре жизни. Которую оно источает. Моё «я» как Рим, куда ведут все пути всех вещей; у меня есть Империя себя. «Я» – паук, скрытно засевший на расходящейся паутине, ждущий, чутко впивающий все вибрации невидимых ниточек восприятия, опутавших империю моей жизни. Зрачки Сизифа расширялись всё больше, его безудержно трясёт: – Осуществиться! Мы нужны там, где никого нет, где катастрофически нет никого…Мы приносим в ничто небытия свет пространства и времени. Я – завоеватель пустырей! Вперёд, конквистадоры! Пустота жаждет…она вытягивает нашу кровь…она вздыхает по бурлению жизни…наша энергия, втекая в жилы этой старухи-небытия, вновь делает её молодой, сильной и привлекательной. Она начинает испускать обворожительный аромат…он направлен на меня…она гипнотически манит мой дух…я пьянею от её зова… мои пальцы врастают зелёными росточками в её медовое чрево…растворение… Аккуратно, но стремительно-ловко, с маниакальной игривостью во взгляде Сизиф кладёт ещё одну карту на Домик. Распаляясь всё сильнее, продолжает страстный монолог: – Ха! Я – окружён космическим вакуумом, и эта прозрачная, но абсолютно непроницаемая тюрьма – залог моей свободы! FREEDOM! Я работаю не по принуждению, не по просьбе, не по необходимости, не потому что это хоть кому-то нужно… НЕ НЕ НЕ НЕ! Я работаю потому что не могу не работать, уж если есть капсула «я», то она не может – не быть,– не творить. Такова моя имманентная Воля! Моя – Воля! Проявление скрытого, неразродившегося! Самопроявление! Оно неумолимо стучится изнутри! Это смутная тайна, что тяготит и давит меня изнутри; я всё кружу вокруг неё, но не попадая в центр её сути. Я хочу познать это всем существом моим, но это знание вечно ускользает…Я перегружен…моя голова словно сдавлена…там что-то хочет разродиться…О как я теперь понимаю Зевса, который жаждал избавиться от бремени замысла: он позвал брата-Гефеста, чтобы тот раскроил ему череп своим молотом…так родилась мудрейшая из богинь – Афина-Паллада,– прямо из головы Громовержца. Сизиф на минуту глубоко о чём-то задумался. Потом чему-то кивнув, словно в себе на что-то решился продолжил: – Я буду неуклонен в своём труде, меня никто не свернёт с намеченного плана…ибо во мне тарахтит автономный perpetum mobile…я – его раб, но он мне дает свободу и независимость от всех прочих, пытающихся пустить меня по кривой дорожке…я разрезаю своей устремлённостью поток лиц времени, поток иллюзий и призраков…меня всю жизнь окружали только призраки – марионетки моего подсознания, балаболящие бессознательные отражения…колба кривозеркалья…я рву поглощающие сети миражей… Я – капитан Немо в подводной лодке своей оболочки, и им всем больше до меня не добраться! Я странствую в океанической глубине сути. Пусть снаружи ревёт шторм и хлещет буря, но в сфере моей внутренней гармонии мне ничегошеньки не грозит (радостная детская улыбочка). Я вольготно расположился в тёплой ванночке своей души и мне хорошо. Мне очень, очень хорошо! Хе-хе! Глупые людишки, пусть они там дерутся за место под солнцем…Пусть впиваются друг другу в глотки…конкуренты…гладиаторы…там стоит немолчная ругань, боль и жестокость. Так им и надо! Хи-ии! А мне и в тени неплохо. Подальше от ядовитого всезрячего общественного ока, который разъедает своим активно-требовательным вниманием, как кислотою, мою нежную душу. Это я – центр. Имею право. А все они – где-то на периферии – тьма внешняя. Я допускаю к себе через системы изощрённых фильтров (моих стражей) – только то, что действительно должно притянуться именно ко мне…Универсальный Магнит – подобное притягивает подобное…А для остального – я либо невидим, либо не вкусен. Итак, ко мне может прийти только я сам! Я окрасил собою внутренность этого надувного шарика вселенной моей судьбы, что плывет по волнам времени – герма жизни. Я сотворил этот мир собственным пассивным вкусом, собственным активным выбором,– пришедшее ко мне – то, что откликнулось на аукнувшееся. Через тонкую пуповину, сжатой плотным удушающим кольцом, входит и выходит воздух – питающая связь с Большим Метафизическим Вне. Что оно есть? Что там? Я глотаю (познание) тонкую серебряную нить, уходящую за предел горизонта моего сознания, я жадно ловлю каждое её трепетание, ибо она – единственная «Дорога Жизни», связывающая мою герметичную зеркальную колбу с породившим её суперпространством, откуда в окружённый блокадой Город «я» поступает кислород времени… Обратно тоже выдается какая-то продукция. IN-OUT – PORTAL. Быть или не быть – вот в чём ответ. В чём быть и в чём не быть…куда перевести железнодорожные стрелки (внимания)…что меня вовлечёт в себя, что будет вкусным мне, и чему придусь по вкусу я… Но удушающее кольцо плотно сжимает портал входа – снаружи. Оно ограничивает поток моей экспансии. И оно вынуждает меня к силовому противодействию – опорное силовое разжимание этих обвивающих удавов. Я раздвигаю собою эти свинцовые волны, которые адски волят плотно сомкнуться, поглотив меня навсегда. Подвижное Равновесие Противостоящего. В принципе, именно это облегающее объятие инородного (вне) возбуждает мою изобретательность, высекает из меня искры творческой энергии. Из меня вылупляется цыплёнок нового мира, а старый мир ошмётками ненужной скорлупы уже осыпается на пол. Путь позади меня – усеян черепами планет. Я вдыхал дым их жертвенной крови, я высосал их энергию, я заграбастал драгоценный экстракт – лучшее из их сущности – эстафетным наследием. А уже ненужные консервные банки – оболочки их формы, вскрытые ножом познания,– уже без тайны,– валяются в придорожной пыли…Мой рост (поглощение) и моё самоутверждение. Демиурги мне платят, как киллеру, – за каждый уничтоженный мир. А я – остаюсь! Кайф – быть! Быть – когда всё преходит, исчезает… Сизиф перешел на низкий утробный рык: – Быть – всегда! Быть! Быть! Быть! Агррррр! Откинувшись на спинку стула, он беззаботно расхохотался долгим просветлённым смехом. 2 Вдруг слышен резкий колюще-режущий дверной звонок. Он мгновенно пронзает комнату насквозь сильным ударом тонкой, но крепкой иглы. Сизиф вздрагивает, как от удара электротока. Замер. Уголки губ медленно ползут вниз, голова втягивается в плечи. Непреодолимый холодный страх мутит сознание. Глаза боязливо приоткрываются; веко дрожит под слепящим снопом света лампы. Он с тоскливым ужасом таращится в темноту. Мёртвая тишина. Звучит слабый голос Сизифа, но его рот – закрыт. Он произносит только про себя – глазами, но всё хорошо слышно во вне: – Кто ты? Почти тут же за спиной Сизифа вырастает безличный силуэт: – Я не надолго, Сизиф. Этот нейтрально-требовательный голос вдруг, после того, как прозвучал, медленно стал нарастать из ниоткуда бесконечной чередой накатывающих повторений вековечного эха, звучащего на множество ладов, голосов и оттенков: – Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… Я не надолго, Сизиф… яненадолгосизиф яненадолгосизиф яненадолгосизиф яненадолгосизиф яненадолгосизиф яненадолгосизифяненадолгосизифяненадолгосизифяненадолгосизифяненадолгосизиф……… Стены зажигаются киноэкраном. Из них выходят сограждане: коллеги по работе, родственники, знакомые, прохожие… Деловые папки, документы, кассовые чеки, отчётности, расписания поездов, банкноты, инструкции по эксплуатации, рекламные каталоги, чертежи, телефонные книги…Они обступают Сизифа со всех сторон, но не могут пересечь некую невидимую окружность…Они хищно тянут мохнатые руки, которые стремятся дотронуться до Сизифа, словно вожделея оторвать хоть какой-нибудь клочок от его одежды, от его самого. Он в плотном кольце голодных когтистых пальцев-зубов…Сизиф ёжится. В его глазах изначальный ужас…ужас беззащитного тельца мидии, вытащенной из глубины на свет – под голодный нож. Он сжимается, обхватив голову руками,– некуда деться. Внутри его сознания неумолимо звучит настойчиво-вкрадчивое похотливое чужеродное шипение: «Ты – наш, наш, наш, нашшшш…нашшш мальчик! наш, наш, нашшш…навечно…нашшшш…» 3 – Я не надолго, Сизиф,– внятно повторил силуэт, резко оборвав властным звучанием своего голоса всю накатившую какофонию образов и звуков. Сизиф осторожно выпрямился. Не оглядываясь на гостя сипло выдавил: – Зачем ты…пришел? – Мне нужно – время…Мне нужно твоё – время, Сизиф,– четко произнёс посетитель. – А много? – робко поинтересовался Сизиф. – ВСЁ, Сизиф,– отрезал гость. Немая сцена. Глаза Сизифа устремляются в некую даль, за ночное окно, наполненные бесконечной жалобной смиренной тоской. Начинает звучать тихая скрипка. Голос Сизифа дрожит и ревебрирует: – На, возьми, оно всегда принадлежало тебе. Он обречённо достает из левого внутреннего кармана крупные часы – золотистую, светящуюся в сумраке лепёшку с циферблатом, нарочито громко пульсирующую катастрофическим тиканьем. Двумя пальцами кратким сдёргиванием обрывает длинную блестящую цепочку, тянущуюся к груди. Сизиф покорно передаёт часы темному силуэту, будто это жертвоприношение. Голос незнакомца удовлетворённо и тоже с ревебрацией: – Ты всё сделал как надо, программа выполнена; теперь в тебе нет необходимости. Прощай, ты свободен. Силуэт, забрав часы, удаляется во мрак. 4 Сизиф сидит один, обхватив голову руками. Скрюченные пальцы впились в волосы. На лице невероятная смесь одновременно немыслимого страдания и экстатического просветления. Он начинает исступлённо шептать: – Я ждал его, ждал всю жизнь…и вот он пришел. Теперь мне нечего больше ждать. Как я несчастен! (Лицо Сизифа сквозь мучительную искажённость просияло запредельной радостью). Я – погиб! (безумно-тоскливый восторг) Мне больше незачем жить, ведь смысл жизни был – в ожидании. Хоть чего-нибудь… Предвкушать! И вот… Пока я ждал, всегда случались маленькие, крохотные неожиданности, которые отвлекали меня от оконечного знания ожидаемого; они погружали в себя длинно-короткими периодами счастья и забвения…Отвлечение…В плоском до тошноты общеизвестном мире вдруг обнаруживалась некая манящая глубина неизвестного, некое расширение в новое измерение…Непредсказуемое освежение крови… Жизнь сходила с прямолинейных рельсов ей предначертанной вездесущей цели-тупика. Ум сходил с ума…в него вселялся другой разум, иное сознание,– это и есть – суперкоммуникация любви, поцелуй сквозь время, сквозь вечность, сквозь Бога… Но где теперь всё это?! Я чувствую, что я ничего не чувствую. А что ждать теперь, на что надеятья? У меня нет теперь оконечной иллюзии-цели, с которой нужно было бы бороться, её вожделея… Я жил в мифах…миф – это концентрат смысла жизни… Божественная небывальщина. Мне нужно срочно обратно в сказку…Эй! Дайте мне немедленно какую-нибудь сказку! Я требую! Или…или…или мне придётся самому придумать себе сказку, басню, песню… Но…ничего не хочется…ничего…Скучно! Пусто! Пресно! Тупик. Но почему…почему течёт время? (голос Сизифа стал тревожно-подозрительным) Я ведь его отдал…(озирается) Или то, что есть – уже не время? Да где же я?! Сизифа изнутри всего дергает, он не может успокоиться. Нервы горят, по рукам ползает неугасимое раздражение. Он сгибается-разгибается в пояснице,– всем телом. Вдруг подходит к столу и внезапно застывает. Вглядывается в свой Карточный Домик, как через пелену дыма,– будто в первый раз его видит. Отшатнувшись от стола, Сизиф быстро-быстро скороговоркой забормотал: – Бессмысленно, бессмысленно, бессмысленно, бессмысленно…нетвременинетвременинетвремени…Раз нет времени, то нет хода, нет входа. Нельзя сеять и растить. Наши слова – камушки, которые мы бросаем в море времени с побережья истока-языка. Камни падают на дно и там оживают. У них вылупляются глаза, потом жабры, хвост, плавники и прочие внутренности. Короче, брошенные нами камни превращаются в рыб, в рыб, в рыб…в зелёных, пятнистых, отливающих радужным золотом, пузатых, зубастых, наглых и хитрых рыб. Они плавают туда-сюда, но некоторым из них суждено заплыть непредставимо-далеко. Эти рыбины тоже пожирают друг друга, как и мы, но это только умиляет нас. Ещё они объединяются стайками и играя резво гоняются друг за другом. Водят хороводы. Танцуют, сверкая яркими искрами – подводная дискотека… Сизиф ностальгически-светло улыбнулся в себя – в даль. Потом встрепенулся, вернувшись к реальности, и сжато-ожесточённо продолжил: – Но теперь море умерло. И брошенные камни больше не оживут. И ничто никуда не поплывёт. Некуда…незачем… Дохлые рыбы всплыли на поверхность свинцовых волн. Море – равнодушная утроба мертвого мамонта; ей всё равно, что в себя принимать,– она ни на что не реагирует, ничто не преображает – жизнью, и её необъятная радужная оболочка морского ока подёрнута безответной поволокой смерти. Холодная стихия… Холодно… Боже, какой холод! (Сизиф, дрожа, сжал руки в кулачки) Он леденит, пронизывая насквозь, ему нет преград… Я теряю подвижность. Но я – в клетке, заперт. Заперт! Наглухо изолирован в замкнутом мирке своей комнаты; мне из неё не выбраться… Некуда! Ибо вокруг – непроницаемый вакуум одного-и-того же. Или – нет – вокруг меня прожжен раскалённым скальпелем глубокий шов отделения. Трещина… Я плыву на льдине в холодном море смерти. Летаргия… Эта Комната сожрала меня! Она не выпускает, не хочет меня отдавать… Сизиф словно что-то окончательно понял; его взорвала истерика: – Эй, кто-нибудь! Ау! Люди! Люди, миленькие, люди!.. Есть кто живой?! Откройте, пожалуйста…выпустите меня отсюда! Пожалуйста…люди…простите…люди… (жалостливо) Потом, вскинув голову, завизжал что есть сил: – Сволочи! Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты! Пусть всё сгорит! Я слышу топот коней Апокалипсиса! Возмездие не минет никого, никто не сможет укрыться от всё сжигающего огня! Бог вам всем отомстит за мои страдания, за мои несправедливые муки! Всем, всем, всем – гореть, гореть, гореть – огнём неугасимым! Ааааааааа!!! (нечеловеческий рёв, переходящий в захлёбывающийся хрип) Начинает звучать циклящая психоделия безвыходного нетерпения. Сумасшедшие тамтамы. – Мама! Мамочка! Моя мамочка! Услышь меня! Забери меня отсюда!!! Забери меня… Сизифа трясёт, он воет; и его вой сливается с воем миллионов ему подобных. Он носится по комнате, бьётся в стены, колотит в дверь, катается по полу, рвёт на себе волосы… Слышно, как нарастает океанический вой на Луну всей земной бездны. Каждый голос – на свой особый манер, но всё сливается в этом едином месиве. Вой заполняет всё. В нём потонул и голос Сизифа. Вой стихает, в звуковое пространство мягко проникает музыка: меланхолическое всепрощающее адажио. Сизиф обессилено повалился в темный угол. Оттуда раздаются тихие всхлипывания: – Зачем я? Никому не нужен…Никто никому не нужен…Тогда для чего всё? Для чего…Я сам себе не нужен…уже не нужен и себе… Сизиф свернулся в комочек, в зародыш, в точку. Он неприметно исчез – за неактуальностью. Не оставив за собой никакого следа. 5 Тишина. Ждущая тишина. Звучит хрустальный колокольчик и входит Фея Будущего. Она вся в чуть заметном голубоватом свечении, несколько искривляющего окружающее пространство, как сферический аквариум. Фея утончена и очень грациозна. Она приносит с собою волшебную музыку, которая всегда следует за нею, где бы она не появлялась. Её неземное лицо плывёт в этой музыке, как образ блаженной птицы, оно источает аромат очарования. Вокруг неё вспыхивают, переливающиеся всеми цветами, маленькие искорки, блёстки, светлячки… – Сизиф! – её голос ласково зовёт,– Сизиф, я пришла! Осматривает комнату. – Сизиф, ты где?! Там на улице такой ветер поднялся, такой ветер… И темень – просто жуть! Но я издалека вдруг увидела твой Карточный Домик, он мне вдруг показался таким…таким (закатывает в мечтательной улыбке глаза)…таким необыкновенным, таким замечательным, таким восхитительным! Он выглядел так притягательно, так трогательно…во мне что-то сработало и я решила немедля отправиться в путь, хоть разыгралась непогода и непроглядна – ночь. И вот я – здесь, ты меня слышишь? Да Сизиф же!!! Фея вдруг умолкает. Внезапно, под действием какого-то внутреннего импульса, она уходит в себя. В глазах – жизнь – проплывающего мимолётного воспоминания. Миги вспышек прошлого. Фея озарена загадочной внутренней улыбкой зачарованности. Встрепенувшись, она медленно проплывает вокруг стола, рассеяно смотря на стены. В конце-концов её взгляд по плавной кривой падает ровно в центр стола, где выпукло стоит Карточный Домик, странным образом уцелевший после всех перипетий. Она прищурилась, вглядываясь в жалкое строеньице. В её глазах вспыхнуло бесконечное разочарование с зажегшимся огоньком затаённой злонамеренности. Глаза как бы снисходительно-презрительно произносят (усталый голос за кадром): – Только и всего?... А я-то думала… Надеялась на…на… А это… Это просто убогий никчёмный карточный домишко, смехотворная придурь жалкого неудачника, невесть что о себе возомнившего… Всего лишь карты…клееный картон. А я уж размечталась! Строитель…тоже мне…творец… Чтобы заниматься подобной чушью, нужно вообразить себе фантастическую важность всего этого бреда…небось подогревал себя ласкающими горделивыми словечками, шептал себе под нос, какой он могучий гений… Тварь! А я-то как размечталась… Накручивала себя иллюзиями: «Мой Леонардо!»… «Ах! Ах! Я его Муза!»… «Он строит Карточный Замок, который увековечит мою красоту в веках!»… «Весь мир будет любоваться на меня одну, несравненную!»… Дура набитая! Как я могла так заглючить! Идиотка… Её повело. Взгляд мутился от жалящего гнева. Лицо пылало; она сжала кулаки. Потом отхлынуло, она успокоилась. Прошлась взад вперёд по комнате, рассеялась и повеселела. Но Карточный Домик снова привлёк её взгляд. На лице Феи возникла цинично-саркастическая усмешка, как будто она поставила мат в два хода ребёнку. Она злорадно изогнулась, как пантера и медленно поднесла к основанию домика напряженный замок пальцев для щелчка. С невероятным наслаждением, затопившем её победное лицо, Фея Будущего в замедленной съёмке производит финальный щелчок ярко-красным отточенным длинным ногтем по основанию строения. Карточный Домик (сильно замедленная съёмка) под разными ракурсами в драматичных траекториях безудержно разлетается брызгами, осколками, лоскутками, ошмётками… Вступает тяжелая симфоническая кода и комнату наполняет бесконечный темно-серебристый ливень. 6 Фея Будущего начала танцевать в дожде. Её движения, поначалу плавные, становились всё резче, всё причудливее… Она замысловато и энергично кружилась по комнате; разметавшиеся длинные волосы хлестали пространство чёрным шелковым веером. Она лихо подпрыгнула, а когда пружинисто приземлилась на ноги, внезапно громко щёлкнула пальцами обеих рук, и – из них в две стороны ударили короткие ветки молний. Танцовщица экстатично запрокинула голову назад, выгнув гибкую спину, развела напряженно-медленно руки, а затем резким ударом пронзила пространство перед собой двумя расправленными, как широкие ножи, ладонями. Из невидимой стены, куда она погрузила концы обеих рук, брызнула бурая кровь и огонь. Огонь хищно пожирал её руки изнутри и быстро полз под кожей по мышцам, по венам – в тело, пока не заполнил своим жгуче-ярким бурлением всю её внутренность. В её глазах вспыхнуло инфернальное сияние – красные точки концентрированного тёмного света в золотисто-фиолетовом мерцающем ореоле. Фея, до боли сжав кулаки, делала широкие махи руками – восьмёрками, неистово вскрикивая при этом. Синхронно с её хлёсткими вскриками из её гремучего тела вырывались безудержные протуберанцы огня, как длинные факелы из напалма; они прорезали стены комнаты насквозь. В стенах появились отверстия и трещины. Интенсивность движений стала возрастать; Фея бешено металась по ящику помещения, хаотично выплёскивая кнуты-руки с растопыренными пальцами-иглами. Огонь из её тела начал выстреливать чаще, уже одновременно по две-три-четыре мощных ярких, всё сметающих струи, которые вырывались во все стороны, яростно руша окружающие стены. Дождь не смолкал; всюду слышалось адское шипение от контакта несовместимых стихий. Вдруг Фея, после высокого прыжка, замерла у самого пола на корточках, с силой обхватив себя руками. Её лицо было перекошено мучительным сосредоточенным напряжением, глаза плотно закрыты, рот оскален неистовой дрожью – Зубы Дракона. Дальше – замедленная съёмка. Всё существо Феи охватила крупная вибрация, поднимающаяся откуда-то из её недр. Кожа стала лопаться, как мягкая резина, и из этих расползающихся трещин стала выливаться горящая нефть. Пространство загудело скрытым прежде в нём извечным оглушительным рёвом, вырывающим из всего клочья жгучего света. Фея с чудовищной концентрацией скрестила на груди руки – двойным перечёркиванием, медленно согнувшись пополам в пояснице. Потом внезапно распрямилась, раскинув ладони в стороны, как крылья,– она выпрыгнула из капкана себя, как взорвавшаяся пружинка, растворившись во встречной лавине слепящего света. Толстые стены дома окончательно обрушились, и из этой развалившейся скорлупы над ночным Мегаполисом взошло Новое Солнце. Земля вспыхнула от горизонта до горизонта зарёю обновления. Санкт-Петербург, февраль 2005 г.