«Виолончель на встречной полосе — и струны к небу в тысячу свечей. Вот справа лес, и в нём — виолончель: в лесу трава — смычок висит в росе. Прыжками жиг, роптаньем сарабанд, где вдох, как Бах, а выдох, как полёт — мир приторочен, точно чёрный бант и заколочен, словно чёрный ход. Ни победить, ни объявить ничьей — смычок в росе искрится и течёт. Какой там счёт, когда виолончель? Мой дурачок, никто не знает счёт. Ветшает слово в гардеробной фраз, луна то в профиль, то опять анфас. Смотри, как странно: с каждой сменой фаз стареет сердце и скудеет глаз. Без лишних слов, без правильных речей виолончели на плече наклон. На миг повиснет и твоя качель: на двух канатах — с четырёх сторон. И, заколочен, точно чёрный ход твой старый мир останется ничей. Твой вдох, как Бах — твой выдох, как полёт. Лети туда, где ждёт виолончель. *** Среди чужих людей, вблизи своих деревьев, навязчивый, как дождь, невыездной, как дом, безумный, точно Лир, насмешливый, как Тевье — смотри, как я едва, отметь, что я с трудом. Как мёртвая эмаль старушечьей финифти, холодный небосвод вмонтирован в карниз. Спроси меня: "Куда?" Замешкавшийся в лифте, не назову этаж — не знаю: вверх ли, вниз. Скажи мне, для чего с нас взяли не по чину? Что голос заводной твердит о полпути? Что в этой воркотне? Дай хоть одну причину — и спеть, и жизнь прожить, и поле перейти. *** Невозможность вернуться легко объясняется тем, что у времени есть расписание с точкой прибытья. Разгребая листву, точно пачку чужих пост-мортем, эту мысль не могу ни забыть, ни другой перебить я. Даже клён деревянный — и тот понимает! И тот, громоздясь, возвышаясь — массивный, уродливый, чёрный — предрекает, как ужас: наклон — и скрипучий уход, и в земную траву погружает тяжёлые корни. Зацепиться корнями за землю, как делает клён, не удастся тому, кто предчувствует ночь по смятенью где-то в центре души. Вот и тень изменяет наклон, но стоит на своём до того, как сливается с темью. Темя ноет моё и немое гудит. Заглуши этот колокол косноязычный! Зачем? На черта мне? В самом центре души, посреди беспросветной глуши — там, где точка прибытья своё обрела очертанье». (Игорь Джерри Курас "Без лишних слов") http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=331758 Почему мне так нравятся эти стихи? Может быть, доверительностью тихого голоса автора, говорящего о виолончельности жизни, о её необратимости? О том, что слова порой нарушают гармонию света и тени, человека и природы. Что достаточно только слушать эту виолончельность мира, жизни, вдыхать её, слушать её музыку, любоваться её танцем. «Ветшает слово в гардеробной фраз, луна то в профиль, то опять анфас. Смотри, как странно: с каждой сменой фаз стареет сердце и скудеет глаз» И как бы человек ни пытался осмыслить жизнь и умирание, какие бы вопросы он себе ни задавал, как бы ни играл – он не сыграет лучше самой жизни, и каждый миг её – больше и значимей всех его рассуждений… «Среди чужих людей, вблизи своих деревьев» - человек остаётся со своими вопросами и не знает, как их решить, как бы он ни безумствовал и ни насмешничал… И, возможно, для него и «небо» остаётся всего лишь «холодной старушечьей финифтью, вмонтированной в карниз». И вопросы, которые человек себе задаёт, не дают ему покоя и не утешают. «Скажи мне, для чего с нас взяли не по чину? Что голос заводной твердит о полпути? Что в этой воркотне? Дай хоть одну причину — и спеть, и жизнь прожить, и поле перейти» И «Зацепиться корнями за землю, как делает клён, не удастся тому, кто предчувствует ночь по смятенью где-то в центре души. Вот и тень изменяет наклон, но стоит на своём до того, как сливается с темью» Виолончельность жизни – и человек со своими ненужными и, возможно, тщетными попытками «с трудом и едва» ответить на вопросы. Почему-то возникла ассоциация со строкой Дольского «а одиночество прекрасней». «Темя ноет моё и немое гудит. Заглуши этот колокол косноязычный! Зачем? На черта мне? В самом центре души, посреди беспросветной глуши — там, где точка прибытья своё обрела очертанье» - «Темя у человека связано с совмещением двух начал — разумного и стихийного, а значит и с выбором, прежде всего духовным, ведь верхняя часть головы имеет отношение к самым высоким проявлениям: вере, религии, добру» Темя – это ещё и место родничка, это связь с космосом в парапсихологии и эзотерике (если не ошибаюсь). (http://www.astrocentr.ru/index.php?przd=enc&gde=slov&tn=1&isk=%D2%D0%C5…) И – «Темя ноет моё и немое гудит. Заглуши этот колокол косноязычный» «Темя устало» пытаться разгадать загадки неба. Желание ответить на его вопросы и понимание невозможности разгадать эти загадки – неразрешимое противоречие. И кто требует, чтобы человек решил эти вопросы? Кто возложил на человека такую обязанность, не дав при этом нужных инструментов для решения? «для чего с нас взяли не по чину?» Но «В самом центре души, посреди беспросветной глуши» - «точка прибытья» Внутренняя эмиграция? Возвращение к самому себе? Автор не старался меня-читателя удивить или ошарашить словесными кульбитами. Да, в общем-то, мне этого и не нужно: я же стихи читаю, а не цирковое представление смотрю. Мне не нужно, чтобы меня удивляли или отемяшивали, мне не нужно, чтобы мне «стебали» и «обстёбывали» жизнь, ситуации или что-то ещё, «юморили» над тем, над чем и «юморить»-то смешно, или рассыпали передо мной мелкий бисер остроумия. Мне – в данном случае - нужно, чтобы со мной поговорили по душам, поговорили по-человечески, не пытаясь взломать мне душу чем-то острым и болезненным. Я по счастливой случайности оказалась рядом с автором. И мне было хорошо с ним просто посидеть, посмотреть вокруг и помолчать о своём. Мне было хорошо с мастерством акварельности авторских образов, с нерезким перетеканием красок, среди трав, пронизанных солнцем, «где вдох, как Бах, а выдох, как полёт», мне было проникновенно и нежно от слов, выбранных автором, именно авторское понимание Языка и его Слов, то, как он эти слова выбирает и сочетает друг с другом и какое чувство в это вкладывает для меня важнее всего. Высота, интеллигентность и достоинство. И, вроде, ничего для меня нового мне автор не сказал, а мне было тепло и светло, и поэтому хорошо, потому что он, автор, помог мне, возможно, немного по-другому взглянуть на жизнь и на вопросы, которые я, мучаясь, не могу для себя решить. <object width="480" height="390"><param name="movie" value="http://www.youtube.com/v/szM4NaGcmaY?fs=1&amp;hl=ru_RU"></param><param name="allowFullScreen" value="true"></param><param name="allowscriptaccess" value="always"></param><embed src="http://www.youtube.com/v/szM4NaGcmaY?fs=1&amp;hl=ru_RU" type="application/x-shockwave-flash" allowscriptaccess="always" allowfullscreen="true" width="480" height="390"></embed></object> Мне кажется, что не нужно ничего писать, объяснять, растолковывать… Просто прочитайте медленно эти стихи: «Давай начнём замедленно, затакт. Начнём легко — уже на первом вдохе вдруг осознав: нам выпало за так стократно больше тех, кому — по крохе (довольствоваться, жадно сжав в горсти). А нам: на вдохе, в четырёх ладонях всё не сгрести, с собой не унести — и не спешим, и нет для нас погони. Давай начнём замедленно — тогда и время вдруг само пойдёт по кругу. За временем потянется вода, и мы, приговорённые друг к другу — бесплотные, как тени на песке, как мотыльки, осыпанные пудрой: нам только день начертан на листке. И будет день. И будет ночь. А утро? И память не найдёт слова сказать — как будто порастёт чертополохом. Закат — на четырёх ладонях — спать уляжется затакт вселенским вдохом. И будет звук такой, как будто стих вдруг пробудился в шепоте и стоне. Нам перепало то, что не снести, но мы одни — и нет для нас погони. *** Какой-то полоумный звездочет немыслимо растрёпанной вселенной напутал всё, и вот ко мне течёт то локоть твой, то локон, то колено. Мне был твой лоб (прекрасен и округл) явлён, как чудо, — и губами гладил. Ты отвернулась — я прижался сзади: держал в руках. Не выпускал из рук. Я был с тобой, как будто был всегда. Как будто так замыслилось издревле: и мы, грехом сроднённые во древе, и змей, и плод. И смертная судьба. Мы задохнулись, умерли. В садах испуганные встрепенулись птицы. Кружась, они боялись опуститься туда, где мы. Я здесь. Иди сюда. Иди ко мне, пока ещё шаги сурово не приблизились, и посох едва правей шагающей ноги ещё не прорезает землю косо. Иди, пока не взвилась борода внезапно запрокинутая ветром. Пока ещё не требуют ответа, иди ко мне. Иди. Иди сюда. *** Кленовый свод, побитый синевой — весь лес повис в росе и птичьем свисте. И гусеницы — там, над головой, (клянусь, я слышу!) поедают листья. Прими меня: как солнце, как росу; прими меня, как сладкую микстуру лесной травы. Прими меня в лесу за волка. Приручи, и волчью шкуру примни на мне, как приминают мох, на шею мне набрось свой узкий пояс — и я пойду с тобой, и, видит Бог, у ног твоих я лягу, успокоясь» (Игорь Джерри Курас) А теперь послушайте: <object width="480" height="390"><param name="movie" value="http://www.youtube.com/v/tNYBiHgD2dE?fs=1&amp;hl=ru_RU"></param><param name="allowFullScreen" value="true"></param><param name="allowscriptaccess" value="always"></param><embed src="http://www.youtube.com/v/tNYBiHgD2dE?fs=1&amp;hl=ru_RU" type="application/x-shockwave-flash" allowscriptaccess="always" allowfullscreen="true" width="480" height="390"></embed></object> О мастерстве автора даже говорить не стану. Берите любую авторскую фразу – и вы всё увидите сами. Одна только строка «Темы ноет моё и немое гудит» очень дорогого стоит! Я была бы рада посидеть с автором и о чём-нибудь поговорить. Или о чём-нибудь помолчать. Так на меня воздействовал его тихий интеллигентный голос, и чем он тише, тем глубже проникает в «точку прибытья», и тем на более долгое время там остаётся. Теперь уже навсегда. Я бы ещё многое могла написать, но, пожалуй, остановлюсь на том, что уже сказала, остальное, надеюсь, увидят судьи, а мне грех отнимать у них весь хлеб. Спасибо!