Все жиже, хуже, слякотнее дни: февраль являет признаки простуды. Мир черно-белый, и, куда ни ткни, он сходит с рельс, меняя амплитуду; сдает ,страдалец смогов городских, в бюро прогнозов пробу атмосферы... Вот дом, а в нем алхимия тоски - гремучий сплав Буковски и Кундеры. В нем все рутинно, в нем веселью – бой! В нем пахнет интернетом и овсянкой. Здесь молодость с чужими и с собой играет то в очко, то в несознанку... Бесплодны вазы, маникюр убог. Но тонким пальцам не до маникюра. В какой-то год, наверно, сдуру Бог из мыслей и чернил состряпал дуру, зажав для прочих крови с молоком. А, может быть, он новый ставил опыт?.. Но к черту опыт! Разве мы о том? День был слюняв, глазами сонно хлопал... И шарила обмякшая душа, ища предлог для радости, в кармашках. Но только сплин стекал с карандаша, и щелкали минуты, как фисташки. Молчала кухня, запахи сглотнув, не парила, не терла, не шкварчала. Трехпалубка квартиры шла ко дну спокойствия. И это означало - надменность яви и провал затей. И ежилось сознание синицей. А где-то в небе хор смешливых фей сквозь путы смога тщился дозвониться... И девушка была вещам подстать – без праздничных сюсюканий и граций. А год назад ей было двадцать пять, а Пастернаку - только сто тринадцать.