Мне претит педантичность контор и апатия очередей. Я люблю бесшабашный простор, карнавальность больших площадей, безалаберность буйства ветров, суматошную пляску листвы и бессмертные строки стихов о горящей веками любви. Оттого ли, что шкурой познал ограниченный шахтный объём, и нередко нежданный завал на пути становился моём, иль ещё в сорок первом году подсознательно, с воем сирен, навсегда отразилось в мозгу содержанье понятия «тлен»? Каждый миг мог конец наступить, обрывающий нить бытия. А хотелось и жить, и любить, слышать летнюю трель соловья, видеть ширь заднепровских полей и огонь перемёрзших калин. А сегодня, когда чародей перенёс нас в Иерусалим, город сказок и город мечты, где века, как слоёный пирог, говорю себе я: «Что же ты пожелать это в прошлом не мог – не любить, а хотя бы мечтать оказаться вот в этом краю, где не выдумки, а благодать греет душу и старость твою?!»