До чего ж нынче ночь тиха и украшена бисером звёздным! Кукареканье петуха отдаётся гудком паровозным. Я не сплю. Я смотрю сквозь окно, словно вижу там воспоминания, – всё, что было со мною давно и умчалось на расстояния. Память, всплывшая в сороковых, понесла меня в пятидесятых. Вот читаю свой первый стих о пришедших с войны солдатах. Закачался, я помню, зал от мужских благодарных оваций. Я стесняюсь скупых похвал после первых своих публикаций. Но готов от девчат принимать их восторг, побеждающий скромность, и почти что сознательно гнать в полюбовных делах скоромность. Вновь свиданий я чувствую хмель, поцелуев девчоночьих сладость. Баржей, севшей навечно на мель, часть судьбы моей там осталась – в тех умчавшихся сороковых, в Лету канувших пятидесятых, где я вижусь среди молодых, ещё худеньких и неженатых. А потом… Прижимаясь к тебе, в благодарственной нежности таю. Наши годы в совместной судьбе за страницей страницу листаю. Грязных пятен не видно на них, так случайные лишь заморочки. Покаянно задумчиво тих глажу пенистость кружев сорочки. Чуть-чуть-чуть и уже сорок лет как мгновенье одно пролетели, и должно быть, счастливее нет нас с тобой и в быту, и в постели. 1992 г.