У подъезда дома, на скамейке, сидела маленькая девочка в голубом платьице. Свесив ножки в белых носочках и коричневых сандалиях и, не обращая внимание на площадку, где играли ее сверстники, горько плакала. Ее плечики и головка со светлыми кудряшками, к которым сверху был прикреплен белый бант, похожий на огромную бабочку, судорожно вздрагивал. Михаил Андреевич, проходя мимо, остановился. - Ты чего плачешь, девочка, тебя кто-то обидел? - Никто меня не обидел, - сердито буркнула она. - Ну, а чего же ты свои слезки распустила? Она враждебно глянула исподлобья своими большими голубыми заплаканными глазами и с дерзостью ответила: - Не твое дело, хочу вот, и распустила! - Ух, ты колючка. - Сам ты колючка! - Да-а... не понимаешь, ты меня, а ведь я хочу тебе помочь. - Никто мне теперь не поможет. - Это почему же? - Потому! - Ну, хорошо. А как тебя зовут? Она всхлипнула, растерла кулачком слезы на пухленьких щечках и, чуть смягчившись, ответила: - Светланочка. - Ой, какое красивое имя! - Я сама знаю. - А ты не будешь против, если я присяду рядышком? - Садись, жалко, что ли. - И все-таки, мне кажется, тебя обидели папа с мамой, - присаживаясь, с ласковой настойчивостью продолжал Михаил Андреевич. Она искоса глянула на него и, отвернувшись, снова зашлась слезами. - Нету у меня больше ни мамы, ни папы! - Да -ну! И куда же они подевались? - Куда... ма-а... мама уехала во Францию бабушка говорит, а папа уехал в эту...которую Америкой называют. И теперь у меня одна бабушка, и еще дедушка, - глубоко всхлипывая, проговорила она и добавила: - А дедушку я тоже совсем не вижу. Он теперь работает челонком. - Может быть, не челонком, а челноком? - Вот я и говорю - челонком. Ездит в эту... бабушка говорит, Турцию, а потом весь день продает на базаре. А то, бабушка говорит, если бы ни дедушка с Турцией, нам и на хлеб не хватало. - А где он раньше работал? - Провесором ву-у...уни...виситете. – Она вздохнула, оттерла кулачком на щечках с грязными разводами слезы и задумчиво добавила: - И теперь я совсем, совсем одна. С бабушкой. - Ай, как нехорошо, бедная девочка, - сочувственно покачал головой Михаил Андреевич. Она вдруг сменилась в лице и, точно ошпаренная, соскочила со скамейки, стала напротив него, выпучив свои огромные васильковые глазища, и с чувством глубокого оскорбления выпалила: - Чо тебе от меня надо?! Такой большой, как этот, который с длинным носом – в цирке, а приставаешь к маленьким ребенкам. Иди, давай, я еще плакать хочу! Г. Донецк 1998 г.