Игорек подтянулся за подоконник и выглянул в окно. Внизу, во дворе бегали дети, а за ними - большая черная собака с длинными стоячими ушами. Это был Дик из соседнего подъезда. Он с лаем носился за ребятишками и играючи хватал их зубами за штанишки или платьица. Это было так смешно, что мальчишки и девчонки хохотали на весь двор. Игорек отошел от окна. Ему было совсем не смешно. Напротив, очень грустно и даже хотелось плакать. Может, он и заплакал бы, да никто не увидит. А реветь просто так, для себя одного - не интересно. Покружив по комнате, он снова подошел к окну и стал разглядывать цветок, который стоял на подоконнике в горшочке с землей, задумался. Потом стал про себя рассуждать: почему это папа с мамой называют его цветком? Он нисколечко не похож на цветок. Вот, папа маме приносил, вот то настоящие цветы, красивые. А этот... одни зеленые листья и палка посередине. Он даже не пахнет, как папины цветы. Для большей убедительности - Игорек наклонил горшочек и понюхал, и тут же брезгливо смор¬щился, поставив его на место. Тяжко вздохнул, почесал затылок и двинулся дальше по комнате. Заняться было нечем. Да и какие тут могут быть занятия, если отбываешь мамино наказание. - Будешь сидеть дома! - строго сказала мама, когда уходила. –Ты очень провинился. Да что там говорить, совсем испортился. Игрушку отдал - только купили. И это уже не первый раз. - Мама покачала головой. - Кому ты ее отдал? Игорек насупился. — Борьке. Зачем? А у него нет такой, а мне она не нужна. Как это не нужна?! - еще больше возмутилась мама, - А для чего мы их тебе покупаем? Чтобы своим приятелям раздавал? Не знаю. Может, и нет... наверно, чтобы я говорил вам: "Спасибо, мамочка и папочка, какие вы у меня хорошие". - Боже мой! - всплеснула мама руками, - Да что же это за ребенок! У людей дети, как дети, а тут... и в кого ты - такой?.. Вчера в садике девочку обидел - отнял игрушку. Как тебе не стыдно! Да и как это понимать, скажи, пожалуйста, свои игрушки раздаешь, а у девочек отнимаешь? - Лошадка это не девчачья игрушка, и пусть они не лезут к ней, - сердито пробормотал Игорек. - Ну-у, парень, если ты так будешь рассуждать, то ждать от тебя хорошего в будущем нечего. Из тебя вырастит настоящий эгоист и грубиян. А я хочу лошадку. Вы с папой обещали, а сами не покупаете. Лошадку... вот папа приедет, и я расскажу ему: каким ты стал непослушным и грубым мальчиком... Игорек побродил по комнате. У маминого туалетного столика задержался. Посмотрел в зеркало и, скорчив рожицу, показал себе язык. Потом стал перебирать коробочки, баночки, флакончики. Открутил красивый колпачок у одного из них и понюхал, закрутил и поставил на место. Но тут же, прикусив нижнюю губу, задумался. Снова взял этот флакончик и подошел к подоконнику, на котором стоял комнатный цветок в горшочке. Сначала старательно обрызгал его весь и просиял от удовольствия и подумал: вот, теперь он пахнет, как настоящий. Пустой флакончик поставил на прежнее место. Взял мамину губную помаду, выдавил стержень и попробовал подкрасить себе губы, как делала мама. Но это ему не понравилось. Он стер ее с губ и сплюнул. Потом провел по столику помадой, как карандашом. Получилась красивая широкая линия. Тут, его и посетило озарение и он начал рисовать. Это занятие его так увлекло, что он совсем забыл и про наказание, и про обиду. Вскоре весь столик был разрисован и Игорек перешел к стене с золотистыми обоями. Здесь ему понравилось рисовать больше: светло-золотистые узоры очень красиво выделяли на своем фоне темно-красную губную помаду. И вот, когда Игорек был уже на самой вершине своего творческого вдохновения, французская помада, которую папа подарил маме вместе с французскими духами, благоухающими теперь в цветочном горшочке и, которыми мама пользовалась только по большим праздникам, вдруг взяла и кончилась. Игорька охватила такая досада и обида, что и в самом деле чуть не расплакался. Так хотелось еще порисовать, а нечем уже было. Но тут он что-то вспомнил и побежал в ванную комнату. Через минуту вернулся с большой банкой молярной краски и кисточ¬кой, которыми папа что-то подкрашивал в коридоре. Высунув кончик язы¬ка в уголке рта, Игорек с еще большим вдохновением стал высвобождать свою творческую фантазию. Усталый, но довольный собой, он сделал пос¬ледний мазок уже в прихожей. Как раз в это время щелкнул замок, и вошла мама. И только она открыла рот, чтобы спросить: "Ну, как ты тут, сынулька, не скучал и не обижаешься на свою дорогую мамочку?" - Как тут же замерла на месте и стала похожа на статую, которая стоит на площади, только нос ее как-то заострился, вытянулся и стал еще больше; а глаза - он никогда еще не видел у мамы таких глаз, - будто выка¬тились на лоб и стали такими большими и круглыми. Так она стояла, Игорьку показалось, целую вечность. Потом как-то глухо, будто весь ее рот был забит ватой, и, заикаясь, проговорила: - Что... что... что это такое?! Игорек широко самодовольно улыбнулся, - Это я нарисовал... Мама еще не видела своей спальни, зала, мебели, а у нее уже подкосились ноги, и она опустилась на пол прямо у дверей и, чуть не плача, выкрикнула во весь голос: - Что ты нарисовал?! - Лошадку! - теряя творческую радость, насуплено ответил Игорек, - Какую еще такую лошадку! - еще больше мама повысила голос. И тогда Игорьку пришлось рассердиться, и с плаксивым гневом обрушился на маму: - Какую! Какую!.. Какую вы обещали с папой купить мне еще завчерашнем году, когда еще елки не было! Такую, на колесиках, как у нас в садике, понятно? Г.Донецк 1998 г.