На стенке календарь семнадцатого года. Москва лежит в снегах, закована в броню… , В симфонии пальбы безлюдна и безродна, Пережидая боль, открыв врата огню. Актёр не верит снам, один, в большой квартире, Волнуясь о семье, что в доме на Тверской: Двух милых дочерях и жёнушке Эльвире - Угрюмой от тревог, не верящей в покой. Голодный кот Араб молчит у ног актёра, Давно привыкший спать под грохот канонад. И моментальный свет, спадающий по шторам Отнюдь не фейерверк, отнюдь не звездопад. Но не был мой актёр трусливым лицедеем И страшен был в ролях до инфернальных черт. Актёрским мастерством талантливо владея Он шёл на свет Любви, не запалив свечей. И вдруг среди пальбы, сухим противным треском Зашёлся телефон, охрипший от тревог. Был в трубке слышен плачь. Отчаянный и дерзкий Раздался женский крик, ударив словно ток: «Мы гибнем, видит Бог!!! … и я, и наши дети! Скорей же помоги! На помощь, милый друг!» « …не бойся! Я примчусь быстрей огня и смерти! Лишь, малость, подожди, не торопи беду!» И тот час же актёр бежит к тяжёлой шубе И… грудью на мороз расколотого дня, - А там холодный мир пульсирует на убыль И кровью на снегу царапает война; А там пространства пуль и… бьющиеся стёкла… Преградой духу вдох сквозь страх и немоту… И сердцу не стучать… , - лишь замирать, да ёкать От мысли, что нельзя опередить беду. Соизмеряя шаг с неюношеской силой, Рассчитывая дух - дойти и не пропасть, Актёр почти бежит… Но вдруг возник верзила - Белогвардейский гад – низвергнутая власть. Прикладом тыча в бок, он валит в снег актёра И матерно крича, старается прогнать. Другой, жуя сухарь, по виду – сытый боров Преградой на пути решил актёру встать. « Позвольте, господа, там гибнут мои дети! И медлить мне нельзя! Пустите!» «Пусть идёт…» Обида да пустой, голодный, стылый ветер, Шныряющий окрест меж каменных пустот. Он вышел на бульвар. Стена огня пожара. Горит доходный дом… Лицо стянула боль, Как будто бы пчела, вонзив под кожу жало Решила за укус пожертвовать собой. Уж кожа на лице вот-вот готова лопнуть… Пройти через дворы? - ворота на замках. Чуть дальше, через дом, неровный конский топот И чей-то грозный вопль на взрыв издалека. Из форточки окна купеческого дома Летит ему вдогон: «Илларион, куда!? Убьют тебя, дурак! Там красный эскадрон и… Театр без тебя, как Небо без Христа!» Не сразу он узнал приятеля по цеху. Какой уж тут ответ, коль всё решает миг… «Эй, в шубе, ты куда? К тому ж ещё и пехом! Того гляди убьют… Ты чё, глухой, мужик?», - Раздался за спиной спокойный властный голос Под фырканье коня… «А ну-ка, расступись!» Актёр взглянул назад : «Ну, прям – татар-монголы… Иду спасать детей! Пойми, кавалерист…» Пришпорив скакуна, будёновку поправив, Подался всадник прочь, исчез, как не бывал… Лиловым брюхом вверх, раскинув ноги, справа, Лежал убитый конь, должно быть наповал. Какой там, к чёрту, путь, коль перекрёсток улиц, Как ритуальный крест охвачен был огнём… Ах, бедная Москва - сплошной гудящий улий, - Не выжить, не спастись и не воскреснуть в нём. «Да… , если повезёт, то на Большой Никитской - Девятый дом с конца по левой стороне». Вздохнул актёр и… в шаг… Какая степень риска? - Вот ты ещё живой. А вот тебя уж нет. На пятом шаге вмиг снесло с актёра шапку. А на седьмом пять пуль рванули за подол И тут же выпал шанс укрыться за лошадкой Вдруг выскочившей в центр… А дальше, как в лото: Три шага, пять шагов, потом ещё три шага, И… заорать бы «Низ!!!», да мысль бежит вперёд. Вдруг вспомнился мотив из Вагнера… Отвага И будущая жизнь… А смерть… – она не в счёт. Теперь совсем чуть-чуть. И шагу бы прибавить… , Но в арке у ворот засело юнкерьё - Трясущиеся псы с синюшными губами И бьёт их по губам, как есть, офицерьё. Шинелишки задрав, толкаются, толкутся, Держа диагональ косоприцельных стрельб. А в небе над Москвой – луна, почти, как блюдце… А сердце всё быстрей, быстрей, быстрей, быстрей…. Вдруг впереди завал: мешки с песком да бочки… Осталось перелезть… Но где там! Солдатьё Актёра валит с ног прикладами по почкам, Но… всё ж таки потом пройти ему даёт. И он едва идёт, минует переулок, И… вот он этот дом, где гибнет его жизнь. Едва замедлив ход, фактически под дулом Доходит до крыльца и… двери в пять пружин… - «Ба-бах» ему вослед под стать хорошей пушке. Гепардом, в три рывка взбегает на этаж… А дверь не заперта… Он слышит – «Будем кушать. А далее смотреть в альбоме Эрмитаж…» Заходит. Перед ним в гостиной за вязаньем Сидит его жена. А дочки на полу Таскают за ушко игрушечного заю Грозя ему, чтоб тот всю ночь провёл в углу. «Не понял суть звонка. Иль ты уже погибла? Ты знаешь, что сейчас пришлось мне пережить? Я шёл к тебе сквозь смерть, как раб к своей богине! Я верил, что ты боль и жизнь моей души… И что я вижу!» «Нет, и вправду мне казалось, Мне думалось, что дом и впрямь уже горит… И я с детьми в огне… О, что за наказанье! Поверь мне, дорогой! Поверь и не ори!» «Я оставляю вас! Я ухожу, родная… Я расстаюсь с тобой… на веки, навсегда! С сего момента я вас, барышня – не знаю. Тем боле – не люблю. Такая вот беда».