посвящается Сергею Есенину и Всеволоду Иванову ( не вымышленная история) … а ваш удел, тщедушные чины, Красиво врать в чужой купаясь славе. В отраве зависти нервозны и скучны Плетутся пасквили под пафосом заглавий… Да как вы смеете…! - …как, впрочем, и сейчас, Когда со сцены магнетическим охватом Подобно морю неуёмному звуча Поёт поэт проникновенные кантаты. И грому слов его накатом вторит зал Истосковавшийся по слову и свободе… И небеса, и небеса, и небеса, Как будто путь земной уж тыщщу лет, как пройден. Концерт окончился. Я вышел в октябре, Отхлопав руки до огня в аплодисментах. Толпу ревнителей-ценителей презрев, Её я частью был, увы, при всём при этом. Как верный пёс я у театра ждал певца… И… - что завидовать, коль был певец мне другом… И вот… сказал ему: « Послушай ка льстеца: С какою лёгкостью ты всех поставил в угол…!» А он в ответ мне, пальцы в кудри запустив: «С утра в Рязань качу… , да стыдно без подарков… Пойдём ка, нэпманов, дружище, навестим И по мордам наложим им своё эмбарго. Мне тут намедни отсчитали гонорар; Реформой денежной «отметили» пять книжек… А, может, всё-таки поэзия – товар? И без обмена на гознаки нам не выжить? Толкался в кассе за билетом, как босяк… Одни выкрикивали гадости в мой адрес, Другие пялились в глаза и так и сяк, А третьих странная охватывала радость. И я весь день вчера потратил на вопрос - «А так ли нужен я – романтик от мотыги?» И что стихи мои? - не боле, чем овёс… И что овации, когда на лицах фиги?». Я утешал его, ранимого певца; Я восхищался им, эпитетами сыпля И говорил, что от начала до конца Он есть талантище… «Не верю, но – спасибо». И… пошагали мы сквозь рыжий Петроград, Неся в руках по чемодану ветхих денег, Чтоб обменять пылеобразный миллиард На воплощенье человеческой идеи. «Три года не был в Константиново пиит… Пишу, как Моцарт под заказ, о чём попало… А вот душа она, к стыду сказать, болит… , - И там, поверь, ещё не всё отполыхало; И не внимать ей за «полтинник с кузнецом», Что блещет платиной, плывя из липких пальцев, Не получается… Так что ж, конце концов… , До коли совести ослом сопротивляться?» Шли по Мясницкой до канторы «КОМКРУИЗ», Свернули влево до «хозяйственных товаров»: Открылась дверь, пропел звонок, ступенька вниз… « Скажите, это магазин, где всё задаром? Да пошутил я…!», - и поэт захохотал, Сказал, что, дескать, им беременна столица… ; Что он тоскует по апостолам труда, - А к ним нельзя вот так являться без гостинца. «Итак, корыт мне тридцать штук и тридцать штук Не шибко гибких и громоздких коромысел. Да вёдер семьдесят… , - проверьте ка на звук… А за товаром от меня вам будет прислан Мой человек». И вскоре выбрали для баб Цветастый ситец. Мужиков не обделили: На пиджаки купили им отличный драп, - Пусть толстоват – да хрен то с ним. Ещё купили Неподалёку канцелярской ерунды: Непроливайки, книжки-ширмочки, пеналы, Литературу для безграмотных, листы И вострых пёрышек количеством немалым. Затем до булочной. Там взял он леденцов, Баранок, жамок, карамели да пирожных… Теперь за лампами до лавки «Воронцов»… «На кой им лампы то… ? Чего я, дурень, тоже… Не догадался… ? «Тьфу! - волнуюсь, чёрт возьми… Мы на остатные им бочку керосина… - Одно спасение в домах от нашей тьмы… , Раз нам не светит уходящая Россия?» У немца-непмана добыли керосин Огромной бочкой крепко сжатой обручами. Я, помню, нэпман нас о чём-то там просил И всё глядел подслеповатыми очами На стихотворца, уронив пенсне в карман… При этом, книжица издательства «Наука» Из рук его как будто вырвалась сама И… птицей под ноги, захлопнувшись без звука. Видать узнал он стихотворца-молодца… Не до стихов тогда нам было, совершенно… Впрягли в подводу битюгана-жеребца: Круп гладкий, дуги расписные, бляхи в шлеях… Вкатили бочку с ломовыми по доскам, Подвода тронулась и… мы за нею следом Через Милютинский к Мясницкой вдоль леска, Где церковь Евпла. Там грехи я исповедал Неделей раньше. Но рассказ не обо мне. Итак, мы шли под тарахтение подводы В воспоминаниях давно минувших дней Одномоментно перелистывая годы. А по булыжнику триоль ядрёных нот, Да хруст ледка обосновавшегося в лужах… « Эх, чёрт возьми, куда я с бочкой – идиот… ? Кошель мой пуст… Но… пусть бывает хуже. Полтинник только и остался с «кузнецом»… Прощай, товар… Прощай, любовь, поэт и слава… Не хошь - а станешь, коль придётся подлецом И докажи потом какого ты был сплава. Давай-ка в Брюсовский ко мне её… Потом… Решим на месте… Что отчаиваться, право?» Наняли сторожа и вот уж вчетвером Кряхтим до пятого, вкатив таки отраву. Прокисли, выдохлись, задохлись в «не могу». И тут поэт мне говорит легко и просто: «Что ж, эту бочку я до завтра сберегу… Ну а потом то, что мне с энтою «коростой»? Давай-ка в Брюсовский махнём её с окна, Да на старух, когда они в полшаге будут…» Сказали – сделали, успели до темна, Осуществив сие оценкою - «не худо». Старухи ахнули, бабахнуло и… в треск! И было видно, как фонтан бакинской нефти Раскрылся зонтиком, затем раздался всплеск, За всплеском вопль, а за воплем – междометья. И тут же пулей из подъезда сквозь дворы Не рассчитавшись с мужиками за подмогу… И всё стремилось в нас куда-то на прорыв Через раскаянье, весёлость и тревогу. Росла стремительно Луна из-за стены, В отдельных окнах розовели занавески… И если было чувство собственной вины, То как-то бледно, отстранённо и не веско. Полночи будто отсиделись в кабаке… И… там поэт потом вдруг вспомнил про актрису… : «Пошли в театр! Я оставлял у ней пакет, В котором пачка ассигнаций и записка». Но в артистической её мы не нашли И добродились до того, что в ходе пьесы Случайно выперлись на сцену, где в тиши Скучали ангелы. «А вот таки и бесы!», - Раздался голос из партера. Смех и крик… «Да это ж, братцы, наш поэт – Сергей Есенин!» А я не узнан был… Иль бледен был мой лик…? Но через несколько минут пришло спасенье. Нас в аккурат под локотки… и в свете рамп Сопроводили бессловесно за кулисы. Потом не помню, что… «Ну ладно, мне пора… Вот так-то, друг, оно одалживать актрисе…» Мы до вокзала шли, как будто б и не шли, Коротким временем пленённые к разлуке. В несчастном городе - мы были две души, Ища спасения и отклика друг в друге. Пустынен город был и холоден рассвет. Одни лишь статуи да каменные своды. И всё казалось мне, что будущего нет И что Нева несёт отравленные воды. И почему мне так казалось – не пойму. Но может всё же от того, что провожая… , Я провожал свою великую страну Ещё вчера её так страстно обожая. Ещё вчера мне так хотелось говорить И подражать её миссии от истоков, За ради творчества дурачиться и жить… Чтоб глупой мухою завялиться меж стёкол? Мы молча шли и разговоры - не к чему, - О, как пропитана пророчеством природа… Я всё пойму, я всё когда-нибудь приму Не беспокоясь за себя у перехода. Я помню грусть его, печальные глаза, Когда с площадки предпоследнего вагона Он как-то, так, с досадой в голосе сказал «Себя не чувствую, как будто бы другой я. Ведь в первый раз так без гостинцев… Экий хлыст! Явился, здрасьте вам, друзья-односельчане! Другое дело, кабы был согбен и лыс Глазами тусклыми на милость отвечая…» Тянулись серые вагоны, грохоча - Истёрты временем, исхлёстаны дождями… Устав от тяжести, друг друга волоча, Иные ждали неподвижными цепями Своих минут. А за подгаусом сквозь дым Чернели сонные деревья, вырастая И с кинериишной рассветной высоты Слетала чёрная голодных галок стая.