Часть вторая. Дача. Сам момент передачи меня с рук на руки от родителей дедушке с бабушкой, отъезд родителей, не оставил в моей памяти абсолютно никаких следов. Наверное всё прошло гладко, видимо чувствовало моё детское сердце, что хуже мне не будет. Началась совершенно новая жизнь, наполненная событиями, встречами, огромной любовью ко мне, маленькой, мало что понимающей девочке. Самым прекрасным воспоминанием навсегда останется каждое утро на даче. Спать меня укладывали с бабушкой и дедушкой в маленькой комнате на первом этаже. У стариков было две железных кровати, сдвинутых вместе. Посредине, прямо на «дырке», между стариками стелили старое, побитое молью, на беличьей подкладке, пальто. Это было моё место. С подкладки свисали беличьи лапки, я их перебирала, но понять что это такое не могла. Момент засыпания не припомню, так как до рождения собственных детей, всегда засыпала мгновенно. Но утро! Существовал ритуал. Бабушка и дедушка ходили на носочках, по очереди заглядывали в дверь,проверяли, не проснулась ли я. Заметив моё пробуждение, бабушка кричала на весь дом: «Яшка! Леся проснулась, иди в ольшаник»* Дед брал краюху хлеба, кряхтел, шёл в ольшаник. Там, в солёной воде, лежало слегка прогорклое сливочное масло. Дедушка щедро намазывал хлеб маслом, заносил в дом, бабушка посыпала крупной солью и подавала его мне прямо в постель. Знала ли я, что спустя десятилетия, буду вспоминать этот утренний ритуал, как один из счастливейших моментов в моей жизни? Со свойственным детям эгоизмом принимала всё как должное. А вот хлеб с маслом любим мною до сих пор. Тем не менее, назвать мою жизнь на даче беззаботной нельзя. Забот, как говорится, полон рот. Бабушка хлопогчет по хозяйству, и я за ней: курей накормить, собаке дать поесть, кот сам, под ногами вертится, вечно выпросит чего-нибудь. Затем забота о людях, готовим завтрак - доверяли любую работу. Чистила картошку, бегала на огород, вырвать моркошку, свеколку, зелень, подмести в доме, на крыльце и возле. В пять лет могла самостоятельно замесить тесто и налепить вареников, знала, как варить борщ. Огород – особая забота. Через день поливной день, качали по трубам, проведённым по всему участку воду с озера. Бегала со специально купленной лейкой, иногда доверяли поливать со шланга. Прополка - я с бабушкой. Она брала маленький стульчик (ослоньчик*), садилась на него, рвала траву, тяпала, рассказывая при этом мне, когда, что и как полоть, подворачивать, учила отличать цветы и огородные растения от сорняков. Я на подхвате, принести, отнести. Стульчик всегда брала с собой, и меня подучивала: «Идёшь полоть, бери ослоньчик, сядешь, будет легче, прополола, встала, передвинула, снова села, и знай себе работай, ноги не устанут. А то, знаешь, у меня вон, вены какие, а ты в наш род, небось и тебе достанутся». Начинался сезон клубники, надо было выбирать, мыть, обрывать хвостики. Варили варенье как встарь - на треноге, над костром, в большом казане. На блюдечко снималась пенка, было позволено отломать кусок батона, макать, и облизывать блюдце, чего за столом не разрешалось делать ни при каких обстоятельствах. За клубникой вишня, малина. Чёрной смородины кустов двадцать, столько же поричек *, крыжовника. Собиралась вся родня, в один день обрывали, мыли, сушили, варили варенье, перетирали с сахаром. За ягодами фрукты - яблоки, груши, айва. Моя забота, собирать паданки, перебирать, что на компот, что в компост. Вечером садились на крыльце, бабушка с дедушкой, переглянувшись: «Ну шо, нашу?». Затягивали вдвоём, оба высоким голосом: « Стоїть гора-а-а-а! висо-о-о-кая, а під горо-о-ю га-а-й. Зеле-е-ний га-а-й, густе-е-есенький, нена-а-а-че, спра-а-вді ра-а-й!». «А шо, Уляно, рушничка?». И вновь высоко затягували: «Рідна мати моя-я-я, ти ночей не доспа-а-ала». Непремнно пели и «Ропрягайте хлопці коней», только не так, как сейчас исполняет казачий хор с припевом «Маруся раз, два, три - калина», а на более протяжный, напевный мотив. Эти песни с детства живут во мне своей, какой-то не известной мне жизнью, поются во мне сами, с иллюстрацией яркими, красочными картинками. В доме всегда было людно и шумно. Дальние и близкие родственники, друзья и друзья друзей. Всех накормить, уложить, после отьезда вручную перестирать и перегладить. Не представляю, как бабушка всё это успевала. Дедушка занимался садом, помогал в огороде. Ездил в город в магазин, в дачном писательском посёлке было только 26 домов, да домик коменданта. Особой заботой и любовью дедушки была пасека. Любил пчёл за трудолюбие, разговаривал с ними, как с людьми. Брал с собой и меня. Одевал широкую шляпу с сеткой на нас обоих, давал мне в руки дымовуху, похожую на гармошку, просил сжимать меха, чтобы отпугивать дымом пчёл от рамок. Срезал с сот верхний слой вощины, складывал на тарелку, приговаривал, что рано пчёлы закупорили ячейки, ещё мало мёда. В день качки мёда приезжали все три брата, жившие вблизи. Ставили большую бочку-медогонку, крутили по очереди за ручку. С жёлоба стекал янтарный, пахущий на всю округ мёд, прямо в большие, молочне бидоны. Бидоны сносились на второй этаж в кладовку, находящуюся всегда под. замком. Мёд у деда покупал весь дачный посёлок. На столе всегда стояла миска со свежевыкачаным мёдом, срезаной вощиной, или сотами, рядом стояло блюдце, в него надо было складывать воск от вощины и сот. Как я уже говорила, дом был двухэтажный. По тем временам, просто шикарный. На первом этаже небольшая комната, в два раза больше – зал, кухня, маленькая кладовочка, ванна, туалет, крытая веранда, вечно завалення книгами, журналами, рамками для пчёл, и разной всячиной. Позже пристроили ещё одну, открытую веранду, на неё можно было выйти с крытой веранды, а так же, подавать гостям прямо из кухни в окно бабушкини украинские обеды. На втором этаже было 2 спальни, одна- дядина Володина, другая – гостевая, и две огромных кладовки. В одной, закрытой, мёд и всякие продовольственные запасы, в другой – множество книг и журналов, находящихся в полном беспорядке. Дядина Володина комната была запретной зоной, но дверь, почти никогда не запиралась. Я дожидалась, пока из дома все выйдут, на носочках прокрадывалась к его столу, заглядывала на листок, вставленный в печатную машинку, но читать не решалась. В комнате всегда был страшный безпорядок, раскрытые книги лежали повсюду, скомканные листы бумаги и копирки валялись везде. Он всегда просил не убирать в его комнате в его отсутствие. Иногда бабушка меня просила принести его вещи, чтобы постирать, всегда приказывая при этом, ничего не трогать. На второй этаж вела, как мне казалось тогда, крутая лестница, до школы, мне не позволялось подниматься по ней самостоятельно. Но я ухитрялась забегать туда в тихаря, садилась не верхню ступеньку, и сьезжала по ней на пятой точке. За что не раз была отчитана дедушкой. За стол садились все, причём мужчины не садились, пока не сядет мать, моя бабушка. Детям позволялось разговаривать со взрослыми на равне, все восхищались и дОбро подсмеивались над их высказываниями. С тех пор добрая ирония присутсвует в моей жизни. Однажды во время обеда я хорошо ела, что бывало со мной редко, кто-то пошутил, мол не увлекайся, оставь место для курицы, на что я важно ответила: «Для такой кобылки, у меня всегда есть место». За столом все одобрительно смеялись и очень долго хвалились этим моим ответом перед гостями. Конец второй части