День космонавтики Дуэт для двух скрипок Allegro agitato - Клал я на их прогресс! - Это тост? - Тост! Примерно раз в месяц у меня возникает желание выпить со Степанычем - моим соседом по лестничной клетке - жестянщиком ближайшего автосалона. Он заменяет мне телевизор, который я не смотрю, и газеты, которые я не читаю уже лет пятнадцать. От Степаныча я получаю официальную информацию и узнаю реакцию на нее целевой аудитории. Отдельной ценностью этих встреч является фантастического качества самогон, который Степаныч гонит сам. - Степаныч, а за день космонавтики? - Клал! - Можно выяснить, на что ты не клал? - Давай выпьем за финских крестьян! - Давай, конечно, а что с финскими крестьянами? - Финны в Евросоюз доигрались! Глобализация, мать ее! - Объясни. - Евросоюз признал финское сельское хозяйство убыточным и запретил его финансовую поддержку. - Так у них единая Европа. Будут жрать греческие оливки и испанскую колбасу. С голоду не сдохнут. - А ты представь себе маленькую финскую семью, которая десять поколений работает на земле. Что им дальше делать? Им этот Евросоюз… - Наливай! Лет двадцать назад Степаныч научил меня трем главным вещам: пить тройной одеколон, виртуозно ругаться матом и любить маленького человека. Он повлиял на меня гораздо больше, чем семья, школа и советская пропаганда. Степаныч всегда поражал эрудицией. Его тосты за феноменологию и экзистенциализм удивляли пониманием предмета, даже глубиной. - Степаныч, может, все таки, за прогресс? Сегодня двенадцатое апреля. - Клал я на их прогресс! Ты знаешь, чего этот прогресс стоил? Знаешь, чем люди заплатили, чтобы эту ракету запустить? - Представляю. - Ты представляешь, а я на своей жопе его испытал! Мне в сорок пятом шесть лет было. Я не буду рассказывать, что жрать было нечего, что хлеб отбирали, что расстреливали и сажали всех подряд. Сам знаешь. Я одно скажу: после войны стало хуже, чем во время. - Так это же естественно. - Что естественно? После войны немцы, которые, вроде как, проиграли, жили в сто раз лучше, чем мы - победители. И у меня вопрос, как понимать, кто победил в войне: человек, который лучше живет, или тот, кто подыхает от голода с гордо поднятой головой? - Ты о чем вообще? - О том! Мне срать на их лозунги про победу! Человеку стало хуже! Я уважаю, нет, я преклоняюсь перед ветеранами, перед героями. Они умирали, они сражались. Но их кинули! - Степаныч, ты не патриот! - Ненавижу это слово! У Льва Толстого есть статья «О патриотизме», в ней все написано. - Что написано? - Что это спекуляция. Под это дело можно людям мозг засрать и на смерть их отправить. А война - это рейдерский захват, как сейчас принято говорить. Один менеджер пытается отобрать собственность у другого менеджера. Только люди гибнут. Обычные люди, у которых семьи, любовь, свое маленькое счастье. - Какой ты продвинутый. Рейдерский захват. - Вот тебе пример! На наш автосалон в девяностых наехали бандиты. Ребята взялись за монтировки, а я нет,- продолжал работать. Мне класть, какой менеджер будет на моем труде деньги зарабатывать, главное, чтобы зарплату платили. Это не мои разборки. Власть поменялась, а я работаю. Так и война. Власть поменялась, а люди живут. Которые в боях за менеджера не погибли. - Ты хочешь сказать, что тебе все равно, какая была бы власть после войны? - Давай за героев, которые погибли и тех, кто еще жив. Жаль их. Вечная память. Степаныч всегда был провокационно логичен. При этом самые резкие высказывания он сопровождал оговорками, чтобы не задеть ни чьих чувств. Я помню его пассажи о перестройке, гонке вооружений, духовности. Мне рассказывали, что во время каких-то выборов он в своем автосалоне залез на крышу джипа и три с половиной часа агитировал «против всех». Аудиторию составили не только местные работяги, но и клиенты, и даже его начальство. Хозяин автосалона был полностью поглощен выступлением Степаныча. Он обнаружил, что работа стоит аккурат через три с половиной часа. С тех пор на работе, насколько я знаю, Степаныч никогда больше не позволял себе ни выпивать, ни высказываться,- запретили. Он молча работал два дня через два. Вечером второго дня всенепременно надирался, философствовал. Если было с кем,- полемизировал. Жесткий рабочий график и невозможность высказаться на работе роднили его с менеджерами и прочими офисными крысами. Все мои знакомые русские души, облаченные в фальшивую американскую улыбку и белый воротничок, томимые в офисах, каждую пятницу надираются до беспамятства, наверное, чтобы не потерять идентификацию. Самое удивительное в Степаныче – его религиозная принадлежность. Он Дзен-буддист. При этом истинным адептом Дзен он является только через день после приема алкоголя, то есть за день до выхода на работу. В этот день он не дает оценок, даже не сквернословит. Медитация вытесняет остатки похмелья. Наступает просветление, заметное даже со стороны. Встретить его в состоянии просветления – отдельный праздник. Особенно интересно задать вопрос о смысле жизни. Ответы никогда не повторяются и заставляют задуматься. Десятого апреля, в день последнего просветления, я встретил его на лестнице. Он нес с прогулки своего роскошного сибирского кота Ошо. - Степаныч, в чем смысл жизни? Он посмотрел сквозь меня ничего не выражающим взглядом: - Я превращаюсь в урчание кота… ххх - Ты знаешь, как Наполеон захватил Венецию?- Степаныч налил еще по одной. - Нет. - Он с армией подошел к берегу лагуны и на лодке отправил гонца с требованием сдаться. Венецианцы выслушали гонца, переглянулись, подумали: «Усрись» и отдали гонцу ключ от города. Люди делом занимались, а не патриотизмом. На инквизицию, Ватикан и Наполеона им было класть. А могли корабли отправить, повоевать. Погибла бы куча народу. А так ничего не изменилось, все живы. - А национальная гордость? - Какая гордость? - За свою страну. - Я горжусь своими детьми! Людьми стали и меня помнят. Я горжусь своей работой! Ко мне за тридцать лет ни одной претензии. Я горжусь своим самогонным аппаратом! А то эту магазинную ханьку пить невозможно. - Наливай! - Ты свою национальную гордость в мой дом не носи, а то нефтью и газом будет вонять. А я даже курю на балконе. - Степаныч! Про нефть и газ уже неинтересно. А великая русская литература! А вообще русское искусство? - О! Горжусь! - А Суворов с Кутузовым? - А это мимо! - Почему? - Они люди войны. Гениальные, мудрые, но люди войны. А я против. Их профессия – человека убивать. Вот ставят им памятники. Зачем? Надо помнить хорошее и напоминать о нем. А мне памятник Суворову напоминает, сколько народу полегло под его руководством и благодаря его руководству. - Так он родину защищал! - Кого защищал? Сплошные захватнические войны! Сплошной рейдерский захват! - Так ему приказали. - Не полез бы в военные, – не приказали бы. - Он империю расширял. - Зачем? - Как зачем? - Что с этой империей делать? Ты за МКАДом давно был? Там бескрайние территории, которые никому не нужны. Они горят торфяными пожарами, затопляются наводнениями, а государству на них положить. Так зачем расширять империю? Чтобы потемкинские деревни было где строить? Я бы эту империю от Сахалина до Урала сдал бы в аренду японцам. Все равно эти наши воры и дебилы у власти ничего там никогда не сделают, а так хоть нашим же людям будет лучше жить. И война не нужна. Просто менеджера нанять. Пока совсем все не просрали. - Степаныч, ты же буддист. Ты же можешь превратиться в урчание кота. Откуда в тебе столько негатива? - Я буддист через два – на третий. - Разве так бывает? - А разве так бывает?- Степаныч показал пальцем на окно кухни. За окном, как по заказу, захлопали взрывы, замелькали сполохи праздничного салюта, придавленные низкими снежными тучами. Степаныч встал, брезгливо задернул занавеску. - Если хочешь тематический тост, давай за Белку и Стрелку. Они ни в чем не виноваты. - Наливай! - Представляешь, что я в телевизоре видел! Их чучела выставляют в Музее космонавтики! - Это кому мозга хватило? - Наверное какому-то чучелу, хотя у чучел мозга нет. Я не помню, через какое количество рюмок самогон примирил Степаныча с действительностью. Мы пели «Заправлены в планшеты космические карты», «Я земля», «Знаете, каким он парнем был». Потом он пообещал коту Ошо отправить его в космос. Ближе к утру Степаныч выдохнул: «Поехали» и уснул на столе. А послезавтра он опять будет превращаться в урчание кота.