Ведь мог бы свет возненавидеть за все мучения твои. А мне и мухи не обидеть во всеобъемлющей любви, какую ты мне подарила и неостывшей до сих пор. Я помню всё, что говорила мне без упрёков, но в укор за чёрствость, за мою бестактность и за мальчишеский снобизм, что проявлял неадекватность к порядочным и жополизам. Нет, я не стал твоим вассалом! И не стремясь поработить, меня, как скульптор, обтесала, другим заставив всё же быть. Я мягче стал, я стал терпимей и даже чуточку мудрей. Я уважать своё стал имя, и дорожить, что я еврей. Но я тобою не научен был подлость всякую прощать. И полюбить впредь всех, кто гнусен, я не смогу пообещать: ведь я, хоть мухи не обижу, заветы все твои храня, душою всею ненавижу дерьмо до нынешнего дня.