Мне равняться с Лукою совсем не резон, да и ты не совсем, чтоб купчиха. С предыханием тихо шипишь: «Фармазон, не гони по ухабам так лихо. И меня, и себя так скорей изведёшь. Мы же, миленький мой, не на скачках». А потом удивлённо: «Ну, право, даёшь! У тебя там, должно, водокачка». Чёрт возьми! – до чего же здесь ночь коротка! Солнце, встав над Кубанью-рекой, сквозь гардины на окнах и сквозь облака грубо шепчет: «Ты страсть успокой и как можно скорее домой отвали, не давая посплетничать повод. Ведь не станут старушки соседку хвалить, что она утолила свой голод, что армянка пустила еврея в постель, хотя муж и смотался куда-то; снова будут вопить: «Превратила в бордель… Погоди, уж наступит расплата…» Стариковскую спесь я терпеть не могу: в ней от немощи собственной злоба. А когда-то ведь сами шалили в стогу, и возможно, на крышке от гроба. Тьфу! О чём я?.. Сопишь ты, свернувшись в клубок. Есть какая-то в позе умильность. Лезет в голову мысль: «Ещё что ль разок проявить свою любвеобильность?» И тихонько, как шёпотом, трогаю грудь и целую лебяжью я шею. Затуманенный ум начинает тонуть, и спасти его я не умею. Краснодар-1955 г.