Кого-то заставляет зуд к короне рваться или к митре, а он был – шут, придворный шут, звенел бубенчиками хитро. А при дворе – обилье тем в его величии угрюмом. Шут вслух порой шутил над тем, над чем другой боялся думать. Вельможи, не жалея сил, царю внушали: «Шут опасен», а шут язвил, а шут дерзил, в своем бесстрашии прекрасен. Царь равнодушен до поры, а если бьет – то бьет с размаху: покинув с шуткою пиры, шут с шуткою пошел на плаху. Теперь у нас не та пора, но опыт жизни учит жутко, что острота у топора острее самой острой шутки.