+ В потемневших лучах горизонта Я смотрел на окрестности те, Где узрела душа Ферапонта Что-то божье в земной красоте. И однажды возникло из грезы, Из молящейся этой души, Как трава, как вода, как березы, [em]Диво дивное в русской глуши![/em] И небесно-земной Дионисий, Из соседних явившись земель, Это дивное диво возвысил До черты, небывалой досель… &nbsp &nbsp &nbsp МЕЖДУ Ферапонтом и Дионисием – «Диво дивное в русской глуши!» – Николай Рубцов, "последний русский гусляр" (А. Широглазов). В вышеприведенных стихах можно найти почти всё, что мы ценим прежде всего в Рубцове. Русская картина, русский быт, русская глушь – русская черта... русский дух! Редкие поэты могли в полной мере выразить такие сокровенные вещи – выразить одновременно глубоко, просто, образно-красиво и неминуемо-доходчиво. И так неповторимо... 19-й век одарил нас тремя великими поэтами: Некрасов, Фет и Тютчев (такие гении, как Пушкин и Лермонтов, естественно, вневременны и всегда будут стоять особняком в череде русских поэтов). И вот, 20-й век обнаруживает еще троих, смею думать, не менее значимых: Блок, Есенин и... Рубцов. Их творчество стало поистине народным. Без сомнения, именно их, всех вышеперечисленных, имел в виду сам Рубцов (по воспоминаниям М. Корякиной), говоря, что «поэты, знают они это или не знают, хотят того или не хотят, – пророки». Про самого же Рубцова лучше всех сказал, пожалуй, только Глеб Горбовский: «Николай Рубцов – долгожданный поэт. Блок и Есенин были последними, кто очаровывал читающий мир поэзией – непридуманной, органической... Долгожданный поэт. [em]И в то же время – неожиданный[/em]». Действительно, кто еще мог так обыденно и так возвышенно же обмолвиться, рифмуя «слезы-березы»: Я люблю, когда шумят березы, Когда листья падают с берез. Слушаю – и набегают слезы На глаза, отвыкшие от слез... &nbsp &nbsp &nbsp ЭТИ люди знали, о чем пишут. Им было ведомо многое, нам же неведомое... Судьба, например. Или даже что поважнее нее... До сих пор помню, как в первый раз купил я книжку стихов Рубцова, пришел домой и с трепетом раскрыл ее – и передо мною открылся воистину дивный мир. Уже по самим названиям разделов ее («В краю, не знающем печали», «Полюби и жалей», «Тихая моя Родина», «До конца, до тихого креста», «Диво дивное») я понял вдруг, как-то сразу осознал, как много у автора этой книги есть, ЧТО мне сказать, донести до меня... + Легкой поступью, кивая головой, Конь в упряжке прошагал по мостовой. Как по травке, по обломкам кирпича Прошагал себе, телегой грохоча. Между жарких этих каменных громад – Как понять его? Он рад или не рад? Бодро шел себе, накормленный овсом, И катилось колесо за колесом... В чистом поле меж товарищей своих Он летал, бывало, как весенний вихрь, И не раз подружке милой на плечо Он дышал по-молодому горячо. Но однажды в ясных далях сентября Занялась такая грустная заря! В чистом поле, незнакомцев веселя, Просвистела, полонив его, петля. Тут попал он, весь пылая и дрожа, Под огонь ветеринарного ножа, И поднялся он, тяжел и невесом... Покатилось колесо за колесом. Долго плелся он с понурой головой То по жаркой, то по снежной мостовой, Но и все-таки, хоть путь его тяжел, В чем-то он успокоение нашел. Что желать ему? Не все ли уж равно? Лишь бы счастья было чуточку дано, Что при солнце, что при дождике косом... И катилось колесо за колесом. + Я умру в крещенские морозы. Я умру, когда трещат березы. А весною ужас будет полный: На погост речные хлынут волны! Из моей затопленной могилы Гроб всплывет, забытый и унылый, Разобьется с треском, и в потемки Уплывут ужасные обломки. Сам не знаю, что это такое... Я не верю вечности покоя! &nbsp &nbsp &nbsp МОЖЕТ показаться, что поэзия Рубцова (всегда) как бы балансирует на грани фола, что вот-вот, еще строчка, и на следующей он обязательно сморозит явную глупость... Но нет, всегда оказывается, что ему удалось (удалось-таки!) в свои удивительно, поразительно проникновенные строки вложить нечто, что родственно каждому из нас, что понимаемо всеми нами – без всяких прикрас и ненужного витийства... Это особенно заметно в таком, например, вроде примитивном и в то же время глубоко прочувствованном стихотворении, названном им «Полночное пенье»: + Когда за окном потемнело, Он тихо потребовал спички И лампу зажег неумело, Ругая жену по привычке. И вновь колдовал над стаканом, Над водкой своей, с нетерпеньем... И долго потом не смолкало Его одинокое пенье. За стенкой с ребенком возились, И плачь раздавался, и ругань, Но мысли его уносились Из этого скорбного круга... И долго без всякого дела, Как будто бы слушая пенье, Жена терпеливо сидела Его молчаливою тенью. И только когда за оградой Лишь сторож фонариком светит, Она говорила: – Не надо! Не надо! Ведь слышат соседи! – Он грозно вставал, как громила. – Я пью, – говорил, – ну и что же? – Жена от него отходила, Воскликнув: – О Господи Боже!.. – Меж тем как она раздевалась, И он перед сном раздевался, Слезами она заливалась, А он соловьем заливался... &nbsp &nbsp &nbsp РУБЦОВ был противоречивым, непростым человеком. Как и все люди, одаренные чрезмерно, тем более поэты. И это всё, что мы знаем о нем. Но так ли это важно? Так ли важно наше знание того, [em]каким[/em] этот человек был в жизни? ЧТО его волновало, тревожило, опьяняло, надрывало и радовало на самом деле, по-настоящему, о том свидетельствуют его стихи – искренние, исповедальные: +[em] Вода недвижнее стекла. И в глубине ее светло.[/em] И только щука, как стрела, Пронзает водное стекло. О вид смиренный и простой! Березы, избы по буграм И, отраженный глубиной, Как сон столетий, Божий храм. О Русь – великий звездочет! Как звезд не свергнуть с высоты, Так век неслышно протечет, Не тронув этой красоты, Как будто древний этот вид Раз навсегда запечатлен,[em] В душе, которая хранит Всю красоту былых времен...[/em] + В святой обители природы, В тени разросшихся берез Струятся омутные воды И раздается скрип колес. Прощальной дымкою повиты Старушки-избы над рекой. Незабываемые виды! Незабываемый покой!.. Усни, могучее сознанье! Но слишком явственно во мне Вдруг отзовется увяданье Цветов, белеющих во мгле. И неизвестная могила Под небеса уносит ум, А там – полночные светила Наводят много-много дум... &nbsp &nbsp &nbsp И БЫТИЙНО-ЛИЧНОСТНЫЕ, и бытовые: + Окно, светящееся чуть. И редкий звук с ночного омута. Вот есть возможность отдохнуть... Но как пустынна эта комната! Мне странно кажется, что я Среди отжившего, минувшего, Как бы в каюте корабля, Бог весть когда и затонувшего, Что не под этим ли окном, Под запыленною картиною Меня навек затянет сном, Как будто илом или тиною. За мыслью мысль – какой-то бред. За тенью тень – воспоминания, Реальный звук, реальный свет С трудом доходят до сознания. И так раздумаешься вдруг, И так всему придашь значение, Что вместо радости – испуг, А вместо отдыха – мучение... + Уже деревня вся в тени. В тени сады ее и крыши. Но ты взгляни чуть-чуть повыше – Как ярко там горят огни! Одна у нас в деревне мглистой Соседка древняя жива, И на лице ее землистом Растет какая-то трава. И все ж прекрасен образ мира, Когда в ночи равнинных мест Вдруг вспыхнут все огни эфира, И льется в душу свет с небес, Когда деревня вся в тени, И бабка спит, и над прудами Шевелит ветер лопухами, И мы с тобой совсем одни! + Зябко в поле непросохшем, Не с того ли детский плач Все настойчивей и горше... Запоздалый и продрогший Пролетел над нами грач. Ты, да я, да эта крошка – Мы одни на весь простор! А в деревне у окошка Ждет некормленая кошка И про наш не знает спор. Твой каприз отвергнув тонко, Вижу: гнев тебя берет! Наконец, как бы котенка, Своего схватив ребенка, Ты уносишься вперед. Ты уносишься... Куда же? Рай там, что ли? Погляди! В мокрых вихрях столько блажи, Столько холода в пейзаже С темным домом впереди. Вместе мы накормим кошку! Вместе мы затопим печь!.. Молча глядя на дорожку, Ты решаешь понемножку, Что игра... не стоит свеч! &nbsp &nbsp &nbsp НЕДАРОМ он обмолвился про Поэзию всего одной, но [em]какой[/em] строкой: [em]«Теперь она, как в дымке, островками...»[/em] Да, в его стихах Поэзию нужно уметь находить, увидеть, прочувствовать, осознать. Она сокрыта в них, как самый драгоценный, бесценный клад, как [em]островки[/em] в величественном, необъятном океане... Хотя, казалось бы, всё лежит на поверхности и ничем не скрыто. + Захлебнулось поле и болото Дождевой водою – дождались. Прозябаньем, бедностью, дремотой Все объято – впадина и высь. Ночь придет – родимая окрестность, Словно в омут, канет в темноту. Темнота, забытость, неизвестность У ворот как стража на посту. По воде, качаясь, по болотам Бор скрипучий движется, как флот. Как же мы, отставшие от флота, Коротаем осень меж болот? [em] Острова свои обогреваем[/em] И живем без лишнего добра, Да всегда с огнем и урожаем, С колыбельным пеньем до утра... Не кричи так жалобно, кукушка, Над водой, над стужею дорог! Мать России целой – деревушка, Может быть, вот этот уголок... &nbsp &nbsp &nbsp ПАТРИОТИЧЕСКИЕ стихи Рубцова ныне признаны шедеврами, известны всем. Мы можем принимать либо не принимать эту данность, но – многие ли из нас [em]понимают[/em] эти стихи? Многие ли из нас видят источник, ключ этой струи его вдохновения? Любовь к Родине, ее православному народу, его тысячелетней, христианской культуре... Вера в русский дух и упование на него! Такое элементарное чувство, но оказывается, [em]это[/em] тоже нужно прививать, т.е. объяснять. Разве это не знаменательно? Не знаменательно ли для той эпохи, в которую поэту пришлось жить? И стоит ли удивляться тому, что поэт не мог не выразить этого? + Бессмертное величие Кремля Невыразимо смертными словами! В твоей судьбе – о, русская земля! – В твоей глуши с лесами и холмами... Мрачнее тучи грозный Иоанн Под ледяными взглядами боярства Здесь исцелял невзгоды государства, Скрывая боль своих душевных ран. И смутно мне далекий слышен звон: То скорбный он, то гневный и державный! Бежал отсюда сам Наполеон, Покрылся снегом путь его бесславный… И я молюсь – о, русская земля! – Не на твои забытые иконы, Молюсь на лик священного Кремля И на его таинственные звоны... &nbsp &nbsp &nbsp НЕПОНИМАНИЕ – удел избранных, точнее долюшка их, судьба. Мы не видим их при жизни их, но Время сбрасывает пелену с наших равнодушных глаз, как водится, уже после их смерти. А, казалось бы, вот – рядом они были, жили совсем недавно, чуть не вчера, и мы их слушали (но не слышали!), смотрели на них (но не видели!). И потеряли... + Когда в окно осенний ветер свищет И вносит в жизнь смятенье и тоску, – Не усидеть мне в собственном жилище,[em] Где в час такой меня никто не ищет, – [/em] Я уплыву за Вологду-реку! Перевезет меня дощатый катер С таким родным на мачте огоньком! Перевезет меня к блондинке Кате, С которой я, пожалуй что некстати, Так много лет – не больше чем знаком. Она спокойно служит в ресторане, В котором дело так заведено, Что на окне стоят цветы герани, И редко здесь бывает голос брани, И подают кадуйское вино. В том ресторане мглисто и уютно, Он на волнах качается чуть-чуть, Пускай сосед поглядывает мутно И задает вопросы поминутно, – Что ж из того? Здесь можно отдохнуть! Сижу себе, разглядываю спину Кого-то уходящего в плаще, Хочу запеть про тонкую рябину, Или про чью-то горькую чужбину, Или о чем-то русском вообще. Вникаю в мудрость древних изречений О сложном смысле жизни на земле. Я не боюсь осенних помрачнений! Я полюбил ненастный шум вечерний, Огни в реке и Вологду во мгле. Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки, Но вот, явившись в светлой полосе, Идут к столу, протягивают руки Бог весть откуда взявшиеся други. – Скучаешь? – Нет! Присаживайтесь все... Вдоль по мосткам несется листьев ворох, – Видать в окно, – и слышен ветра стон, И слышен волн печальный шум и шорох, И, как живые, в наших разговорах Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон. Когда опять на мокрый дикий ветер Выходим мы, подняв воротники, Каким-то грустным таинством на свете У темных волн, в фонарном тусклом свете Пройдет прощанье наше у реки. И снова я подумаю о Кате, О том, что ближе буду с ней знаком, О том, что это будет очень кстати, И вновь домой меня увозит катер С таким родным на мачте огоньком... &nbsp &nbsp &nbsp ДОСТОЕВСКИЙ, как известно, много чего напророчил в своих творениях касательно русской действительности. И великую смуту 17-го года, идеологию ее, как и то, что воспоследует за ней в России в дальнейшем, в 20-м в. (в «Преступлении и наказании»), и как вообще будет эта смута происходить, производиться (в «Бесах»), и многое др. Известный публицист Дм. Быков считает даже русский Интернет (Рулинет) и его обитателей-посетителей как за вышедшую из «Записок из подполья» реальность, со всеми присущими ей, характерными, «подпольными» особенностями. Но я о другом... Помнит ли кто из нас эпизод из рассказа старца Зосимы, где он описывает свою случайную встречу с молодым пареньком, ровно юношей одним, деревенским, который любил смотреть в звездное небо, любил животных, что, мол, [em]«и у них Христос»[/em], умилялся на мудрое сотворение мира сего, воспринятое его чистым, русским сердцем? [em](«Ах, как, говорит, это хорошо, как всё Божие хорошо и чудесно!»).[/em] Там же старец Зосима восклицает: [em]«Благослови Господь юность!»[/em] Читая этот эпизод, я всегда ловил себя на мысли, что вот-де именно из таких вот парубков ведь и вырастают Рубцовы, Есенины, Кольцовы... Не их ли, случаем, имел в виду, а кое-кого – круто напророчил, Достоевский и в книге «Мальчики» романа своего «Братья Карамазовы»?.. &nbsp &nbsp &nbsp ХОТЯ... В случае с Рубцовым... Не правда ли, мы сами что дети перед ним, Миколкой Рубцовым? И именно для нас, неразумных несмышленышей, он и оставил своё главное, капитальное наследие, [em]«диво дивное»[/em] – стихи, исполненные веры в нас, любви, чаяния счастья, света, душевного тепла и духовной красоты... Стихи, в которых нет никакой зауми, ничего придуманного, неестественного... 35 лет прожил поэт, родившийся и ушедший из жизни в январе, в крещенские морозы... Ушедший в январские морозы, как и другой наш Поэт, светозарный гений... &nbsp &nbsp &nbsp Я ХОЧУ закончить свою заметку о Рубцове его же белыми стихами из книги «Диво дивное» – стихотворением, которое я больше всего люблю в его творчестве: +ЯНВАРСКОЕ+ Мороз под звездочками светлыми По лугу белому, по лесу ли Идет, поигрывая ветками, Снежком поскрипывая весело. И все под елками похаживает, И все за елками ухаживает, – Снежком атласным принаряживает! И в новогодний путь – проваживает! А после сам принаряжается, В мальчишку вдруг преображается И сам на праздник отправляется: – Кому невесело гуляется? – Лесами темными и грозными Бежит вперед с дарами редкими, И все подмигивает звездами, И все поигрывает ветками, И льдинки отвечают звонами,[em] А он спешит, спешит к народу[/em] С шампанским, с музыкой, с поклонами Спокойно прожитому году; Со всеми дружит он и знается, И жизнь в короткой этой праздности Как будто снова начинается – С морозной свежести и ясности!