В последнее время, дорогой Зигфрид, происходят странные вещи, - куда не плюнь, попадешь в "Робин Гуда" или "Санитара леса". И каждый в глаза тебе тычет, что "не из корысти, а только ради чистоты морали" старается. Есть у меня по этому случаю страшная догадка, и натолкнула меня на нее одна история, времен моей службы в артиллерийском дивизионе. Среди прочих сослуживцев запал мне в душу один лысеющий грузчик - интеллигент из Москвы - детина, под два метра роста. Кроме способностей ораторствовать на комсомольских собраниях и писать с помощью плакатных перьев и цветной туши боевые листки, была у него мучительная тяга к высокой поэзии. Пользуясь льготами казарменного художника-оформителя, сидел он безвылазно в "Ленинской комнате", бубня под нос какие-то стишки. В порывах экстремального вдохновения выскакивал он в коридор казармы, и до находящихся рядом ни в чем не повинных сослуживцев доносились отрывки его "перлов". "…мне винтовку вручил и комсомольский билет…". Затем поэт скрывался надолго в своей творческой мастерской. Те, кто привык к выходкам доморощенного поэта, не высказывали особых эмоций, на меня же в таких случаях нападал истерический смех, который я скрывал за приступами кашля. Доставалось от "поэта" и местной дивизионной газете, куда он регулярно посылал свои поэтические страдания. Со временем выяснилось, что в органах армейской печати работали закаленные ребята, которые неустанно и неизменно давали автору дружный отпор, намекая ему в обидных выражениях на полную профанацию и отсутствие базового образования. С одной стороны, я жалел его, но это чувство быстро улетучивалось, потому что в общении с поэтом ощущал я исходящее от него презрительное превосходство. Но это еще не все, если я не успевал шмыгнуть подальше, прежде чем столкнуться с грузчиком-интеллигентом, за неимением почитателей он начинал давить на мою неокрепшую психику. Клеймя позором лодырей, тунеядцев, воров и проходимцев, он возвышался в моих глазах до такой степени, что мне уже было стыдно находиться рядом с таким эталоном морали и правдолюбия. И я был готов писать письма в редакцию всех изданий, отвергших поэта, чтобы рассказать им о жестокой несправедливости к такой чистой душе. Сердце мое рвалось на части, пока случай не расставил все по местам. В один из дней мне выпало дежурить на посту дневального. Через некоторое время после общего отбоя в дверях казармы появился поэт, зажав подмышкой пару модных лакированных мужских туфель. Обойти меня он никак не мог и в ответ на мой изумленно-вопросительный взгляд, поведал мне связанную с этой парой туфель историю. - Прогуливался я тут в соседней роще, неподалеку от части, вдохновения искал, - начал Виктор свой рассказ. - Смотрю, недалеко в кустах какой-то тип прелюбодеянием занимается с чужой женой. - Подожди, - не выдержал я. - Почему ты решил, что он там был с чужой женой? - Кто же со своей женой за этими делами в лес ходит? - бросив снисходительный взгляд, уличил меня в невежестве поборник чистоты морали. Спорить я не стал, ибо был в этих делах действительно не искушен, но, желая выслушать историю до конца, подбодрил рассказчика: "Ну, и что дальше?" - И решил я наказать развратника, - ответствовал поэт, грозно сверкнув очами. Невольно поежившись, я все-таки решился продолжить выяснение истины. - Я не понял, причем здесь туфли? - наивно поинтересовался я. Ну как же, - горячо вскричал моралист, - не бить же его, шум поднимет, да и любовница может в волосы вцепиться. Смотрю, а он туфли в кустах оставил, вот эти. Как раз мой размер. Ну, я по-пластунски, к туфлям… Тут он вытащил их из подмышки, любовно потер рукавом и подул на них. - Как раз на "дембель" пригодятся, лакированные, модные. Не могу я на этот разврат смотреть, - доверительно сказал поэт, - в партию готовлюсь все-таки. И спокойно пошел укладываться в свою кровать. Всплыла эта история в моей памяти, когда начался нездоровый ажиотаж вокруг этих документов, означенных грифом "не для простого народа". То, что лучшие сыны отечества и избранники народа не совсем, мягко говоря, соответствуют моральному облику, - это не их вина. Ведь весь этот мир мы строили на фундаменте двойных стандартов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что каждый из нас ощущает себя вправе быть рыцарем защиты высокой морали и нравственности, используя грязное оружие личной корысти. И я вот думаю, как было бы здорово, хоть и не очень приятно, узнать правду о себе, ведь без иллюзорных достоинств и достижений, за спиной, нам будет легче договориться, снова стать реальными людьми. Как всегда в четверг у тебя на кухне. Эдик. Эдуард Кобринчук Лакированные туфли