Тимофей Печёрин НЕ УМЕЮ ВРАТЬ Я не умею врать. В смысле, вообще. Ни правдоподобно, ни примитивно, ни красиво. Даже скрывать правду не могу. Началось это в раннем детстве — лет эдак до пяти. В то далекое время говорить неправду для меня было столь же естественно, как дышать. И, если родители, накануне оставившие меня одного дома, вернувшись, не досчитывались в шкафу какого-либо элемента посуды и обнаруживали на полу фарфоровые осколки, то виноват был, конечно же, «дядька из шкафа», «домовой», или, как в то время стало модно говорить, «полтергейст». В то время я часто употреблял это слово, произнося его с трудом, проглатывая букву «р», тем самым, еще больше раздражая родителей. Если я уходил на улицу чистый, а возвращался измазанным в грязи, значит, в нашем районе, где отродясь не было ни гор, ни даже холмов, произошла лавина. Или какое-нибудь еще стихийное бедствие. А для разнообразия — повстречался я с чертями, гномами из подземелья, ну, или инопланетянами, а это — не грязь, это у инопланетян что-то вроде одежды. Инопланетяне также послужили причиной того, что однажды я вернулся домой в полдвенадцатого ночи — когда уже стемнело. Ну, похитили меня, так сказать, инопланетяне, всякие опыты ставили… А мама с папой весь двор обежали, несколькими седыми волосами обзавелись, и уже в милицию позвонить успели. Ох, и получил же я тогда ремня! Но проблема была не в этом. Просто, никакие увещевания, нравоучения и наказания не могли отучить меня от вранья. Даже ремень не мог. Почему-то именно вранье, которое я источал после каждого «инцидента», раздражало родителей больше всего. Даже больше самого факта моего исчезновения, разбитой посуды или грязной одежды. А тот случай, с «похищением», переполнил чашу (а может, скорее, рюмку) родительского терпения. И они, скрепя сердце, решились на тот самый шаг, который мне испортил всю жизнь. Они нашли по объявлению хорошую колдунью, прилично ей заплатили, заказали мощное заклятие, которое должно было напрочь отбить у меня всю тягу ко лжи. Так и получилось. И родители были рады, что я ничего не придумываю. И я… в некотором смысле. Ну, к пяти годам ведь совесть стала просыпаться. И все было, не то, чтобы замечательно, но, по крайней мере, в норме — пока я не пошел в школу. Вот тут-то заклятие и повернулось ко мне совсем не человеческим, и отнюдь, не лицом. Во-первых, я не мог списывать контрольные и делать вид, что мало-мальски приготовил домашнее задание во время устного опроса. Другие, даже не читая учебник, умудрялись что-то наговорить, ну, или в крайнем случае, придумать отговорки, типа температуры или болезни любимого хомячка. А я не мог. Не выучил — значит, не выучил, о чем я во всеуслышание заявлял. Не знаю, как решить этот пример — значит, не знаю. И, склоняя голову, получаю двойку, а то и кол в свой дневник. Альтернатива проста — старательно выполнять все, что задают, все подряд учить, вернее, зубрить. Дела с успеваемостью наладились, но я приобрел репутацию «ботаника», тем более, что домашнее задание отнимало много времени и сил. На то, чтобы, скажем, футбол во дворе погонять, ни того, ни другого уже не хватало. И прежние друзья махнули на меня рукой. А новым появиться было неоткуда. Ибо к репутации «ботаника» в классе у меня добавилась репутация «стукача» — тоже следствие заклятия. Стоило мне, не дай Бог, увидеть, как кто-то списывает, я немедленно поднимал руку и сообщал об этом учителю. Или, еще случай, очень памятный — когда я, помимо своей воли, сдал нескольких пацанов, куривших возле школы за гаражами. Ну, проходил я мимо, увидел их. А потом, помню, директор входить в класс, и спрашивает: «кто из вас курит?». Все отмалчиваются, а я не смог. Правда, выдал, конечно, не себя. Но меня за это побили. Не понимают, что я не виноват, это все заклятье. В ВУЗе, мне, в некотором смысле, было полегче. Ибо, от сессии до сессии живут студенты весело, а к сессии можно без особого напряжения приготовиться. Да и друзья у меня появились, ведь для того, чтобы собраться и пиво глушить, врать не надо. Более того, когда пиво в основном заглушено, вернее, перекочевало в желудок (а, частично — в голову), всех пробивает на откровения. И я, со своим заклятьем, в эту обстановку вписывался вполне гармонично. Но проблема пришла с той стороны, о какой я раньше и не подозревал. Имя ей — противоположный пол, вернее, отношения с ним. Отношения, которые у меня никак не складывались. Ну, не умею я делать комплименты. Не могу назвать девушку, даже ту, которая мне реально нравится, самой прекрасной на свете, и так далее, и тому подобное. Это не значит, что от меня невозможно услышать ничего хорошего. Но, во-первых, это «хорошее», на общем фоне выглядит серо и мелко. Неконкурентоспособно, как нынче модно говорить. А, во-вторых, как бы ни маскировались девушки за косметикой и макияжем, один плохо скрытый прыщик мог запросто испортить отношения. Если я имел глупость его заметить. Ну, и, в-третьих, в-последних, не мог я говорить о любви, когда меня влечет тупо половой инстинкт. И, вот результат: никакими серьезными отношениями у меня и не пахло. Но все предыдущее оказалось цветочками по сравнению с тем, что ждало меня на работе. Хорошо еще, что я выучился не на менеджера, не на переговорщика какого, не на торгаша, которому нужно улыбкой светить перед каждым. Я работал программистом, но даже программисту с заклятием приходилось нелегко. У программистов тоже есть начальники. И им время от времени интересно знать, как идет работа, на какой стадии, скоро ли завершится. Ну, не мог я отвечать «еще чуть-чуть», если знаю, что программа сыра и с многочисленными «глюками». Отвечал как есть, после чего начальник проникался ко мне презрением, а премию выписывал коллеге, отвечавшему «еще чуть-чуть». У коллеги «глюков» на порядок больше, и, ясно, что на отладку программы у него уйдет времени побольше, чем на написание чернового, корявого варианта. Однако у него программа «в основном сделана». В смысле, запускается. А, во что-то большее начальник и не вникает. Чего вникать-то? Еще у начальника бывают «гениальные» идеи. Да, некоторые из них действительно хороши. Но в основном это лабуда, о чем начальник не всегда ведает, и потому ждет от подчиненных положительной реакции. А я, поскольку не могу врать, непременно на эту лабуду укажу. Чем порчу с начальством отношения — медленно, но верно. Но, самое страшное оказалось в том, что мое заклятье стало мешать мне в самом рабочем процессе. Программист — творческая профессия, здесь надо придумывать, изобретать, предлагать что-то новое. А заклятье у меня эту способность отбило начисто. Понимаете, да? Если чего-то НЕТ, значит, этого от меня и не дождетесь. И я за время работы не придумал ни одной программы, и даже ни одной новой идеи не родил. Все держался на подсказках старших коллег, да спецлитературе. Но это все устаревало — и литература, и подсказки. И, со временем, в глазах начальства я стал производить впечатление вялого безынициативного работника. Ни повышений, ни премий мне было не видать как своих ушей. Таким образом, до тридцати лет я дошел, а вернее, дотащился холостяком, работником нижней ступени служебной лестницы, а также, низкооплачиваемым. Неудачником, другими словами. А тут еще оставшаяся со студенчества привычка к компаниям и посиделкам начала буквально меня давить. Студенческого веселья в этих компаниях уже не было, а вот спиртное осталось, только крепость повысилась. «Друзья» стали «собутыльниками», откровения под градусами — суррогатом нормального общения. И вот тогда я решил, что ХВАТИТ. У меня не было особой надежды встретить ту самую колдунью, по тому же адресу, да еще живьем. Но я понимал, что дальше с заклятьем жить не смогу, поэтому решил испытать свой последний шанс. И, вроде бы удача улыбнулась мне. Я снова был на той же улице, только облепленной киосками и новыми, более приличными, домами. В той же пятиэтажке, разве что постарее, да понесуразнее. В том же подъезде, только надписей на стенах больше, а запах — хуже. Только дверь в квартиру изменилась — вместо обшитой дерматином картонки стояла негостеприимная железяка. Звонок. Лязг замков и запоров изнутри. Проем, через который проглядывает домашняя обстановка. Звук телевизора — кажется, очередной сериал. И хозяйка — постаревшая, сморщившаяся, ставшая гораздо меньше, и не только из-за того, что я вырос. Но это была именно ОНА. Это к НЕЙ привели меня родители, дабы заклясть от вранья. — Здравствуйте, — быстро поздоровался я, — вы — колдунья? — Бывает помаленьку, — ответила старуха, — пенсия-то у меня — смех один. Сквозь слезы. Вот и колдую. Вам чего? Красну девицу приворожить, али недруга извести? — Ага, начальника-гада, — возникла у меня первая, довольно глупая мысль, — да нет, мне бы заклятье снять. — Эт, милок труднее будет сделать, — колдунья отошла, пропуская меня в квартиру, — ты проходи, не стесняйся. — Я заплачу, — пройдя в квартиру, я вытащил из кармана пачку денег — все мои сбережения, — вот. Больше у меня нет. — Да не в том дело, милок, — терпеливо объясняла старуха, — щас много заклятий пошло. Экзотических, незнакомых. То буржуи с Запада понаедут, да с дипломами все, да с лицензиями. То гуру какие-нибудь. С третьим глазом. Да и наши извращаются, те, кто помоложе. Порой, такое состряпают, не знаешь, как и подойти. — Вы не поняли, — сказал я, — это заклятье вы мне сами поставили. — Давно? — Ну, больше двадцати лет. — Эх, стара уже стала. Ничего не помню. Что за заклятье-то такое? — Говорить неправду не дает. ВООБЩЕ. НИКАК. — Ой, милок, эт нынче популярное заклятье пошло. Бабы неверных мужей на чистую воду выводят. Менты — преступников раскалывают. Помню, в прошлом году один депутат ко мне обратился. Чтоб я его основного соперника закляла. Обещал новую квартиру, гад. И где она? А я-то сделала все как надо. Соперник-то по ящику все светился, о народе переживал, жизнь обещал улучшить. Ха! После моего заклятья честно признался на пресс-конференции, что по поддельному паспорту баллотируется, что его по всей стране ищут, что он пластическую операцию сделал. Вот, решил еще неприкосновенность получить. Ну и взяли его, в тот же день. А квартирки новой — нема. До сих пор. А тебя-то милок, как угораздило? — Родители, — устало бросил я. — Да, ты не волнуйся, милок. Никакое заклятье, даже это, больше пяти лет не держится. Тебе уж давно пора эта, отойти. — А что же я до сих пор врать не умею? — Этого я не знаю. Побочный эффект, наверное. Может, оттого, что в раннем детстве на тебя подействовало. Не научился врать благодаря моему заклятию, потому, видимо, и не умеешь. Ты, само главно, не переживай. Радоваться надо. Все вокруг врут, а ты один — честный человек. — В том-то и дело, — буркнул я, понимая, что разговор окончен. В тот момент я успел пожалеть, что ведьм больше не жгут на кострах, что теперь это «легальный бизнес». Эх, «летальный» он, а не «легальный»… Побочный эффект видите ли. Не научился я, видите ли врать, ибо в детстве меня закляли. Значит, учиться надо, лучше поздно, чем никогда. Люди, простите, что обращаюсь к вам. Как не банально это звучит. Жить не могу! Пропадаю, реально же! Кто-нибудь, научите меня врать! Пожалуйста! 22 марта 2008 г.