Русской девушке, которая покинула Родину в совсем юном возрасте, я стал показывать свежий интернетовский ролик о разгоне милицией демонстрации оппозиционеров в Москве. На экране, милиция била демонстрантов, тащила их в автобусы за волосы, все кричали друг на друга матом, из автобусного окна высовывалась чья-то окровавленная физиономия искаженная гримасой страдания. Девушка внимательно просмотрела весь ролик и сказала задумчиво: «Какое в России красивое голубое небо!». В одной стране был город, который так и назывался – Город Невест. В этом городе жили одни только невесты. Рано утром высунешься из окна, а дворничиха подметающая двор – невеста в фате и свадебном платье. И покупательницы картофеля в магазине – все сплошь невесты и водители троллейбусов – тоже. Даже бабушки, торгующие на остановке укропом, малосольными огурцами и закуской «огонек» - все сидят в пожелтевших фатах. А женихов в этом городе совсем не имелось. Все женихи находились отдельно, в Городе Женихов, а где тот город был – никому неведомо. Поэтому, жили в городе скучновато, и главным развлечением невестам служило разведение конопляных кустиков. По закону было разрешено иметь у себя не больше трех. Так, по крайней, мере, все считали. Хотя, другие говорили, что можно иметь до пяти. В этом вопросе у невест было некоторое разночтение и плюрализм мнений. Однажды, по телевидению выступил начальник городской полиции (он, конечно, тоже был невестой) и заявил, что не знает, откуда взялись такие слухи, и что разрешенным к посадке количеством конопляных кустиков, является число ноль. Но никто этой передачи не видел: кто на работе вкалывал, у кого телевизор сломался, говорят, кто-то один эту передачу смотрел, но у него как раз было воспаление среднего уха, картинку-то он видел, а звук не различал. Конопляные кустики выращивали в специальных деревянных шкафах с принудительной вентиляцией и искусственным освещением. Но, все равно, кустикам в шкафах было душно и по вечерам невесты выносили их на прогулку – подышать свежим воздухом, как в других городах люди выводят на прогулку своих домашних собачек или куниц. Гуляли с кустиками в руках, а при встрече друг с другом говорили примерно так: «Здравствуйте-здравствуйте, дорогая Анна Сергеевна! Как Ваше драгоценное здоровье? А не смотрели ли Вы последний номер журнала «Свадьба тудей»? Там такая интереснейшая статья на третьей странице»! И так далее. В магазине готовой одежды работал один молодой олигофрен или имбицил – не знаю как правильно назвать этого инвалида. Наверное, магазин был заинтересован взять в штат такого работника, за налоговые льготы или иные преференции. Но, правду сказать, работа у него была совершенно необременительной. Он должен был поправлять потревоженные покупателями, но не купленные вещи. По магазину постоянно сновал праздный люд и портил внешний вид товара прикосновениями и примерками. Олигофрен тут же бросался к смятой вещи, бережно расправлял или переукладывал ее, а потом помещал на раз и навсегда установленное место. Я долго наблюдал за ним и, наконец, понял, что неподдельная радость, которою переполнялось выражение лица его, связана была не столько с осознанием факта, что ему позволено трудиться, но с самим процессом исправления потревоженного порядка. Эта монотонная работа, которая быстро утомила бы любого душевно здорового человека, задевала, видимо, какие-то болезненные струнки в голове этого парня и вызывала беспричинную животную радость. Мне даже показалось, что он впадает при этом в легкое забытьё вроде шаманского транса. На пухлых губах его играла легкая улыбка, подобно мотыльку он порхал по торговому залу под тихое камлание радиоточки и успокоительный шепот магазинной толпы. Я по доброму позавидовал этому молодому имбицилу, как и раньше завидовал людям умеющим объединить работу с удовольствием. У нас в Праге во многих больницах имеется устройство называемое «Бэби-бокс». Оно чем-то похоже на банкомат и так же монтируется в стену дома. Если нажать на специальную кнопку, то из стены выезжает пластиковый лоток с одеяльцем, одноразовой пеленкой и памперсом. Раньше, если проблемная женщина рожала, то могла выбросить дитя на помойку или в канализацию. А сейчас, она имеет возможность положить его в бэби-бокс. Лоток тут же задвигается внутрь стены, звучит сирена тревоги, и специальная бригада врачей спешит на второй этаж, куда уже конвейер доставил ребенка. Его моют, обрабатывают карболкой, если надо - лечат, и уж потом отправляют в детский дом. А там, глядишь, всегда находится какая-нибудь бездетная, но очень богатая семейная пара и изъявляет желание усыновить дитя. Эти буржуины, правда, всегда спрашивают у нянечки, хорошая ли у ребенка родословная, не из семьи ли он уголовников, наркоманов или цыган? И нянечка всегда отвечает, что «ребенок хорош, берите, не пожалеете». А потом, спустя 18 лет ребенок вырастает, и в канун рождества режет своих приемных родителей ножом для открывания устриц как устриц. Конечно, все это очень романтично и замечательно выглядит на бумаге, но я разговаривал с врачом, который работал в подобной реанимационной бригаде, и он открыл мне иную картину реальной жизни. Тревога срабатывает очень редко и поэтому персонал уже потерял сноровку и навыки, приобретенные в процессе тренировок. Это очень заметно проявилось во время единственного случая, когда в их больнице положили в бэби-бокс настоящего ребенка, а не манекен из папье-маше, как то бывало на учебных репетициях. А времени было уже без пяти пять, все готовились идти по домам: кто-то уже примерял пальто, другой испытывал механизм раскрытия зонта. И вдруг завыла сирена и зажглась красная лампочка тревоги! Все бросились к люку с шестом, на ходу хватая положенные по штатному расписанию предметы: кто стетоскоп, кто вату с бинтами, кто бутыль с карболкой. Достали ребенка, карболкой смазали, а что дальше делать не знают, вернее, забыли от волнения и оттого, что тренировок мало было. Стали звонить директору, чтобы спросить его, а директор тоже ничего не знает, и посоветовал связаться с Германией. А что с ней связываться, если никто не знает немецкого языка? Позвонили тогда переводчице, а она мылась в душе, звонок не услышала и трубку не взяла. В другой раз, шла из магазина одна мамаша, в руках несла ребенка и сумку с покупками. И вот, возле больницы она решила переменить руку, остановилась, поставила сумку на землю, а плечом нечаянно задела за кнопку бэби-бокса. Когда выехал лоток, она не сообразила в чем дело и посадила в него ребенка, чтобы завязать пинетки. Но в следующую минуту она отвлеклась на молоко, разлившееся в сумке, а когда обернулась снова, то ребенка на месте не обнаружила (его уже засосало внутрь стены). Мамаша запаниковала, забегала по улицам, и, в конце концов, даже забыла, у какого здания он потерялся. Когда приехала полиция, то про бэби-бокс никто не догадался и помочь ничем не смог. Этого ребенка до сих пор еще ищут по всему Евросоюзу, и даже на Украине, в России, и Молдове (по дипломатическим каналам) но, кажется, не найдут уже никогда. Слушая джаз 40-50-х годов, иногда угловатый или наивный, с веревочным звуком контрабаса и надтреснутым голосом легендарных чернокожих вокалисток, понимаешь, что сейчас уже, так сыграть невозможно. Эта музыка, включает в себя и весь антураж того времени, окружающую атмосферу, настроение, мир исчезнувший навсегда. Любая попытка повторить такой джаз, обречена стать стилизацией похожей на оригинал в той или иной степени, но неспособная быть идентичной ему. Музыканты, которые попробовали бы сделать такое, не смогли бы верно изобразить дилетантизм свойственный игре звезд того времени, ибо сами они, были бы, несомненно, профессионалами, сегодняшние дилетанты интересуются совершенно другими музыкальными стилями. Жаль и грустно. Грустно, оттого, что любая невозможность печальна. И звезд джаза жаль (они-то ведь, в основном, все уже умерли от старости, наркотиков и алкоголя) и музыкантов жаль, у которых не получится сегодня изобразить такой джаз, и тех дилетантов жаль, которые интересуются другими музыкальными стилями (наверное, рэпом или еще какой-нибудь дрянью). И себя почему-то, тоже жаль, просто так, за компанию. В середине XXI века группе научных работников под руководством доктора Берга (Berg) удалось достичь значительных успехов в области исследования процессов метаболизма живой клетки. Практическим результатом этих работ стало создание методики замедления обменных процессов в организме человека. Теперь, неизлечимо больные или просто старые люди могли пройти сравнительно несложную процедуру консервации и превратиться в то, что сегодня мы называем «полуживыми». Это название прижилось не сразу. В ново-средние века, в тот злосчастный период мракобесия и всеобщего огрубления нравов, который все культурные и образованные люди называют не иначе как (тут сами впишите какое-нибудь слово), людей этих презрительно именовали "каматозниками", "зомби" или "живыми овощами". А если они попадали под горячую руку тогдашних капризных правителей, то те нередко повелевали бросить их в реактор порушенной АЭС (немало таких АЭС ржавело в те годы по полям и буеракам) или приказывали превратить в пылающий куст. Но сегодня, когда знамя гуманизма и политкорректности вновь гордо взметнулось над Джомолунгмой, мы величаем их не иначе, как «полуживые». Правду сказать, совсем немного их уцелело, а те кто остался - замкнулись в своем маленьком обособленном мирке. Полуживые создали даже собственное искусство, хотя нам – обычным людям, оно кажется скучным, и несколько, что ли, статичным. Действительно, трудно слушать музыку, в которой временной промежуток между соседними нотами составляет не менее получаса. Однако, в среде богемы, в последние годы проснулся заметный интерес к искусству полуживых, и в особенности, к их танцам. Эти танцы даже вошли, как будто, в моду. Немного странное впечатление испытываешь, зайдя в современный танцевальный клуб: все танцоры покоятся в напряженной неподвижности и лишь едва заметное дрожание членов указывает на то, что они еще живы. Внезапно, по им одним ведомому сигналу, все танцоры разом прыгают вверх или вбок и вновь замирают в той позе, в которой застигло их следующее мгновение. В центре зала самозабвенно танцует пара настоящих полуживых, родившихся еще может быть в XX веке. Он нежно обнимает ее за талию, ее рука покоится на его плече. Они еле заметно улыбаются. Не понимаю людей, которым нравится музыка ансамбля АВВА. Холодное, выморочное, синтетическое искусство. Для меня, они олицетворение рыбьей европейской нежити, один из признаков вырождения и заката. И как, скажите на милость, смогли они стать супер поп-группой, не используя ни единой блюзовой интонации? Ведь блюзовая основа – это тот фундамент, на котором стоит вся современная джаз-рок-поп культура. Она, суть африканская пассионарность и разнузданная сексуальность дикого черного человека, которой лишены люди белой расы и к которой они, поэтому так сладострастно тянутся. Мне кажется, если бы во второй мировой войне победили фашисты, то вся эстрадная музыка была бы сегодня похожей на песни АВВА.