От кухни до балкона протянулся длинный коридор. Этот же коридор, если свернуть чуть раньше и зайти в какую-нибудь дверь, может привести Вас в ванную, туалет или большую комнату с телевизором, двумя аквариумами и кроватью. Здесь, в коридоре, не доходя до прихожей, на четверти пути к балкону, я поскользнулся и упал. Поскользнулся на небольшой луже, которая образовалась, когда я тащил предыдущий таз с водой в дальнюю комнату. Вода тогда лишь слегка перелилась через край, возмущенная моим неритмичным шагом, но все-таки сумела образовать для себя некий плацдарм, которым воспользовалась теперь. Я упал и целый таз воды, рухнув на пол, залил собою всю прихожую. Мне больно. Рука болит, нога, но я быстро встаю, бегу в ванну, хватаю тряпку… Наспех вытираю пол. Тапки, ботинки, какие-то газеты – все промокло. Паршиво. Чертова вода… Пока я вытирал пол, кошка, недовольно фыркнув, устремилась в комнату, к первому тазу. Собственно говоря, таз этот ей и предназначался. Она из него пьет, и я, потакая её привычкам, каждый день меняю в нем воду. Сейчас еще утро. На улице воскресенье и у меня, как и у подавляющего большинства людей, сегодня выходной. Абсолютно свободный день, в который как-то неуловимо втиснулись разные мелкие и теперь уже неизбежные дела. Сначала одно, потом второе, потом эти дела выстроились в цепочку, и вот теперь, в десять утра, я, например, знаю, что в двенадцать зазвонит домофон и зайдет один мой приятель. Зайдет он не просто так – он должен забрать кошку. Ну и выпить со мною кофе. Я открою дверь, он войдет, как это принято, пожмет мне руку и скажет «привет Олег!». Собственно говоря, кошка эта его. У меня он оставил её всего на неделю... Вообще жалко – с ней я нашел общий язык. Но до двенадцати ещё два часа. За это время я собираюсь дотащить второй таз с водой до балкона. И чем раньше, тем лучше – пусть воды в нем немного, а на улице еще почти зима, но он должен покрыться хоть каким-нибудь мало-мальски приличным слоем льда к ночи. А на это все-таки нужен не один час. Свободного времени у меня с большим запасом. Уже минут через пять я набираю воды и иду с нею на балкон. Ставлю таз на пол, закрываю всем чем только можно от солнечных лучей… А сегодня они есть. Сегодня, десятого марта, на улице дивный зимний денек. «Мороз и солнце»… Хорошо бы еще, что бы второе не помешало первому. Однако на погоду влиять я не могу. Я закрываю дверь и иду на кухню кормить улитку. Это прекрасное существо живет в комнате, в одном из аквариумов (хотя, наверно, правильнее теперь называть его террариумом). Большая, величиной с ладошку, она ползает по стеклянным стенкам и время от времени закапывается в грунт. Сегодня она будет есть огурец… Буквально за две минуты я обхожу всю квартиру. Еще мне надо сделать запись в дневнике. Я его веду только по будням. Вернее записываю только то, что случается с понедельника по пятницу. Субботу и воскресенье я не трогаю. Почему, объяснить сложно… Просто раньше так обычно получалось, потом вошло в привычку, а теперь стало правилом. При этом работу, которая отнимаем по восемь часов от каждого дня описывать как-то не хочется. Она и так прилепилась к каждому из этих пяти дней и вросла в них подобно растению. Я её знаю. Позавчера было как-то не до дневника, вчера я тоже забыл сделать эту вполне обычную запись… Не беда – сделаю её сегодня. Я открываю тетрадь, которая и является тем самым дневником, и пишу: «8 марта. Выходной. На работу не ходил. Отослал с мобильного телефона поздравления всем женщинам, чьи телефоны знаю и которые могут ждать, что я их поздравлю. Купил подарки особо близким… Завтра буду их дарить. Сегодня же… Ну, не важно, что сегодня» Забавная получилась запись. На самом деле, день был насыщенным. Пятница, конечно, но восьмое марта. Не просто выходной, а праздник. То есть особый сорт выходных, стоящий аж на два уровня выше «обычного будничного дня». Однако не хочется все это описывать. Видимо, в воскресенье я действительно не в состоянии вести дневник. Не в состоянии... Странное ощущение – ничего не хочется. Я работал всю неделю, но особой потребности в отдыхе не ощущаю. У меня нормальная зарплата, не очень большая, но мне хватает. У меня нет девушки и, честно говоря, она мне не особо нужна. Раньше... Раньше, я иногда чувствовал, что жизнь проходит мимо, что надо, что-нибудь предпринять, что-нибудь особенное, но сейчас это чувство ко мне не приходит. Тем не менее, сказать, что моя жизнь благополучна я не могу. Она не хороша и не плоха. Она просто есть. Имеется в наличии... Конечно, так у нас принято, если с кем-нибудь заговорить на эту тему, то человек сразу скажет тебе, что это «не худший вариант» или может «тебе повезло»... Впрочем последнюю фразу чаще говорят не с целью подбодрить, а с таким выражением, что «ты, мол, кому-то что-то должен»... Слава Богу, у меня хватает ума тему эту в разговорах не поднимать. Как по часам, ровно в двенадцать, загудел домофон. Вошедший в прихожую приятель, как и ожидалось, пожал мне руку и сказал «Привет Олег!». «Ну, привет…» ответил я. Натоптав в прихожей целую лужу грязи и повесив куртку на торчащий из стены гвоздик, друг мой, которого звали Глеб (никогда больше не встречал этого имени. Может поэтому с ним и общался), направился на кухню. На ходу спросил, есть ли у меня кофе и, получив в ответ что-то нечленораздельное, отправился к небольшому шкафу. Кофе там был… - Кстати, как тебе, ты прочитал? – спросил Глеб, еще не успев даже нажать кнопку на электрическом чайнике. Это он о своем эссе… Вернее, я даже не знаю, как это назвать. Он мне дал его неделю назад и сказал: «обязательно изучи». Я начал читать. Эссе начиналось так: «Мы все понимаем, что поэзия тем интересней, чем точней и разнообразней рифмы и строфы. Все то, что составляет форму любого поэтического произведения…» Хотел бы я сказать, что дальше я не читал, но на самом деле дочитал я почти до конца. Я так и не понял, зачем он мне дал этот текст, что он с ним хочет делать и с кем он спорит… А вот теперь я должен рассказать о своих впечатлениях. - Хорошо. Мне понравилось… Чайник включи. Глеб слегка сдвинул брови, но кнопку нажал. - Ты там мог заметить, что кое о чем мы с тобой раньше говорили. Я как бы попытался продолжить наш диалог… - Да. Я понял… Брови Глеба снова расползлись в разные стороны. Они у него были большими. Казалось, что при желании он мог бы сдвинуть их так, чтобы они и вовсе соединились… - Мы с тобой много о чем спорили – я попытался придать предыдущей своей реплике хоть какую-нибудь осмысленность – я так понял, что ты там пишешь о стихосложении, я в этом мало понимаю… - Да все ты понимаешь – Глеб меня вдруг оборвал. При этом он так повысил голос, что казалось ещё чуть-чуть, и он ударит кулаком по столу. Вообще, Глеб всегда был склонен к излишни эмоциональным реакциям. Я к ним привык. Никаких серьезных конфликтов у нас с ним не возникало. Зато другие люди... Они не всегда были так же терпимы по отношению к моему другу. - В стихосложении? Смеешься? Кому это сейчас нужно... К тому же я и ямб-то от хорея не всегда отличу. - Отличишь, отличишь… И вообще я не об этом. Вот скажи, что ты последнее написал?.. Ненавижу такого рода разговоры. Когда-то давно, еще в школьные годы, я, как и многие другие люди, писал стихи. И тогда же одно из этих стихотворений было прочитано Глебом. С тех пор, ничего «творческого» он от меня добиться не мог, но это ему не мешало время от времени спрашивать у меня, «что я последнее написал». - Ничего я «последнего» не писал. Слишком занят был изучением твоего эссе. - Ну! Почти поверил... Чайник закипел. Я встал, чтобы выключить его. По идеи он должен сам выключаться, однако после нескольких падений на пол он это умение утратил… Я налил воды в две кружки, в которые был уже заботливо насыпан кофе. Об этом, разумеется, позаботился Глеб. Странно, что и мне он кофе насыпал… - Угощайся – залив кипятком нечто совсем непохожее на кофейные зерна, я протянул одну из кружек Глебу. Через минуту мы сидели друг напротив друга, и пили кофе. - Как там погода? Морозно?.. – наконец спросил я. Глеб раздраженно вскинул свои густые брови. Из-под них как-то несуразно выглянули маленькие, как мне показалось, глаза. - Нормально. Наступило молчание. Сделав пару глотков, я поставил кружку на стол и вновь спросил. - А мороза не намечается?.. - Нет, вроде. На что не о чем кроме погоды говорить?!.. - Мне действительно это интересно. Я отпуск взял... Я не врал. Это действительно было так. Сегодня у меня воскресенье, а завтра еще одно воскресенье, потом снова и так до конца недели. А еще мне нужен был мороз. Таз на балконе должен покрыться льдом к вечеру. - Солнце светит, птички поют. Ну, или не поют. Ноль градусов по Цельсию. Для этого прогноз погоды существует… Ты моё эссе вообще не читал? - Я же сказал, что читал. Что ты придираешься? Просто тема это не моя, а твоя. Я стихосложением разве что в школе занимался и то так… Для себя. «Для себя» - шаблонное определение. Вернее было бы сказать «ни для кого». Мне ни тогда, ни тем более сейчас никакие стихи не требовались. Создавать их я не умею и вообще когда-то давно я решил, что для творчества или для поэзии в более широком смысле слова, там слишком много лишнего. Но надо признать, Глеб в чем-то прав. Таз с водой не напрасно мерзнет на балконе и, наверное, то, что делаю я, может быть обозначено как поэзия. По крайней мере, я для себя могу это так обозначить. Могу, если учесть, что один вид искусства отличатся от другого лишь механическим наполнением, границами. Ограничишь его словами, заставишь их выстраиваться в отдельные строчки, соединишь их рифмами и получишь стихи. Эти границы не есть само искусство, но они позволяют ему сбыться. Воплотиться во что-то материальное… По злой иронии, они же отправят любое произведение в небытие. Краска рано или поздно опадет, язык станет мертвым, музыкальный инструмент забудут. В моем случае все происходит у меня же на глазах. Мне не надо ждать тысячу лет, пока люди позабудут даже само слово «пианино» или будут кое-как расшифровывать слова какой-нибудь пустенькой песенки – вода высохнет к утру. От размышлений меня оторвал голос все того же Глеба: - Ну и? Скажи что-нибудь о моем эссе. Пусть даже плохо. Я ценю критику. Он врал. Критика его, как и всякого нормального человека, раздражала. Впрочем, как и всякий нормальный человек, он это отрицал и всячески скрывал. Тем не менее, иногда бывают ситуации, когда чтобы человек от тебя отстал, надо сказать ему что-нибудь не очень хорошее, чтобы всей будущей льстивой речи придать хотя бы призрачный оттенок правды. Оттенков же этих, как правило, хватает подавляющему большинству людей. - Эссе как эссе… О стихосложении. Чего ты от меня хочешь? Я бы его назвал: стихосложение как механика. - У него есть название. «Взгляд на поэзию воочию». - А, да, точно… После этой фразы я минут пять как мог хвалил прочитанный мною текст. Получилось как-то фальшиво, но Глеб, казалось, остался доволен. Далее мне предстояло совершить еще один маневр, а именно не дать Глебу развить тему, задушить разговор о всякого рода эссе на корню, но с этим проблем не возникло. Я заверил его, что «говорить это впустую» и что надо бы ему свои мысли писать, а я все это прочту, и тогда будет предмет для разговора, «а так… Ну, ты понимаешь». - Понимаю, конечно... А как Рыжа? Глеб вспомнил о кошке. Я её называл «Кошка». По-моему это идеальное для неё имя. И улитку у меня зовут Улиткой... Но Глеб все-таки хозяин Рыжи, поэтому ничего не поделаешь. - Нормально. - Слушай, ты не обращай внимание на всё это моё занудство... Понимаю, что глупость, поэтому кроме тебя мне и не показать это эссе никому. Он засмеялся... Я засмеялся в ответ. После этого тема эссе была бесповоротно закрыта и я понял, что больше Глеба у меня ничего не держит. Он допил кофе, упаковал Кошку в сумку, которую принес с собой и вскоре покинул мою квартиру, сказав перед уходом «ой, тут с ботинок натекло, надо было тряпку бросить…» Я закрыл за ним дверь и начал вспоминать, что там дальше по плану… Парадоксально, но дел в выходной день может оказаться даже больше чем в рабочий. Ничего серьезного, ничего глобального. Просто всякие мелочи, которые, тем не менее, надо сделать. Для начала неплохо бы вытереть пол в прихожей… Лужа грязи, которая успела здесь образоваться, чем-то напоминала пару деревьев, которые склонились в сторону и держались не то на каких-то камнях, не то на собственных тенях. При этом тень под правым деревом была весьма четкой и прямой, тогда как под левым, казалось, она готова вот-вот обвалиться. А над всем этим взгромоздилась непонятная клякса, которая вполне могла бы сойти за солнце. За такое же, как и деревья, черное солнце. Но пора все это убрать. Иду в ванну, беру тряпку и, возвратившись обратно, вижу, что теперь вся эта картина перевернута. Я смотрю на нее с другой стороны и весь пейзаж, сохранив все свои недавние смыслы, теперь перевернут. Солнце внизу, деревья наверху и упасть они должны на солнце. Забавно. Бросаю на лужу тряпку и уже во второй за сегодня раз убираю прихожую. Чистота. Отсутствие грязи. Вскоре я выхожу на улицу. Иду в магазин – надо купить еды. Погода до неприличия теплая. Мне, человеку в такой зимней и такой черной куртке, на солнце становится даже жарко. Кто-то наверху явно решил поиздеваться и, хотя балкон находится на тенистой стороне дома, там наверняка нет никакого минуса… Снега на улице много. Очень скоро, когда станет тепло, он растает и всё будет в грязи. Сейчас же еще все бело-черное. Белый снег и черная грязь. Вдоль дороги, стараниями тысяч машин, снег тоже стал черным. Город не убран, но на улице свежо и потому, когда выходишь из дома, можно поймать себя на мысли: красота... Хорошо сегодня... Магазин, обилие различных продуктов, касса… Минут двадцать я трачу на то, что бы наполнить корзинку кое-какой провизией и еще минут двадцать на то, что бы расплатиться за неё: очереди в воскресенье длинные. Как это все угнетает... Два раза идти одним и тем же маршрутом мне никогда не нравилось. Поэтому домой я возвращаюсь не мимо дороги, а дворами. Здесь тоже снег, но вдоль небольшой тропинки уже начала расти трава. Видимо под землей проходит труба с горячей водой и всякий прохожий наблюдает длинную, пусть и узкую полоску земли без снега. На люке, который расположен в конце этой полоске, ближе к моему дому, греются кошки… Стоп. ...А вокруг мир, который настолько велик, что невозможно его себе представить. Вот я иду из магазина, а где-то едут поезда, кто-то сечас курит или ест, какая-нибудь экзотическая птица высиживает яйцо, звезды взрываются, галактики летят, атомы водорода и кислорода превращаются в воду... Я смертен, но не время. Время конца не знает. А если это так, то и я повторюсь рано или поздно. И что будет меня отличать от того, «меня будущего»? Возможно только то, что когда он, со всеми моими настроениями, знаниями и опытом дотронется пальцем до своей ноги – я этого не почувствую... К вечеру, а точнее к шести часам, о которых принято говорить «столько-то вечера», а не дня, хотя на улице ещё и не стемнело, я более-менее справился со всеми заурядными, бытовыми проблемами и готов был отправиться на балкон, дабы посмотреть, как там идут дела. Нет, я понимал, что самое холодное время еще впереди, но кто его знает? Может, корочка льда уже легка поверх водной глади и готова подарить мне надежду на благополучную концовку дня… Нет. Вода, несомненно, остыла, но замерзать не спешила. Между тем, я купил сегодня, помимо всего прочего, желтый пульверизатор, в народе называемый «пшиколкой», и даже залил уже в него воду… Будет весьма обидно, если весна именно сегодня одержит победу, причем в моем тазу. Различные бумажки, которые специально мною еще вчера, после работы, были особым образом вырезаны, готовы стать на пути брызг, испускаемых «пшиколкой», и, сохранив кусочки пространства сухими, образовать между множеством маленьких капелек нечто вроде теней и надписей... Но нужен лед. Без него никуда. Лучше бы, конечно, о нем было ещё вчера позаботится… Ну да ладно. Семь часов вечера, восемь, девять, десять… Все это время я хожу по комнате. Несколько раз подхожу к окну, что бы покурить. Я уже давно знаю, что буду делать. Продумал буквально все, каждую мелочь... Установил правила. Правила... Да, они важны. Можно придумать массу образов, идей... Даже ощущений. Но пока нет формы, пока ты не ответишь на вопрос «как ты будешь Это делать» - все впустую. Форма отвечает не только за эстетику, но и за последующую жизнь все этих мыслей и образов. Во время творческого процесса, автор свое произведение создает по определенным законам. Иногда он их сам и создает, иногда они заимствованы, иногда продиктованы обстоятельствами, но они всегда есть. Когда же конечный результат получен, и автор отходит в сторону, появляются совершенно разные люди. Все они смотрят на то, что создал автор, но тут уже не важен ни он сам, ни его творческий процесс. Здесь все зависит от них – зрителей, читателей, тех, кто смотрит. Чтобы воспринять то, что сделал автор, они должны принять те законы, которые он ввел. Некие правила игры. Если они их принимают, это совсем не значит, что им обязательно понравится, то, что им представили, но это значит, что сам контакт состоялся и они говорят с автором на одном языке. Если же они эти правила не принимают, то происходит взаимное отторжение: произведение искусства остается непонятым или даже нелепым, а наблюдатель не получает ни эстетического, ни эмоционального, ни духовного, ни интеллектуального заряда, который вкладывал в свое творение автор. Глеб все сводит к умению и оригинальности... Но первое это только лишь техника, а второе... Повторяются дни, ночи, люди, ситуации. Все повторяется. И даже пытаясь создать что-то новое, ты повторяешься уже в том, что и ты, и люди до тебя, уже пытались, уже творили, уже ощущали и переживали это. Не думаю, что мы настолько уникальны, что даже ощущения одного и того же процесса у нас разные. Не думаю, что и процесс это так уж различен. Так неужели, разница между двумя людьми, которые что-то создают только в конечном результате?... В том, что априори им не принадлежит, в том, что каждый толкует по-своему и где не так уже важен автор, а важен лишь читатель, наблюдатель, с его индивидуальным характером, набором знаний и представлений… Который может ждет от автора чего-то конкретного, нужного лично ему, а может тоже просто не любит понедельники. Пора, пора... Весенняя пора. Пора признаться, что погода подвела. Вода не замерзла. Хотя наверно глупо было на это надеяться. Между утренними минус двумя и дневными плюс тремя разница не такая большая. Нет ледяной поверхности, нет изящных и таких разнообразных кусочков льда, которые можно было бы использовать, ну, хотя бы подобно смальте… Теперь у меня есть пять (даже шесть) дней, что бы продумать, что именно я буду делать в следующее воскресенье. Продумать еще раз, дабы появилась такая возможность. Ну и надеяться, что на улице вновь станет холодно. Весенние заморозки дело весьма обычное, может и снег выпасть, кто его знает?.. Чушь все это. Момент упущен. Всему свое время. Даже если на следующих выходных будет минус сорок – это ничего не изменит... Ничего. Боже мой! Какая все это глупость. Глеб со своим нелепейшим эссе... Да и я ничем не лучше. А ведь мне завтра даже никуда не надо... Вообще никуда. Никто не ждет со мной встречи, никому не надо со мной увидеться. Ни на одну секунду еще нет планов. Завтрашний день еще не оброс делами. Ничего нет – свобода. Я понял, что надо делать. Быстро вытащив из шкафа свой старый рюкзак, я набил его какими-то вещами, о которых сумел вспомнить, проверил наличие паспорта, взял все деньги, которые у меня были, бросил к Улитке в террариум два огурца и полкабачка и выбежал из дома. Одиннадцать часов вечера. Уже через двадцать минут я буду в метро, а через сорок в кассах суточной продажи я буду объяснять незнакомой мне женщине, что мне нужен один билет в плацкартный вагон всё равно до какого города. Можно до Иркутска или хотя бы до Казани, но как можно скорее... http://astafeev.ru/mir_Olegov_ili.html