Часть 1 (продолжение. Начало: http://www.my-works.org/text_57726.html) Сидел за вагончиком, кидал камни в банку. Попал. Банка звонко разбилась. Голоса в вагоне умолкли на минуту. Потом они продолжили. - Какие там дети, слушай… Это животины. Дети… - Не ну наши пацаны. - Тебе Тимур рассказывал, как они работу делали? - Что-то было. А да, помню. Поржали. Вагончик начало трясти от дружного гогота. - Не харкай на пол, вот же пепельница, б… - Они сколько ему принесли? - Сто баксов. Остальные сказали, что за работу взяли. Да дикие! Дикие, я тебе говорю! - Ну. За двести долларов человек в больнице. В двенадцатом часу к нему домой припёрлись, разбили всю голову и забрали, я думаю, все мани, которые только у него при себе были. Тимуру он должен двести. Сказал: мне недосуг по таким мелочам трясти комерса, идите, решите аккуратно. Дал пацанам заработать. Опять гогот. Потом шушуканье. Кто-то подошёл к окну, и я почувствовал, что на меня смотрят. Не стал оборачиваться. Пусть думают, что не слышу. - Короче, пусть они едут. Вот бы я ещё подставлял ценные кадры. Как-то незаметно я втянулся в одни сплошные проводы. Помню, несли гроб. Дорогой, дубовый. Важным и жирным был покойник. Я оказался чуть выше других, и нагрузка на плечо была весьма болезненной. Шли, молча, лица серьёзные, скорбные. С самого утра говорили мало, совсем не улыбались, и я чувствовал, как моё лицо деревенеет. Но держать себя в руках было не сложно. В общем-то, ничего смешного, в самом деле, не наблюдалось. Прошли этот долгий, долгий последний путь. Погрузили гроб в автобус. Я пошевелил плечом, размял. Оно приятно захрустело. Почему-то стало очень хорошо. Но улыбаться, конечно, было нельзя. Мы сели пятеро в одну легковушку и поехали следом за процессией. Ехали молча, вроде как на похоронах. И человек был уважаемым при жизни. Но эта вот правильная скорбь в конец достала, и я сказал: - когда соберусь помирать, отожрусь так чтоб у несунов позвоночники сломались. Неуместная шутка вызвала молниеносный разряд неудержимого смеха. Машина тряслась на ходу, мы гоготали, выплёскивая наружу всю накопленную эмоциональную сжатость, что спрессовалась в нас за утренние ритуалы погребения. Смеялись всю дорогу, а это не менее двадцати – тридцати минут. А может и больше. В итоге, уже подъезжая к кладбищенским воротам, водитель заикаясь от смеха сказал: - Ладно, поржали и хватит, всё-таки похороны… Через месяц погиб очередной знаток жизни вольной, а потом ещё и ещё. Иногда, просыпаясь я слышал похоронную музыку с ударами тарелок. В доме где я проживал начался повальный мор бабушек и наверное дедушек. Их хоронили почти каждый день. Я стал привыкать к этим звукам. Так что когда я являлся на похороны очередного товарища, мне всё было уже привычным. Постепенно я перестал воспринимать смерть и последующие ей процессии как что-то из ряда вон выходящее. Это продолжалось, наверное, больше года, и у меня появилось устойчивое чувство обыденности происходящего. Но всё-таки я вздохнул с облегчением, когда в моём доме больше не осталось бабушек готовых отправиться в последний путь. Очередной приятной новостью явилось распоряжение отбыть с двумя старшаками в область по незначительному и рутинному делу - взять деньги из пункта «А» и доставить их в пункт «Б», обогатившись командировочными и причитающейся комиссией. Мысль о возможности хоть ненадолго вырваться из города, который стал похож на склеп, с его постоянными процессиями, гробами и белыми тушками покойников, доставила мне чувство эйфории. Я люблю дорогу. Саму по себе. Люблю ехать ночью, смотреть через стекло на небо. В те времена я не был самостоятельной боевой единицей, что меня вполне устраивало. Старшие всё решали, намеренно оставляя нас, шпану на подвязках, не столько из тёплых чувств, сколько из опасений, что мы учиним беспредел. Опасения были небезосновательные, и мы при любой возможности демонстрировали свою тупую удаль, при том начисто забывая о приказах и наказах. В этот раз с нами ехал Лёша, по умолчанию именовавшийся Леший. И вернее имени не подобрали бы даже родители. Это был двухметровый худой парень двадцати с копейками лет. Сухой как лесная коряга. Такой же опасный и сучковатый. Его удивительной особенностью были успешная спортивная карьера восточного бойца и несовместимая с ней любовь к игле. С ним было спокойно. Страшный человек и на вид и на повадки, но что может быть лучше, когда такой на твоей стороне? Так же с нами ехал его пухлый дружок, Виталик. Не столь страшный. Даже добродушный. Но с очень длинным и острым языком. Хорошо. Моё дело маленькое. Хорошо то как! В день отбытия я явился к ним. Моё появление восприняли меланхолично. Сели за стол и продолжили пить. Лица у моих спутников были мрачные и удручённые. - А чо такое? – спросил я, встав перед столом и разведя руками. – Чо за сопли? Мы едем или как? - Едем. - Кивнул Леший, не отрывая взгляда от стакана. - Вот нафик тебя берём, не понятно. Я пожал плечами. - Не знаю. Сказано ехать, я еду. Я сел в кресло, напротив окна. - Да это понятно, что сказано. - Кивнул Виталик. – А ты знаешь к кому мы едем? - К Пастуху мы едем. – Ответил я. - К Пастуху. – Виталик опять кивнул. Хотел видимо что-то добавить, но чавкнув, замолчал. - Он нас завалит скорее, чем деньги отдаст. – Вдруг истерично заявил Леший. – Ты понимаешь, что эта жаба скорее порежет нас на куски, чем рассчитается? Леший выпучил на меня свои мутно-красные глаза. Я смотрел на него и молчал. В груди стало холодно, в голове жарко. Если уж Леший нервничает… Но они не нервничали. Они боялись. И это было хуже всего. - В лоб ему. – Предположил я, скорее для разрядки обстановки, нежели серьёзно полагая, что мы вправе трогать хоть пальцем вора. - Ага… в лоб… Ему что в лоб, что полбу, всё едино. Виталик шутил. Это порадовало. Они напивались, я смотрел телик. Всё наше общение сводилось к предстоящему краху наших судеб в результате нынешней поездки. К вечеру ребята были почти готовы. Оставалось только сообразить, как дойти до машины. Так что отбыли мы только на следующее утро…