К родникам припадая жестоких степей, Что колючками кормят двугорбых верблюдов, Иногда понимаю значенье гусарских речей, В коих жалкая страсть очевидного чуда. Чудо-дева в смеющемся шлеме из золота гор, Что копьём достаёт до разрыва земной селезёнки, Самый главный монахам всех станций конечных укор И неясный пример по лужам бегущей девчонки. Раз в столетье, на светлую Землю, как капля дождя, Упадёт ярко — красная капля с острия не тупого. Содрогнется земля и затянется туже у шеи петля. И от жизни до смерти останется очень не много. Я увижу в глазах этой древней Афины мольбу. У источника встав, разогнувшись, как может пружина, Я рвану прямо к ней, моё тело не будет в гробу И душа избежит безнадёжного душ карантина. И тогда по лугам побежит, быстронога, как лань, Расплескает все лужи и смехом растопит истоки, Как девчонка смешная, её безрассудная длань. И забудут свои предсказанья седые пророки. Знаю все чудеса не чудесней трёх капель мольбы, Что исполнят всегда и будет гореть исполненье Бесконечной разгадкой прекрасной и вечной судьбы, Где не будет и места гниенью, разладу и тленью.