Зажечь лучину, притаиться в храме. Жестокость судей всю списать на вехи. Соврать Иисусовой надёжной маме, Что всё прошло и прошлое - помехи. Так возраст смерти городских развалин Прописан краской на лице Пандоры, А с карты мира старый добрый Таллин Украли алчные, безграмотные воры. Как языки, французский и японский По сути одинаковы и браны. И ужаснуться - знал покойный Вронский Больное место безутешной Анны. Когда завоют страшно паровозы, Колесовав и распластавши тело В крови потонут, их нелепы позы И гильотинно гибельное дело. И вдруг понять, что все изобретенья Затем нужны, чтоб человек разумный Не смог свободно принимать решенья, И что свободны были только Гунны... *** В горах бывает утром незнакомо, Но солнце встанет, от него теплее. Я долго шёл к себе и вот я дома. И снится жизнь, как вечности аллея.