В пять мой рабочий день заканчивается. В десять минут шестого я выхожу на улицу и обычно еду домой. Сегодня же, дойдя до метро, я спустился на эскалаторе вниз, на станцию, но вместо того, что бы поехать домой, поехал в противоположном направлении. Там, куда я сейчас еду, меня интересует конечная станция… Вернее почти конечная. Еще года три назад дальше поезда не ездили, но теперь, когда ветка выросла, бывшая конечная станция таковой являться перестала. Тем не менее, выходить мне там. В вагоне метро я нашел себе место между двумя скамейками и, вцепившись в поручень, стал изучать свое лицо, которое благодаря темноте туннеля отражалось в окне напротив. Рядом со своим лицом я обнаружил лица еще нескольких людей, среди которых были почему-то только мужчины… Какое-то неприятное ощущение холодом пробежало по моей спине и, достигнув головы, заставило поднять глаза, не смотреть на отражение. Ощущение своей двуручности, двуглазости, своей человечности никак не отставало. Давно, еще в детстве, я открыл в себе эту человечность, и теперь, время от времени, она выглядывает из самых различных темных углов и смотрит на меня как сейчас, моими же глазами. На верху, над окном даже рекламы никакой нет… Я решил притвориться будто бы я сплю и закрыл глаза. Шпала за шпалой, станция за станцией, народа в поезде все меньше, а я все ближе к цели. Когда я вышел из метро, я пошел вместе со всем людским потоком к остановке трамвая. Но сам трамвай был мне не нужен. Можно, конечно, и подъехать, но я предпочитаю ходить пешком. Моя цель – это некое место. Место, где я когда-то жил. Там прошло мое детство, вернее, та его часть, которая сейчас кажется мне самой ценной. Я говорю «место», потому что лет пять назад уже и без того заброшенный и обвалившийся дом снесли, а участок, который после нашего переезда быстро зарос, был весь перекопан. Там что-то рыли, видимо освобождали территорию для будущего строительства, но, когда все лишнее было удалено, стройку свернули. Не знаю, что у них там произошло, но вот уже пять лет на том месте нет ничего. Последний раз я ездил туда около года назад… Чуть больше. Сейчас весна, а это было прошлой зимой. И тогда, помнится, я говорил себе, что никогда не вернусь сюда снова… Что ж, видимо вернусь. Вдоль трамвайных рельсов, метрах в пяти от них, расположено шоссе. Оно тянется далеко за пределы города, и если на трамвае мне надо было бы выходить на самом его кольце, то на машине, например, я бы мог легко и не заметить, где там был раньше мой домик… Впрочем, я вру. Я бы заметил. Я перехожу шоссе и иду по тротуару – идти между потоком машин и гремящими трамваями мне совсем не хочется. С этой же стороны, вместо трамваев, стоят дома. Большинство из них новые. Однако, пусть и не часто, мне удается узнать старые, покосившиеся и такие знакомые строения. Их мало осталось, и они откровенно вредят тому образу чистого, успешного района, который пытаются создать в последние несколько лет местные власти. Хотя я снова не прав… Они-то вписываются. Они, эти старые, небольшие домики, эти разномастные заборы и крошечные огородики выглядят абсолютно гармонично с озером, которое расположено за ними и деревьями, которые время от времени падают и срывают провода, тянущиеся от столба к столбу, чем обесточивают весь район. Не вписывается «новый образ». Кажется, что сам город (не только здесь, но и почти во всех районах) выдавливает из себя различные новомодные постройки. Пытается сбросить этот, возможно, и прекрасный, и красивый, и полезный, но абсолютно неорганичный и несовместимый с ним компонент, который так упорно вторгается со всех сторон в нашу жизнь. Я иду быстро. Через некоторое время я дохожу до сгоревшего магазина. Вернее до пустой заасфальтированной площадки, на которой нет уже даже напоминания о том, что когда-то здесь стоял магазин. Он пал первым, еще до того, как стали исчезать дома. В одну прекрасную зиму кто-то его поджог. Года два еще здесь оставалось пепелище, но потом его все-таки убрали. Вообще не проходило и зимы, что бы наш дом или дом каких-нибудь наших соседей не горел. На это время мы уезжали в город и одинокие строения полностью или частично уничтожались. До того, как нам пришлось уехать отсюда окончательно, дом наш горел четыре зимы подряд, но никогда не сгорал полностью, а потому каждый раз мы упорно его отстраивали. В начале он лишился веранды, которую при желании можно было назвать «столовой», потом верхнего этажа, на котором, впрочем, жили не мы, а наши соседи… Ну вот. Я дошел. Вид на озеро здесь отличный. Ничто его не закрывает, ничего не мешает глазу. Обратно я поеду на трамвае, а потому мне следует перейти шоссе. Перехожу его в неположенном месте («положенных» мест здесь нигде, сколько видит глаз, нет) и, уже оказавшись на другой стороне, останавливаюсь. Хочется немного задержаться. Рядом с остановкой стоит скамейка. Я сажусь на неё. Отсюда видно и озеро, и то место, где когда-то был мой дом. Все видно. Теперь здесь пустырь… Много старых домов было сожжено, снесено, но в большинстве случаев на их месте хотя бы что-то возводили. Двухэтажные коттеджи, например… А тут… Все разрушили и ничего не построили. Там, где был дом - нет ничего, только ровная серая земля, там, где был садик с малиной – земля, там, где был великан-дуб, там тоже только земля. Хоть озеро осталось. И шоссе. Я закурил. В какой-то момент в голове пронеслась мысль, что может быть это не то место, может, я перепутал… Но нет. Я очень хорошо помню каждую мелочь. Я помню участок, дом. Помню не только то, как располагались дорожки, но и где какой находился куст. Мне кажется, что это место, в том его состоянии, которое навсегда уже ушло в прошлое, я знаю намного лучше, чем даже тот район, в котором живу сейчас. И я помню, что от автобусной остановки до прогона, который вел к нашему участку, было пять фонарных столбов, а немного дальше, метрах в трех, ко всем неровностям тротуара добавлялся еще и какой-то люк. Это точно то самое место… Когда начинаешь все это вспоминать, кажется, что тот мир, в котором ты когда-то жил, намного более реален, чем нынешние угрюмые пейзажи. Я даже ощущаю вкус во рту. Почему-то это вкус печенья… Вообще, насколько я себя знаю, я ненавижу печенье, но только не сейчас… Вдруг я почувствовал, что мне стало трудно дышать – легкие в груди как будто сдулись. Наконец, я смог вдохнуть воздух и, сплюнув на землю, встал со скамейки. Нормально дышать все еще не получалось… Пора домой. Дождаться трамвая и уехать. Больше я сюда никогда не вернусь. http://astafeev.ru/pustoushosse.html