[right]Глебу. Надеюсь, мы никогда не престанем мечтать.[/right] -Нет, ну что вы в ней нашли? – злая девушка с полным белым лицом стукнула кулаком по столу. –Я понимаю, если бы красавица…А то посмотрите, глаза у неё самые обычные: не большие, а маленькие скорее, и цвет у них самый обычный, карий, не то, что мои голубые; брови густые, да формы неправильной, рот и не большой, нет у неё таких красивых пухлых губ, как у меня, и не маленький, чтобы бантиком. Нос неправильный, с горбинкой; лицо бледное, без румянца, да тело загорелое. Она и не блондинка, и не брюнетка, как я, - она с гордостью откинула свои длинные черные волосы. Один из ее спутников хотел было возразить, что они крашенные, да передумал. – Они же и не длинные, короткие и растрепанные. Дальше, росту она среднего: и не высокая, и не миниатюрная. Ходит как? Я понимаю, если бы плыла, как лебедь, а то идет с головой вперед, словно летит куда-то. И смех у неё громкий, почти лошадиный, и говорит она звучно, как мужик. Два друга ее вздохнули. Переглянулись. -Ты вроде бы правильно говоришь, - начал один, - да не так. Глаза у неё не распахнуты, как у наших красавиц, и томных взглядов они не посылают, зато посмотри, какой разрез у них: ястребиный, в них не скука и не нега, а огонь. Цвета они карего на первый взгляд, а если присмотреться, то жарким днем они зеленые, а вечером, когда солнце клонится к закату – почти черные. И зачем ей прямой нос, как у мраморной статуи? У неё нос ведьмы, лесной колдуньи, под стать взгляду. И губы что средние – не беда. Зато горячие, почти пылающие, и темные, как вишни. Волосы лучше, чем просто светлые или черные, они, посмотри, шоколадные, да, как темный, горький шоколад, а на свету отливают медью. И не растрепанные они вовсе, а вьются слегка…и непослушные, как у дикой пастушки, что весь день провела на склонах холмов. И голос её звучный, как у вакханки, чтобы петь песни и читать стихи нараспев. Про походку ты правильно заметила – она летит. Она стремительная, она почти танцует… -Нет, уж хватит! – его спутница больно стукнула юношу кулаком по плечу. – Так вы из любой богиню сделаете. -А ведь и правда, - мечтательно пробормотал второй, - богиня. -Богиня…- вторил ему друг. -Вот она идет, царица ваша, - с досадой зашипела их подруга. И в самом деле, к их столику подошла невысокая девушка, откинула прядь со лба и, усмехнувшись (слегка кривоватой и дикой усмешкой), ласково спросила: -О чем печалитесь, почему не танцуете, не смеётесь? -Эти идиоты, - ядовито процедила девушка с черными волосами, - возомнили, что ты – богиня. -Ах да? Ну да, все верно, я – богиня, - она осмотрела своих приятелей и расхохоталась. – что вы, я же шучу. Какая из меня богиня? Разве я похожа на изваяния древних божеств или цариц с картин? Я скорее божина, что танцует в лесу. Юноши оживились. -Расскажи нам, расскажи нам о ней, - стали они наперебой просить. -Ну, хорошо. Божины - дочери Матери-Земли, они её верные дети, любят и прославляют её; они – лесные царицы, от начала весны пляшут они на лугах и полях, поют свои дикие песни; умываются в росе, разговаривают с деревьями, ухаживают за лесным зверьем. А богинями их делают три бесценных дара: весна, юность, свобода. Брюнетка расхохоталась. -Да ведь так любая девушка – божина. -А вот и нет. Редко когда достаются девице все три сокровища. Есть у неё весна и юность, да ничего ей не надо, она готова привязаться к первому встречному и быть ему хвостиком; есть у неё свобода, и юность есть, да нет весны, что из неё будет? Станет она своей свободой и юностью пользоваться, да потратит все на одно сладострастие. Ветер в голове, а не весна, одним словом. - А без юности что? – с улыбкой спросил первый юноша. - А без юности тоже плохо, чувствуешь ты, как зовут тебя, чувствуешь и крылья за спиной, да впереди ничего нет и ощущение, что потерял что-то. И грусть в душе…а как с грустью петь и танцевать? -Ты богиня, - пропели они почти одновременно (за что первый получил ногой под столом от своей спутницы). -Ну а любовь, - не унимался второй, - а любовь для божины нужна? -Нет, - ужаснулась странная девушка, - любовь- это смерть для неё, разве вы не слушали меня? В начале любовь отнимет свободу. Если вы влюблены в кого-то, вы же постоянно хотите находиться рядом. Потом любовь превратит весну в жаркое лето, а лето высушит вашу юность. -Так что любите земных женщин, - подытожила брюнетка, - нам пора. Не рада была познакомиться. – С этими словами она встала из-за стола и, схватив за шиворот двух своих спутников, потащила их к выходу. Они смотрели перед собой невидящими глазами и только шептали «богиня». II За большим столом, застеленным желтой бархатной скатертью, сидели уже знакомая нам девушка с подругой, пили они чай с баранками, подруга прикусывала сахаром. Возможно, это было странно для молодой девушки, да только, если присмотреться, выходило, что не очень-то она молодая, а если послушать, о чем они говорили, так и вовсе получалось, что никакая это не подруга. -Госпожа, да что же это такое? – грудным голосом спрашивала она, все прикусывая сахарок. Госпожа посмеивалась себе… А как же звали госпожу с ястребиными глазами, соболиными бровями и диким смехом? Имя у неё было подходящее, наполненное ветром и светом, Меда, и лесной мед в нём был, и пляски безумных менад. А кто назвал её так, неизвестно, и как очутилась она в пыльном городе, вместо лугов и полян, тоже никто не знал. Может, провинилась перед древними богами, а может, выбрала себе добровольное изгнание, только поживала она с нянюшкой в большой квартире, в центре в меру большого городка, уютного, нарядного, с узкими улочками и старенькими трамвайчиками. -А что я делаю? – с усмешкой спросила Меда. -А как что? Кто молодым людям лабуду плетет всякую? Вместо того чтобы погулять с ними, поворковать, да и… -Да и что? - насторожившись, спросила девушка. - А ничего. Ладно уж эти, - няня махнула рукой, - что с них взять, срок их короток, а сердца пусты, но остальные то…Сколько можно плясать да в заблуждение вводить. Ты же не маленькая уже…Двадцатый год пошел.. -Ах вот ты к чему! – Меда тряхнула кудрявой головой. – Нет, я повторяю - нет, и нет! Я не отдам своей весны, я еще не все песни спела, не по всем лугам сплясала, не по всем полям гуляла, я… - Ага, ага, ага, - лукаво пробормотала нянюшка (звали её Катерина), - да только в этом году наш город выбрали местом проведения весенних балов. Сколько народу скоро съедется, вот и посмотрим, кто кого, - торжествующе закончила Катерина. И правда, что тут началось, кто только не приехал в их город: и графья, и знатные маркизы, и юные рыцари, в остальное время бродящие по чужеземным землям, и древние духи, и прекрасные эльфийские царевичи, и принцы подземных царств, и лукавые обольстительные демоны, и степенные повелители стихий. А уж сколько среди них красавиц было! И ни одной смертной! Встрепенулись все: древние царевны проснулись ото сна, ожили высохшие мумии, распустили побеги первые цветы и из них повыскакивали их повелительницы. Вытаскивались из шкафов пыльные платья минувших эпох, шились новые, до этого неведомые наряды, примерялись туфельки, рекой лились духи, ураганы проносились по ювелирным лавкам, сметая все. Словом, завертелось! Все плясали, смеялись, ходили друг к другу в гости, и все это под носом у ничего не подозревающих людей, что за дело им до чужого веселья? И вот, через три для балов и пиршеств, Меда и её нянюшка снова сидели за столом, накрытым желтой скатертью. Разумеется, они пили чай, на этот раз с печеньем. Меда была немного бледна и рассеянна от постоянных танцев и смеха. Вдруг в дверь позвонили. «Открыто», - крикнула Катерина. И в просторную залу, обитую мягким золотистым плюшем, где стоял их стол, вошли два лакея. Оба были высокие, оба – в шикарных ливреях, оба в напудренных париках, оба – с красивыми надменными лицами. Но были эти лица холодны и мертвы, в глазах у них пылал мрачный, темный огонь и видно было, что от смертного у них – только тела. - С визитом к госпоже С. пожаловал господин наш, граф Н., - ровным бесстрастным голосом отчеканили они и повернулись лицом ко входу. Вошли еще два лакея, а за ними сам граф. Катерина замерла от воодушевления, а Меда сидела спокойно, оперевшись на руку и чуть улыбаясь. Граф отличался от своих слуг. Лицо его, хоть и мало выражающее что-либо, все же было живым. Он был высоким и гибким, и мощным, как молодое дерево, его правильной формы лицо казалось немного бледным, с легким румянцем на щеках, волосы - почти черные, отливающие на свету еще более глубоким коричневым, чем волосы Меды. Глаза были темные и бездонные, нос – изящный, губы тонкие и почти бесцветные. Он был отлично одет, идеально причесан, и идеально ухоженными руками. Что уж говорить, граф был красавец, но холодностью от него веяло не хуже, чем от его лакеев. Меда слегка подняла голову и наклонила ее, в знак приветствия, но даже не подвинулась за столом, чтобы уступить графу место. - Госпожа, -начал он удивительно глубоким голосом, - без лишних слов, я не люблю многословия, вы пленили меня… -Но мы едва знакомы, - холодно заметила Меда. -Вы пленили меня, - продолжил граф Н.,- разве много для этого времени надо? И я предлагаю Вам стать моей женой. Я безмерно богат, я уважаем, я знаменит… -Катерина, дорогая, -Меда снова бесцеремонно его перебила, обратясь к сияющей от радости нянюшке, - будь добра, приготовь чай. Когда нянюшка поспешно вышла, Меда низко наклонилась к своему гостю и почти прошептала: - А теперь, без лишних слов, что вам надо? Рассказами о богине вас ведь не прошибешь, да? -Да, - заметил граф. – Мне надо, чтобы за меня вышли замуж. - Не важно кто? -нет. -Какая угодно? В меру прелестная? -Да, - он улыбнулся. -Или безумно прелестная? -Да, - граф улыбнулся. – Или вообще не прелестная, мне все равно. -А к кому я отношусь? – поинтересовалась Меда. - Ко в меру прелестным, - ответил граф. -Убирайтесь вон, - тихо и спокойно прошептала девушка. -Таких тысячи, как Вы, и я легко найду среди них невесту и получше, - заметил граф. Когда он ушел, в комнату немедленно влетела Катерина. -Ну что? -Я отправила его вон, - улыбаясь, сказала девушка. -Сумасшедшая! – пролепетала Катерина, но довольно вяло, ей не верилось, что такого гостя можно прогнать и казалось ей, что её нарочно разыграла вредная девчонка и злой граф. А через несколько дней разболтала она Меде, что граф действительно нашел себе новую невесту, прелестную маркизу А., с самой маленькой ножкой в городе, в меру ветреную, в меру холодную, вообщем как раз, чтобы стать женой богатого надменного графа. Меда только плечами пожала, да рассмеялась про себя. Что ей за дело до них? III Графа она прогнала, да все равно было ей интересно: зачем ему невеста? Долго она думала, и то, и другое прикидывала, и решила, что это из-за наследства. Завещал какой-нибудь эксцентричный прадед сундуки с золотом, да с одним условием: что отдаст его внуку, только если тот женится. Меде понравилась её теория и быстро забыла она глупого графа. Никого не любила юная Меда, любила она всех, и казалось ей иногда, что эта гигантская, вселенская любовь в один день разрушит её, разорвет на части, и выльется в мир бушующим океаном. И было из привязанностей у Меды всего одно, да и то к вишнёвому дереву. Не так давно она его заметила. Как-то девушка гуляла по городу, и было ей так хорошо, и так влюблено, и так томно. И не знала она, отчего берется эта томность и кому она предназначается. А хотелось ей больше всего стать птицей и лететь далеко – далеко, к сестре на заливной луг, чтобы вместе бродить по холодной воде; или сбросить одежду, вытянуть руки и раствориться в теплоте и неге. Только не могла она ни первого, ни второго. Погруженная в свои мечтанья, девушка не сразу поняла, что за белое облако перед ней и только близко подойдя, разглядела, что это высокое вишнёвое дерево, еще без листьев, но уже покрытое бело- розовыми цветами. И в этот момент такая острая нежность охватила её, насколько это вообще может быть возможно, Меда замерла посреди улицы, глядя на прекрасное дерево и казалось ей, что кто-то смотрит на неё, и от этого становилось еще грустней и еще нежней. Девушка протянула руку и погладила цветы, а потом, подхваченная порывом, прижалась к ним губами и тихо прошептала: -О, ты так прекрасно, приди же, приди ко мне! И показалось ей, что ветка легко скользнула по её лицу, а цветы прикоснулись к губам. Но никто не возник, и Меда ушла домой, переполненная тоски и тихой радости. И так каждый раз, проходя по этой улице, она останавливалась посмотреть на цветы. Ей нравилось смотреть вверх, ощущая легкое головокружение от белизны и воздушности. И каждый раз она звала, и ей казалось, что кто-то смотрит на неё. И вот однажды, после её трепетного призыва, ветви зашелестели и, среди цветов, возникли глаза, глубокие, нежные, темного, почти черного цвета, и руки, белые, тонкие, с длинными пальцами; руки потянулись к Меде, и она в ответ протянула свои. Видела она легкую улыбку, почти проступившее гибкое тело, а потом все исчезло, только облаком цветов осыпало её. Счастливая, опьяненная Меда ушла домой, и стало ей не до балов с тех пор. IV -Пожалуйста, - просила Меда, - покажись, я хочу видеть тебя. Я не причиню вреда твоему дереву. Но я хочу знать: почему не можешь ты, как все, покидать его и почему не можешь принимать свой облик по желанию, когда тебе угодно? Или ты не хочешь, чтобы я, Меда, видела тебя? Легкий вздох пронесся по облакам дерева. И на ветвях перед девушкой возникла фигура. Но красивые глаза были печальны, а губы не улыбались. Он сидел, скорбно прижавшись к столу, и смотрел на неё с грустной мольбой. -Нет Меда, я очень хочу, чтобы ты видела меня, а я видел тебя. Но ты права, я не властен над собой и от этого страдаю. Я не всегда могу принять осязаемый облик, и грустно мне, когда ты зовешь меня, а я не могу обратиться к тебе. Я болен, Меда, и не хочу передавать тебе свою печаль. -За что ты болен? – мысленно спросила Меда. Они могли разговаривать так, и люди, проходящие мимо, видели только девушку, глазеющую на высокое вишнёвое дерево. Что людям до незнакомцев? -Я не знаю, Меда. Я исчезаю иногда и блуждаю где-то во тьме, а потом возвращаюсь в своё дерево. -О, я вылечу твоё дерево, и ты сможешь покидать его!- девушка говорила жарко, страстно, прижимая руки к груди. Она обещала ему, что вылечит дерево, и твердо вознамерилась сделать это. На следующий день она отправилась к самому старому и самому мудрому профессору. -Профессор, - обратилась она, - Вы так часто выручали нас, так часто помогали нам советом и мудрым словом, не откажите и на этот раз моей просьбе. -Говори, - повелел Профессор, - что мучает тебя? -Есть дерево, и дух этого дерева не свободен, он заперт и не может ходить среди людей свободно, как мы. Он так же не волен над телом своим и не может становиться материальным по своему желанию. Как мне вылечить дерево? Профессор вздохнул. -Увы, дочь моя, я не знаю, как тебе помочь. Никогда я не слышал о том, чтобы дом не отпускал хозяина своего. Но я знаю, кто тебе может помочь. Недавно в наш город приехал известный Ботаник, он вырастил сады для самого короля Т., он лечит растения, зверей и людей, нет никого, кто знал бы больше его в этой области. Да разве не знакомы вы? Неужто не встречалась ты на балах с графом Н.? Побледнела Меда. Она была гордой девушкой, но любовь к вишневому дереву оказалась сильней. Поэтому она пошла к графу. V После того досадного происшествия они виделись несколько раз, но не разговаривали и даже не здоровались. Граф в основном танцевал со своей невестой и выглядел довольно счастливым, поговаривали только, что ему нездоровится часто и падал он в обмороки, один раз даже при Меде на балу. Но все сходились во мнении, что это от очень быстрого вальса и чрезмерно пламенных чувств. Меда пришла в его дом, слуга доложил о ней, и граф согласился ее принять. Он сидел в золоченом кресле в просторной золотой зале, бледнее, чем обычно. Он вяло махнул ей рукой на кресло рядом. -Что привело вас ко мне? – спросил граф. Меда поведала ему свою историю. Он безучастно выслушал ее. -Я не чем не могу вам помочь, - процедил граф. -Но пожалуйста, - попросила Меда. -Ничем. И, будучи более вежливым, чем вы, я не стану выгонять вас вон, а просто попрошу уйти. -Я буду каждый день приходить к вам и буду просить. В один прекрасный день вы согласитесь, - с тоской поклялась девушка. И она ушла. На следующий день она действительно пришла снова. Слуга, не знавший о ее ссоре с графом, пустил Меду без лишних вопросов, так прекрасна была девушка. Он даже подумал, не это ли истинная невеста графа. Разъяренный граф запретил ее пускать. Но когда лакеи видели приближающуюся Меду, гневную, дикую, они беспрекословно отворяли двери, и старый слуга, грустный от предстоящей взбучки, шел докладывать, что богиня пришла. А граф все равно ей отказывал. Так шло время. Граф все больше бледнел и падал в обмороки, Меда все больше времени проводила у вишнёвого дерева. Обычно она приходила по ночам и забиралась на верхние ветви. Там она разговаривала со своим милым духом, часами на пролет, они говорили и говорили, смеялись. Иногда он пропадал, и девушка терпеливо ждала, и он возвращался. А на рассвете она полупьяная брела домой, каждый раз сомневаясь, а не снился ли ей сон. Днем она снова шла к графу. VI На этот раз он принял её в небольшой зеленой зале. Граф полусидел, полулежал в большом бархатном кресле. Он выглядел усталым и изможденным. -Госпожа, послушайте меня, - обратился он тихим голосом. – Я действительно не могу вам помочь. Я сам очень болен и не могу ничего поделать. Мой разум раздвоен, я падаю в обмороки и пропадаю, неведомо куда. И страшно мне, когда вот так теряю своё земное я. Прочитал я в одной книге, что это мой демон преобладает во мне, перетягивая все материальное и уносясь прочь. Дабы хоть как-то привязать себя, я поспешно решил жениться, остепениться, что ли? – он криво усмехнулся. – Как неизлечимо больной, я готов схватиться за первое лекарство, будь оно в меру или не в меру, или ко всем чертям не прекрасно! Но видите, не помогает. Я жду, скорей бы брак, а потом семья, возможное отцовство, я хочу прорасти на земле, пустить корни и не витать больше неведомо где. Она грустно взглянула на него. -Я не буду больше к вам ходить. И попрощавшись, ушла. Снова вечером был бал, и Меда, грустная, раздосадованная, пришла. Многие находили, что печаль ей к лицу. От неё щеки алели, а губки мило округлялись, словно она собиралась заплакать. Ее молчание находили загадочным, а гневные взгляды - страстными. А в середине бала эксцентричный граф Н. снова лишился чувств. Люди окружили его, пытаясь оживить, и только одна Меда заметила, что он шепчет что-то. -Тише, - попросила она. И все послушались. И в тишине она различила тихое «богиня». Меде стало стыдно и грустно. Она, ни с кем не простившись, убежала к своему дереву. Он уже ждал ее, легкий и гибкий. Руки приветливо опустились к ней и подняли на ветку. Цветами пахло сильнее, чем обычно, и еще нежнее прикасался он к ее персиковым щекам. Беззвучно укорял её дух, что она про него забыла, что на этот раз ему пришлось звать. Меда клялась, что ни на секунду она не переставала о нем думать, что это вообще невозможно – не думать о нем. -Скажи мне, - попросила Меда, когда они наговорились и насмотрелись друг на друга, - где ты ходишь, что ты видишь, когда исчезаешь в темноте? - Я вижу все смутно, да и не на что там смотреть. Только серость и тусклость, и грязь. И вижу я смутные тени и ничего более. Все мертво, словно пригвождено к земле. Но иногда приближается ко мне свет, яркий, такой теплый, что становится мне легче. Но он так печален и так зол, что радость моя рассеивается и становится мне еще грустней. А больше ничего там нет. -Я вылечу твоё дерево, - прошептала Меда твердо и уверенно свою неизменную клятву. VII Днем, выйдя из трамвая, она встретила старого приятеля, одного из тех, кто называл ее богиней. -Эй, богиня, - обратился он к ней. – Нам по пути, так расскажи мне еще о таинственных лесных девах! Что происходит с божинами, когда они становятся смертными? Они умирают? Или теряют свою красоту? -Да нет, - устало проговорила Меда, - что происходит с весенней землей, когда приходит лето? Она наливается соком, распускается жаркими цветами и готовится плодоносить, дарить новую жизнь. То же произойдет и с божиной. Она останется прекрасной, но уже земной. И что ей до этой земной красоты? Никогда она уже не будет танцевать по ночам, никогда петь в одиночестве в лесу, никогда по ее зову не соберутся русалки водить хороводы, - и вспомнила Меда сестру свою, что сейчас одна, далеко в полях, танцует и пляшет на распускающихся склонах. И с такой тоской и такой печалью прозвучал голос ее, что понял человек то, о чем она сама еще только догадывалась, и стало грустно ему от того, что скоро потеряет он драгоценное сокровище. А вечером она в последний раз отправилась к графу. -Богиня пришла, - с неизменной грустью доложил слуга. Граф удивленно кивнул. Когда он вошла, он не проронил ни слова, лишь заворожено смотрел на девушку. Сегодня она пришла к нему не такой, как обычно. Девушка была подобна лесной нимфе, в белом легком платье, подчеркивающем ее смуглые руки и плечи, в таких тонких сандалиях, что граф было подумал, что она пришла босиком. В волосы ее были вплетены зеленые ленты. На щеках пылал румянец, она вся, казалось, горела изнутри, а взгляд оставался безмерно печальным. Никогда она еще не была такой прекрасной и такой колдовской, как в этот день. -Граф, я думала, и я поняла. Тебе не нужна просто жена, этим ты не освободишь себя. Тебе больше нужно. Тебе нужна та, кто всем пожертвует ради тебя. Деревья сажают весной, лучше всякой земли удобряет молодость, а свобода открывает двери узникам. Тебе нужна богиня, которая от всего откажется ради тебя. Эта богиня – я. -Ты? – он замер на полуслове. Хотел рассмеяться, да достаточно посмотреть было на неё. Граф опустился перед ней колени и долго молча смотрел Меде в глаза, а потом, опустив голову, он обнял её ноги и тихо проговорил: -Я принимаю твой дар. - У меня есть только одно условие: мы сыграем свадьбу под вишневым деревом, - попросила Меда. Так и порешили. VIII Пышная, радостная свадьба была в конце весны, много смеялись, шутили. Невеста была в золотом, а жених в зеленом. Прилетели из дальних краёв, дремучих лесов соколы с поздравлениями от царицы - сестры. Пол города собралось под высокой вишней. Последние цветы еще держались на ней, хотя на других все давно облетели. И когда произнесены были последние слова, и руку невесты вложили в руку жениха, вдруг подул ветер, подхватил разноцветные ленты. И увидели все, как от дерева отделился легкий, полупрозрачный силуэт и подлетел к графу и растворился перед ним. И когда открыл граф глаза, были темно – вишневые, почти черные, и бледное лицо его тронул розоватый румянец. Улыбнулся он нежной улыбкой, которой никогда раньше не улыбался, и поцеловал свою жену. И посыпались с дерева цветы, закружились, подхваченные ветром; рассмеялась громким, грудным смехом молодая, счастливая девушка, и почувствовали все, как пришло лето. Так лишилась божина своей весны, юности и свободы, и стала женой бога весны и любви.