«Нет, мёртвые не умерли для нас» И. Бунин, «Призраки» В старости чаще и чаще памятью растревожены, как из таёжной чащи кто до сегодня не дожили, по одному и россыпью сердце моё наполняют, ступая на травы росные, чёрный пунктир оставляют. В чёрточке каждой – матрица необычайная видится. А из неё информация необычайная сыплется. Этот замучен чекистами, а раньше был сам чекистом. Этот расстрелян фашистами под Витебском в поле чистом. А этот, ещё ребёнок, живым сожжён в сорок третьем. А этот стукач-подонок смерть от хозяев встретил. Но это – чужие люди. А где же мои родные? И тешу себя в иллюзии: может они живые? Но нет! Вот их силуэты, расплывчаты все обличья. Хоть в полутумане, приметы мне близких я вижу отлично. Двина, и на ней перемёты зачем-то родные ставят. А с берега бьют пулемёты, словно по птичьей стае. И падают в воду птицы, путаясь в перемётах. Родные и страшные лица. И волны в кровавых разводах. И воды в кровавых потёках с тех пор при вечерних зорях. С разумом, как в потёмках, брожу я, охвачен горем. И не могу понять я, кому это нужно было, чтоб Смерть, а не я в объятья родных моих заключила, чтоб им, моим сёстрам и тётям, бабушке, дедушке, – милым собою на перемёте кормить рыб, не зная могилы. Что это – вид наказания? И дан он евреям Богом? Тогда Ему нет оправдания в сердце моём суровом! А если не Бог, почему же позволил Он преступление? Сердце в вопросах, как в стужу, сжимает оцепенение.