Чтобы сон рассмотреть получше, я с собою беру фонарик. Зажигаю зелёный лучик, – что сегодня мне ночь подарит? – и тихонько вступаю в детство, в довоенное, в давнее-давнее. Но куда это дом мой делся с деревянными старыми ставнями, что стоял на Советской улице? Да и нет довоенного Витебска! Память горбится и сутулится. Жизнь, как Витьба, из русла вытекла. Там, где дом наш стоял когда-то, несуразное что-то высится, и в холодном расплаве заката только трупы на улицах Витебска. У Шагала другие видения: быт тяжёл, но скрипач на крыше. Значит, живы ещё песнопения, и народ потихоньку дышит. Мне же только ужасы видятся: кровь рекою и убиенные, и горящие улицы Витебска, где прошли мои дни довоенные. Я хочу погасить фонарик, чтобы сон перестал смотреться: не могу я видеть кошмары, проглотившие наше детство. Но опять этот дьявольский случай, – не могу, – выключатель заело. И горит моей памяти лучик, обжигая и душу, и тело.