Старенькие "Жигули" неспешно катились по пустому шоссе, под капотом что-то тревожно постукивало и гудело, но это было не важно. Стрелочка бензинового датчика приближалась к нулю, но это тоже не имело никакого значения. Вообще ничто, кажется, не имело уже никакого значения. Я растерянно смотрела то на свои жилистые руки, лежавшие на руле, то на проплывавшие за окном желтые поля, покрытые молочным туманом, то на свою спутницу. Девушка сидела, забравшись с ногами на просторное кресло, как-то по-детски съежившись и обняв колени, прижималась лбом к стеклу и смотрела на потрескавшийся асфальт дороги. На лице ее застыла отрешенная странная улыбка. Мы молчали почти всю дорогу, но вдруг она спросила: - Куда мы едем? Меня почему-то передернуло, я криво улыбнулась, пожала плечами и ответила: - Я... я не знаю. Так глупо, черт возьми. Девушка подняла на меня глаза, такие странные прозрачные глаза лазурного цвета, самые прекрасные на свете глаза. В них ясно читалась какая-то обреченность. Мне стало так страшно, что перехватило дыхание. "Боже, что я делаю, что я делаю", - назойливо вертелось в голове. Так нестерпимо глупо. Просто порой происходят в жизни такие вещи, после которых жить, как ты жил раньше, уже невозможно. А как жить по-новому - ума не приложишь. И остается одно. Спасаться бегством. *** Оживленные голоса, смех и громкая, но какая-то трагическая музыка доносились из комнаты дочери уже второй час, поэтому я окончательно отбросила попытки читать и просто развалилась на диване, пытаясь вслушаться в мелодию очередной довольно мрачной песни. Что поделаешь, сегодня у Юли День Рождения, так что даже грех не пошуметь. Как я не напрягала слух, толком расслышать мне ничего не удалось, потому что всякий раз плачь скрипки заглушал чей-то истерический хохот, а флейтовые трели разрывались дикими воплями и звуком подушки, тяжело ударившей в стену. - Н-да, - скептически ухмыльнулась я. Поднялась с дивана, прошла круг по комнате, остановилась у окна. За тонким тюлем - темно-багровая даль, пестреющая голубыми и оранжевыми огонечками. Редкие машины и еще более редкие прохожие. Вспомнилась юность, даже почти еще детство. Другая квартира, которую теперь почти не помню, только то, что она была на одиннадцатом этаже и что все бессонные ночи я проводила, сидя на широком подоконнике и глядя в такую же темно-багровую, только еще более широкую даль, пестреющую точечками огоньков. Еще из окон был виден трамвайный мост, и так интересно было наблюдать, как медленно движутся в темноте казавшиеся игрушечными вагоны с горящими окошками, так странно было думать, что в них ведь едут какие-то люди, молодые, пожилые, и у каждого за плечами история, и впереди еще множество историй, и многие из этих сюжетов стоят сотен прочитанных когда-то книг, потому что реальны. От воспоминаний, немного почему-то тревожных, но все же теплых, меня отвлек Юлин голос за дверью, протянувший с вопросительной интонацией: "Маам"! - Да, солнце, чего? - отозвалась я и направилась открывать. - Мам, тут такое дело, - разрумянившиеся щеки, живые, горящие, бегающие глаза, губы в смущенной улыбке, - тут такое дело...Ярослава...она немножко перебрала, - из-за плеча дочери высунулось лицо, закрытое длинной белой челкой, - и можно она немного проспится, буквально пару часов? - Да, конечно, можно, с кем не бывает, - добродушно улыбнулась я. Юля, кажется, облегченно вздохнула. Вслед за скрытым под волосами лицом в дверном проеме показалась худенькая фигурка, не то девичья, не то мальчишеская, но все же скорее девичья. - Вот. Это Ярослава, - сказала Юля, легонько подталкивая подругу в спину, чтобы та не стояла в дверях. Она в свою очередь, не убирая волос с лица, протянула мне руку, неожиданно крепкое для такого хрупкого существа рукопожатие. - Ярослава, - довольно твердым голосом произнесла девушка. - Марина, - ответила я. - Рада встрече, - на последнем слове язык все же подвел мою новую знакомую, и мы с Юлей не удержались от сочувственного смешка. Ярославу уложили на диван, Юля вернулась к друзьям, а я осталась присматривать за ее подругой. Заснула она мгновенно, как только опустилась на подушку. Я накрыла ее пледом, она уютно свернулась калачиком и трогательно сопела и бормотала во сне. Челка съехала на бок, наконец-то открыв лицо. Удивительно нежные, тонкие, как будто по математическим формулам выверенные черты, фарфоровая кожа. Я поймала себя на том, что любуюсь и восхищаюсь, как восхищаются Моной Лизой или Рафаэлевской Мадонной, но невольно приближаюсь все ближе, рискуя разбудить девушку. Мой удивленный восторг насторожил меня саму, и я поспешила усесться в кресло на другом конце комнаты. Но все равно то и дело посматривала на Ярославу. Гости разошлись в двенадцатом часу. Вернулся с работы муж, вручил Юле краски для росписи по стеклу, она же у нас художница, очень удивился, увидев Ярославу, раскинувшуюся на том диване, где мы всегда с ним спим, но будить это очаровательное существо я оказалась на отрез. Через пару часов, совместными усилиями прибрав погром, учиненный веселыми друзьями дочери, улеглись - Игорь на кухне, я в Юлиной комнате. Сквозь тонкие занавески пробивался оранжевый свет с улицы, оставляя повсюду размытые блики. Мне не спалось, я смотрела на эти блики, слушала, как тяжело гудит, будто дышит, город за окном, как шастают по своей квартире соседи сверху, как тикают часы и храпит на кухне муж. - Маам? - раздалось вдруг это полувопросительное, заглушив симфонию ночных звуков. - Да, солнце? - Хм..как тебе мои друзья? - Очаровательные люди, веселые, кажется, но немного шумные. Но это ничего, в вашем возрасте можно. - Говоришь, как девяностолетняя бабка, - засмеялась Юля. Я почувствовала, что и правда что-то есть такое, - Нет бы к нам зашла, я же тебя знаю, ты сама еще такая, будто тебе семнадцать лет. - Ну уж про семнадцать лет - это ты махнула, однако это мне лестно. Но когда столько молодых радостных людей в доме, действительно чувствую себя помоложе. А к вам заходить не стала, потому что не хотела смущать. - Чего смущать-то, они про тебя все знают, какая ты у меня. Юлиного лица я не видела, но по голосу понимала, что она во все щеки улыбается. Заулыбалась сама. С минуту помолчали. Вдруг я сказала: - Спасибо тебе, Юлька. Чудесная ты у меня. На работе так послушаешь - у кого из дому уйдет ребенок, у кого замуж в восемнадцать лет, у кого скандалы каждый день, у кого еще что. Одни мы с тобой мирно живем. - Это тебе спасибо. Ты у меня самая замечательная и все понимаешь. Еще полежали, молча улыбаясь. Потом Юля повернулась на бок, так, чтобы смотреть мне в лицо. Явно хотела что-то сказать, но не решалась. Я тоже повернулась к ней. Спросила: - Чего? - Это самое... - замялась девушка, - как тебе Яра? Вроде же понравилась? Ничего, что она так... - Да ничего, Боже мой. Я же говорю, с кем не бывает. И со мной бывало, помнится... - я напустила на лицо театрально-мечтательное выражение, - с той лишь разницей, что мне потом ой как влетело от мамки. А Ярослава...Яра - она очаровательная вообще, хоть и похожа с первого взгляда на мальчика. - Да, это верно. Я и правда подумала, что мальчик, когда первый раз ее встретила. - Ну молодежь пошла, не разберешь, где мальчик, где девочка, - опять заворчала я, теперь уже специально копируя старушечью манеру. - А ведь правда она красивая? - почему-то слегка посерьезнев, быстро спросила Юля. - Очень, - ответила я, и перед глазами всплыло нежное улыбающееся во сне лицо, белые волосы, хрупкие плечи под мужской рубашкой. Юля, кажется, еще что-то говорила потом и даже спрашивала, но меня уже куда-то понесло, закачало на теплых волнах Японского моря, где я ни разу не была, под белым парусом, и незаметно для себя самой уснула. Утро началось совершенно обычно. Я проводила мужа на работу, самой мне туда идти не было необходимости, выходной, нужно было начать делать какие-нибудь обычные домашние дела, но я никак не могла собраться с мыслями. Стояла у окна, глядя на светлеющее ясное небо через прозрачный тюль, и грела почему-то замерзающие пальцы о белый фарфор чашки с ароматным кофе. Вроде бы и в голове моей все было светло и ясно, как на этом утреннем небе, но как будто вот-вот из-за горизонта должны были появиться тяжелые грозовые тучи с громом, молниями и чудовищными ливнями, которые смоют все, все, все. Странное чувство. Откуда оно могло взяться у человека, у которого жизнь удалась, у которого все идет по плану? Любимая работа, семейное счастье, уже маячит на горизонте спокойная мирная старость. Размеренная, приятная жизнь, почти без каких-либо особенных трудностей и уж тем более приключений. Скучная жизнь. Чашка выскользнула из внезапно разжавшихся пальцев и со звоном раскололась на два больших куска и много маленьких. Некоторое время я смотрела на эти белые осколки, покоящиеся в коричневой лужице, и в голове со стремительностью секундных стрелок на часах неслись странные, пугающие мысли о бессодержательности моего бытия. Но я быстро взяла себя в руки, схватила тряпку и стала убирать последствия маленькой аварии. Аварии в моей голове. В коридоре послышалось копошение. Оставила, не закончив, свое занятие, пошлепала босыми ногами на шум. Ярослава спешно надевала куртку, собиралась уже уходить, когда вдруг заметила меня. - Ой, здрасьте, - смущенно улыбаясь, сказала девушка, - Вы меня извините, что я вчера... Да еще на целую ночь у вас задержалась. Извините. - Да будет тебе извиняться, - я почему-то не знала, куда деть руки, они вдруг стали чужими, какие-то жилистые, с длинными пальцами, выдающие возраст, - Как спалось? - Отлично, спасибо. - Может, чаю? Или кофе? - я вдруг отчетливо поняла одно: что не хочу, чтобы Яра уходила. - Или вовсе, может, позавтракаешь? - Да нет, вы что, - все с той же смущенной улыбкой говорила девушка, хватаясь уже за дверную ручку, - Я и так неудобно себя чувствую. Да мне и пора. - А давай я тебя провожу. Время еще довольно раннее, мало ли что. Могу даже подвезти. Подожди пять минут, я оденусь только. Ярослава поняла, что сопротивляться моей внезапной настойчивости или, вернее сказать, навязчивости, бесполезно, пожала плечами, как будто хотела сказать: "Ну что с вами сделаешь", и присела на край стула, стоявшего слева от двери. Утро было свежее и прозрачное, уже совсем рассвело, когда мы уселись в старенькие, но все же еще вполне исправные "Жигули" и тронулись с места. - Где ты живешь? - спросила я. - В общежитии в студенческом. Знаете, где это? - самые обыкновенные слова. Но взгляд, которым Ярослава на меня посмотрела, говоря их, заставил меня поежиться, как будто стало холодно. Снаружи - холодно, а внутри огонь. - Да, знаю, - ответила я, стараясь глядеть на дорогу, а не на девушку. И после недолгой паузы, не удержавшись, - А что ты на меня так смотришь? - Вы красивая. Вместо того, чтобы что-то ответить, я взглянула на Яру. Загадочная, вместе с тем уверенная улыбка. Светло-бирюзовые, прозрачные глаза. Лазурные, как тропическое море. Как небо ранним мартовским утром. Удивительные глаза. Прекрасные глаза. - Следите за дорогой, - все так же улыбаясь, сказала девушка. И правда что, я едва не выехала на встречную полосу. Стояли в пробке, болтали о чем-то незначительном, но забавном, как будто старые знакомые. Как будто мне не сорок, а семнадцать. Как будто ей не семнадцать, а сорок. Она неожиданно перестала говорить мне "вы", сначала сама смутилась, но потом привыкла, потому что так действительно было гораздо проще. Вскоре приехали. Я припарковала машину, но не глушила мотор. Ярослава не торопилась прощаться и уходить. Смотрела на меня. Этим своим загадочно-уверенным взглядом. А я смотрела на свои жилистые руки, лежавшие на руле. Вдруг спросила, повинуясь какому-то неясному порыву: - У тебя кто-нибудь есть? Яра сразу изменилась в лице, перестала улыбаться, глаза беспокойно забегали. - Прости, - виновато пробормотала я, стала теребить прядь лохматых рыжих волос, снова не зная куда деть руки, - Что я несу, мы знакомы со вчерашнего вечера... Господи. - Да ничего страшно, - после недолгой борьбы девушка справилась с собой и уже опять улыбалась, - Хочешь, я расскажу тебе одну историю? - Ну... Давай. - Хм... - Ярослава вздохнула. Прежняя улыбка сменилась на новую, такую грустную, что улыбкой это назвать было сложно. - Пару лет назад...жили два человека. Не то, чтобы они друг друга любили, нет. Они приросли друг к другу с мясом, с костями. Так, что если их разделить, ни один бы не выжил. Но однажды их не просто разделили. Их оторвали друг от друга, разрубили. У одного из них нашли страшную болезнь. И Слишком поздно нашли...через месяц этот человек умер. Тот, второй, он тоже умер. Душа умерла, а тело умирать никак не хотело, как он ни пытался, - девушка замолкла, зачем-то сняла куртку, закатала рукава рубашки и показала мне свои тонкие белые запястья. Старые, зажившие шрамы от глубоких порезов. Мне стало жутко. Я посмотрела Яре в лицо - по щекам одна за другой катились крупные слезы, хотя губы сохраняли все то же подобие улыбки. Я схватила девушку за руки, привлекла к себе и прижала к груди. Она рыдала у меня на плече и сквозь сдавленные всхлипывания бормотала: - Я никому, никому никогда не рассказывала эту историю...и я плохо понимаю, зачем сделала это сейчас...просто мне показалось, мне почему-то еще вчера показалось, когда я в совершенно невменяемом состоянии тебя увидела, что ты - именно тот человек, с которым я опять буду живая. И сегодня я снова это почувствовала, и теперь чувствую, - Яра отстранилась от меня, теперь нас разделяло расстояние в несколько сантиметров, которое мне мучительно хотелось преодолеть, но я боролась с собой. Мы смотрели друг другу в глаза, меня затягивало на самое дно ее почему-то расширенных зрачков. Она сжимала мои плечи и продолжала сквозь слезы шептать: - Такое чувство, будто в груди, под ребрами - огненный шар, все увеличивающийся в размерах, замерзшая, мертвая душа оттаивает, на ней снова прорастает трава, распускаются цветы...Такое чувство, будто... - и совсем неслышно, одними губами, - прости меня... Девушка резко подалась мне навстречу, но замерла, коснувшись кончиком носа моей щеки. И вдруг зазвонил телефон, до сих пор молчаливо покоившийся в моем кармане. Несколько секунд мы слушали его назойливые трели, потом отпустили друг друга, Ярослава вернулась на свое кресло, поправила рубашку, одела куртку, а я решила наконец ответить на звонок. - Алло, - голос дрогнул и сбился. - Мама, где тебя носит?! Десять утра, в чем дело? Что-то случилось? - Юля просто негодовала и была не на шутку обеспокоена. - Господи... Юль, прости. Я Яру подвозила до общежития, - я провела по лицу рукой, как будто снимая с него паутину. Наваждение какое-то. - Яру подвозила? Странно... И где ты сейчас? - У общежития. Скоро буду. - Ну хорошо. Я жду, - сказала Юля с какой-то подозрительной интонацией и повесила трубку. Я убрала телефон обратно в карман и, не глядя на Яру, тихо сказала: - Мне пора. Юля беспокоится. - Да, я понимаю. Хотелось снова обнять ее. Чувствовать хрупкие плечи под тонкой тканью рубашки. Гладить по волосам, успокаивать, убаюкивать, как маленького ребенка, бесконечно долго смотреть в глаза. Касаться ее нежной фарфоровой кожи кончиками пальцев и губами. Последняя мысль вызвала во мне какой-то безумный, дикий ужас, захотелось кричать и бежать куда-то, куда-то подальше от себя. - Прости меня, пожалуйста, - сказала Ярослава. Она все это время внимательно смотрела на меня и, кажется, ясно видела мои чувства, - Я сделала что-то не то, я понимаю. Всего доброго. Юле привет. И вышла из машины, тихо прикрыв за собой дверь. Я резко тронулась с места, понеслась, превышая скорость, лишь бы только не обернуться, не посмотреть ей вслед, лишь бы поскорее скрыться с места преступления. Было страшно, больно, я думала о той чашке, которая выскользнула у меня из рук и раскололась. Моя собственная жизнь выскользнула у меня из рук и раскололась. На два больших куска. До и после. До и после нее. Потому что я первый раз в жизни сделала что-то, слушая сердце, а не голову. И теперь уже не будет как раньше. Просто не может быть. Перед тем, как показаться на глаза Юле, я купила в ларьке, стоящем возле дома, пачку каких-то дорогих сигарет и выкурила несколько. Курила я вообще редко, поэтому было очень непривычно, раскалывающаяся от мыслей голова быстро наполнилась дымом, закипающая кровь - никотином, и стало несколько спокойнее. Повесила на лицо спокойную улыбку, поднялась на пятый этаж - лифт как всегда не работал, открыла дверь, вошла в квартиру. Прямо у порога меня встретила Юля. Какой-то подозрительный взгляд, множество вопросов: - С тобой точно все в порядке? С чего это ты решила провожать Яру? И как она там? А ты что, курила?! Я глубоко вдохнула и резко выдохнула, так, чтобы вышел весь-весь воздух, чтобы сохранить самообладание, и принялась терпеливо отвечать: - Да, Юль, со мной все в порядке. Яра тоже в порядке, я ее проводила потому, что беспокоилась за то, как она доберется. И да, я курила, могу же я себе иногда позволить маленькую слабость? - Ну да, можешь... - Юля как-то виновато опустила глаза, - Ты извини, что это я на тебя сразу набросилась. - Да ничего, - я примиряюще улыбнулась и обняла дочь. Вспомнила, как обнимала Яру, вздрогнула. - И все же мне кажется, что что-то не так. Я прямо чувствую, - сказала Юля, уже выбравшись из моих объятий и внимательно глядя на меня. - Ну, возможно... Я просто немного нехорошо себя чувствую. А так все в порядке. Да, в порядке, в полном... Я по-прежнему старалась спокойно улыбаться, но улыбка выходила какой-то нервной, поэтому, поспешно освободившись от верхней одежды под пристальным и непонимающим взглядом Юли, я прошла в ванную, закрылась, включила воду и уселась прямо на пол, обхватив голову руками. А хотелось ее оторвать и выбросить. Слишком много в ней глупых мыслей, диких мыслей, совершенно невозможных в моем положении мыслей. Я резко поднялась с пола, так, что слегка закружилась голова, подставила ладони под струю воды, плеснула себе в лицо. Посмотрела в зеркало. Вода стекала с прядей рыжих лохматых волос, закрывавших безумные глаза, вода стекала каплями по щекам. Как слезы стекали по ее щекам. Господи, мне сорок лет, сорок лет скоро, а эта девочка, хрупкая, нежная...ей, кажется, довелось пережить больше моего. Да конечно, конечно, больше! Что у меня вообще было в жизни? У меня был в жизни план, которому я успешно следовала. До сегодняшнего дня. Кого я теряла? Да никого. Даже мама, слава Богу, жива еще. И только сегодня. Сегодня я потеряла почву под ногами. Старая идиотка. Замужем, между прочим. Двадцать лет как. Дочь уже взрослая. А ты влюбилась. Как девчонка. Да, и тут даже нечего отрицать. Влюбилась. Влюбилась. Влюбилась. С первого взгляда. До последнего вздоха. И как быть теперь? Я не знаю. Не знаю. Но, кажется, ступив на эту дорогу, нужно идти по ней до конца. Вытерла лицо, выключила воду, вышла из ванной. Хотела найти Юлю, чтобы что-то ей сказать, хотя понятия не имела, что именно, и нашла в коридоре, зашнуровывающей свои высокие ботинки. - Ты куда? - дежурно спросила я. - Мне Яра позвонила. Хочет встретиться. Ну я, собственно, не против. Я только кивнула в ответ. Закончив с ботинками, Юля подошла ко мне, взяла за руку и сказала: - Мама. Когда я вернусь, нам нужно будет поговорить. Я скажу тебе одну важную вещь. И ты мне скажешь, что с тобой сегодня. Я же все вижу. Обещай, что скажешь. - Хорошо, - шепнула я. Юля одела пальто и выскользнула за дверь. Я сползла вниз по стене и беззвучно зарыдала. Все то время, что Юля отсутствовала, я бесцельно слонялась по квартире, выкурила почти целую пачку сигарет, от этого меня подташнивало, время от времени садилась за фортепиано, начинала что-то играть, вспоминала, что нужно ведь подготовить ученикам контрольную по сольфеджио, пыталась приняться за работу, ничего не получалось, снова курила, снова играла что-то абстрактное, и так по кругу, и казалось, что прошла целая вечность. Но вдруг послышался скрежет ключа в замочной скважине. Я вышла в коридор. Помогла Юле раздеться, и мы, не говоря друг другу ни слова, прошли на кухню. - Садись, - сказала Юля. Я покорно опустилась на стул и только тут заметила, что на ней, как говорится, нет лица. - Сейчас я расскажу, - продолжила девушка очень серьезным тоном, никогда прежде она так не говорила, - только ты внимательно слушай и не перебивай, а то я потеряю мысль. Вопросы потом. Договорились? - Договорились. Юля прислонилась плечом к стене, скрестила руки на груди, опустила беспокойно бегающие глаза в пол и начала говорить: - Ярослава. Яра. Мы знакомы полтора года. Ну ты знаешь. И за это время мы стали довольно близки. Даже, пожалуй, так: у меня нет друга ближе, чем она. Хоть мне и кажется порой, что она что-то от меня скрывает, что-то важное...но все равно. Сейчас дело не в этом. Последнее время, где-то полгода или чуть больше, я чувствую....чувствую, что она мне не просто друг. Я люблю ее, мама. Юля бросила на меня короткий взгляд, который пронзил меня, как копье. Внутри что-то оборвалось, но я сидела и молчала, стараясь не подавать виду. - Это еще не все, - продолжила дочь после паузы, - слушай дальше. Сегодня. Сегодня, когда она мне позвонила и предложила встретиться, я подумала: расскажу ей все. Наконец-то расскажу. И рассказала. Знаешь, так неловко, будто извиняясь, заглядывала ей в глаза, такие чудесные глаза, лазурные... Держала ее за руку. И рассказала. А она мне ответила: "Спасибо". Я была готова, я знала, что я для нее просто друг, не больше. Но все равно...больно. Юля пожала плечами и как-то внезапно, резко зарыдала. Я вскочила со стула, обняла ее крепко и мы долго, долго так стояли посреди кухни, парализованные каким-то ужасным, безнадежным, безумным чувством. Потом, уже немного успокоившись, девушка отпустила меня, села на тот стул, на котором сидела я, и сказала. Нет, даже потребовала: - Теперь ты рассказывай. А что я могла рассказать? "Дочь, я тоже люблю Яру"? Или что? И я принялась врать, за что хотелось себя уничтожить, просто взять и перестать существовать. Но другого выхода не было. - Ну...мы утром с папой повздорили. Только ты ему ничего не говори, не говори, что я рассказала тебе, потому что сейчас уже все в порядке, - натянутая улыбка и снова свои руки как чужие, уже третий раз за день. - А из-за чего поругались-то? - спросила Юля, устремив на меня темно-зеленые глаза. Совсем как мои. Кажется, она мне не поверила. Кажется, она видела меня насквозь. Но это не имело значения, я все равно не могла сказать правду. - А поругались из-за того... - я почувствовала себя захлопнутой в ловушке. Почему можно вдруг поругаться с мужем, с которым в принципе за все двадцать лет совместной жизни мы ругались три раза? - Из-за того мы поругались, что...я подозревала его в том, что он мне изменяет. Но это конечно же оказалось бредом моего воспаленного воображения. Теперь все в порядке. Странно, но Юлю этот ответ, кажется, удовлетворил. Она, уже совсем почти успокоившаяся, поднялась со стула, взяла со стола чайник, налила воды и включила его кипятиться. - А может, выпьем чего-нибудь? - неожиданно предложила я. - Хм... А давай! - согласилась Юля. Я достала из холодильника уже початую бутылку красного вина и налила прямо в кружки. - Ну, за любовь. И верность, - с каким-то даже торжественным видом провозгласила девушка. Выпили. Помолчали. Но молчать было как-то неловко. - Так что ты думаешь по поводу того, что я...хм, - начала было Юля, но как-то замялась. - Лесбиянка? - подсказала я. - Ну да, - согласилась дочь, смутившись. - Да как я отношусь. Нормально я отношусь. Ведь важно то, какой ты человек, а не то, нравятся ли тебе мужчины или женщины. Да хоть кошки, Боже мой! Юля улыбнулась и, ничего не говоря, посмотрела на меня глазами, полными благодарности. Игорь снова задерживался на работе. Юля уже уснула, переборщив с вином. Я снова курила, потом сигареты кончились, и я решила еще раз попытаться работать, чтобы не думать. Потому что это было бесполезно, ситуация казалась полностью безвыходной. Работать не получалось, сидеть на месте было невыносимо, я пошла ходить по квартире. Остановилась почему-то в прихожей, у вешалки с верхней одеждой. Воровато оглядываясь, стала шарить по карманам Юлиного пальто. Обнаружила там телефон. Телефонная книга, множество странных имен, среди них нужно найти только одно. Ярослава. Яра. Быстро забить номер в память своего мобильника, вернуть Юлин на место и сделать вид, что так все и было. Потом долго сидела в полубессознательном состоянии прямо на полу в прихожей и думала, позвонить или нет. Потом наконец-то пришел Игорь, поднял меня с пола, оттащил в комнату, посадил на кровать и принялся о чем-то расспрашивать. Я его вопросов не слышала, только мотала отрицательно головой, лохматые волосы били по щекам. Вдруг я поднялась на ноги, подошла к Игорю, обняла и зашептала ему на ухо: "Юля всегда была права, когда говорила, что мне семнадцать лет. Я влюбилась, как девчонка. Полюбила, как девчонка. Девушку. Я полюбила девушку. Потому что первый раз в жизни сделала что-то сердцем, а не головой. Прости". Он так и стоял последи комнаты, когда я, наскоро одевшись, выскочила из квартиры. Я уже ехала к общежитию, когда, наконец, решилась позвонить Яре. Гудки, бесконечные гудки и только одна мысль в голове: "Пожалуйста, возьми трубку", вдруг оборванная коротким "Да, я слушаю". - Яра, это Марина. Недолгое молчание, потом снова ее голос: - Я почему-то так и знала, что ты позвонишь. Где ты? - Уже почти у общежития. - Выхожу. Едва я припарковалась, дверь машины открылась, и Ярослава тяжело рухнула на сидение. - Прости меня, я не могла ей ничего другого сказать, кроме этого дурацкого "спасибо", - быстро заговорила девушка, - Мне вообще казалось, что я не способна больше любить, вообще ни на что не способна после того, как умерла моя девочка, моя Ира... А оказалось вот, что способна. А Юля...Юля - она очень хорошая, она такая теплая, душевная и отзывчивая. Я бы даже сказала, что она мой самый близкий друг. Но даже ей я не рассказывала того, что рассказа утром тебе. Про Иру. Яра замолчала и тяжело вздохнула, а потом продолжила, глядя в темноту через лобовое стекло: - Прости меня, Марина. За то, что пришла, бесцеремонно ввалилась в твою жизнь и все разрушила. А еще прости за то, что я люблю тебя. Повисла тишина. Только гудел, будто тяжело дышал город снаружи. И два сердца отбивали два бешеных ритма, сплетавшихся в один, еще более безумный. Но это было больше, чем невыносимо, и я решила разорвать эту тишину. - Я тоже люблю тебя, - громко и отчетливо сказала я. Подумать только, еще утром эта мысль казалась каким-то безумием. А теперь я, наверное, просто сошла с ума. Потому что только это сейчас было единственно понятным чувством во всем этом хаосе. Я пересела на Ярино сиденье и резким порывистым движением прижала девушку к себе. Она всем телом подалась навстречу, но потом отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза. Снова меня затягивало на самое дно ее зрачков, снова между нами было это расстояние в несколько сантиметров, которое так безумно, так мучительно хотелось сократить до нуля. И на этот раз я позволила себе сделать это. Сначала осторожно коснулась губами ее щеки где-то возле уха, потом горячей кожи на шее, а после поцеловала в губы, очень нежно и осторожно. Оторвалась на миг, чтобы еще раз заглянуть в прозрачные лазурные глаза, прошептать на ухо: "я люблю тебя", обжечь тонкую кожу дыханием, и снова губы в губы, со всем жаром и всей страстью, мучившей целый день. Девушка сбросила с себя куртку и принялась расстегивать пуговицы на моем пальто. Избавившись от него, я повернула рычажок на сидении, и его спинка, жалобно скрипнув, откинулась назад. Осторожно, будто бы она была фарфоровой, уложила Яру на спину и, склонившись над ней, стала расстегивать пуговицы на ее рубашке. Одну за другой, одну за другой, нежно касаясь губами тонкой шеи, хрупких ключиц, груди, выступающих ребер, каждого сантиметра обнажавшейся белой кожи. Взяла ее руку, завернула рукав, осторожно, самыми кончиками пальцев по страшным шрамам. Сняла с нее рубашку, как с маленького беспомощного ребенка, обняла, прижала к себе, чтобы она не замерзала, но ее тонкая кожа была горячей, как будто внутри полыхал огонь. И снова глаза в глаза, губы в губы, ни на секунду не отпуская это хрупкой, ломкой, беззащитной, совсем еще детской фигурки. - И что же мы будем делать теперь? Что, что, что? - каждые пять минут спрашивала я, когда спустя несколько часов мы бесцельно колесили по ночному городу. - Я не знаю, ничего этого я не знаю, - отвечала мне Ярослава, - Но знаю я одно: после того, что было с нами сейчас, и умереть не жалко. Я ненадолго задумалась и сказала: - А ведь ты права. Помолчали, глядя на дорогу через лобовое стекло. - А расскажи мне...расскажи мне что-нибудь о себе, - вдруг попросила Яра, - А то все же это странно - спать с женщиной, о которой знаешь только то, что она мать твоей лучшей подруги. Я засмеялась и подумала, что утром это показалось бы мне абсолютно невозможным, если я хотя бы посмела допустить такую мысль. - Нуу... Что тебе рассказать. Мне тридцать восемь, я замужем девятнадцать лет, у меня взрослая дочь, я преподаю в музыкальной школе, играю на фортепиано и люблю лучшую подругу своей дочери. Полный абсурд, правда? - Правда, - Ярослава тоже засмеялась, - Но тем не менее, нам действительно нужно что-то с этим делать. - А что мы можем? Юля... Что будет с ней? Мне даже страшно представить, то есть я вообще не могу, и у меня голова вот-вот лопнет, когда я думаю об этом. Если я умру, и то, наверное, будет лучше, чем если расскажу все это. И что говорить? "Юля, представляешь, я люблю девушку, которую любишь ты"? Это же как-то не по-людски даже. Я всегда думала, что я хорошая мать... А теперь приходится делить с дочерью...женщину. Боже! - Марина, не говори так... - Яра положила свою маленькую теплую ладонь на мою руку, державшую руль, и посмотрела на меня так, будто хотела сказать: "Все будет хорошо", но не могла, потому что ни разу не была в этом уверена. - А как мне говорить?.. Знаешь, мне кажется, единственным выходом будет забыть, забыть о том, что сейчас было, стереть из памяти этот день и никогда, слышишь, никогда больше не встречаться. Но лично я так не смогу. - Да и я. Не смогу. А давай видеться тайно. - Нет. Это подло. И потом, я сказала мужу. - И что, это нельзя замять, как маленькое недоразумение? - Я не знаю, Яра, миленькая, понимаешь, я вообще ничего не знаю... Не смотри, что мне сорок лет, ты еще умнее меня будешь, потому что ты так много страшного пережила, а я как в инкубаторе в каком-то всю жизнь, и вот теперь, когда из инкубатора пришлось вылезти, я совсем не знаю, что делать. Я остановила машину у обочины, Ярослава пересела на мое сидение, поцеловала меня и обняла, уткнувшись лицом мне в плечо. - Просто когда я близко к тебе, мне не так страшно и не так больно, - прошептала она. - И мне...мне тоже. Уже почти рассвело, а мы все сидели в машине. Яра спала у меня на плече, я тоже, кажется, немного задремала. И в первую секунду, как только открыла глаза, почувствовала себя совершенно счастливой. Провела пальцами по ее светлым волосам, а потом все вспомнила. И захотелось исчезнуть. Просто - никогда не быть. В горле появился какой-то комок, а из глаз ни с того ни с сего полились слезы. Одна крупная горячая капля упала Ярославе на щеку, и она открыла глаза. - Ты плачешь? - как-то испуганно спросила она, обхватила меня тонкими руками и зашептала: - Ну что ты, моя хорошая, тихо, тихо... - Я не могу тихо! - вдруг закричала я, почти оттолкнув от себя Ярославу, - Я вообще уже никак не могу, понимаешь... Я распахнула дверь машины, вылезла на морозный воздух и пошла просто вперед, куда глядят глаза. Но услышала за спиной торопливые легкие шаги. Обернулась - Ярослава, кто же еще. Подбежала ко мне, схватила меня, прижалась, и мне уже не хотелось никуда идти. - Давай просто сбежим...Просто исчезнем, - говорила девушка сквозь внезапные слезы, - Может, нас никто не заметит, не хватится... Просто если я потеряю еще и тебя, то я умру совсем, окончательно и бесповоротно. Пожалуйста... Я подняла голову, посмотрела в небо. Такое же ясное и чистое, как вчера утром. Где же тучи, где же гром и молния? Хотя, какое, в сущности, небу дело до нас, глупых людей. И снова вспомнилась мне вчерашняя чашка. А я ведь так и не убрала осколки до конца. Кто-то сделал это за меня? - Поехали, - громко и решительно сказала я, и потащила рыдающую Ярославу в машину. Спасаться бегством? Да уже без разницы. Старенькие "Жигули" неспешно катились по пустому шоссе, под капотом что-то тревожно постукивало и гудело, но это было не важно. Стрелочка бензинового датчика приближалась к нулю, но это тоже не имело никакого значения. Вообще ничто, кажется, не имело уже никакого значения Я растерянно смотрела то на свои жилистые руки, лежавшие на руле, то на проплывавшие за окном желтые поля, покрытые молочным туманом, то на свою спутницу. Ярослава сидела, забравшись с ногами на просторное кресло, как-то по-детски съежившись и обняв колени, прижималась лбом к стеклу и смотрела на потрескавшийся асфальт дороги. На лице ее застыла отрешенная странная улыбка. Мы молчали почти всю дорогу, но вдруг она спросила: - Куда мы едем? Меня почему-то передернуло, я криво улыбнулась, пожала плечами и ответила: - Я... я не знаю. Так глупо, черт возьми. Девушка подняла на меня глаза, такие странные прозрачные глаза лазурного цвета, самые прекрасные на свете глаза. В них ясно читалась какая-то обреченность. Мне стало так страшно, что перехватило дыхание. "Боже, что я делаю, что я делаю", - назойливо вертелось в голове. Так нестерпимо глупо. Но уже почему-то не больно, и даже страх вдруг куда-то отступил. Я только чувствовала себя самой последней мразью. Хотя, в сущности, и это уже все равно. Впереди была только дорога, извилистая дорога с выщербленным асфальтом. И лучше даже не думать о том, что мог готовить каждый новый ее поворот. январь 2010