3. ОДНОКЛАССНИЦЕ Мне так нравятся твоя потная ладошка, тонкие ноги, волосы, как спутанное солнце, милые веснушки - всё это похоже на вечерний Крещатик и на концерт Элтона Джона, куда нас не пустила милиция. По дороге нам встретились воинственные бабушки с хоругвями, протестующие против содомии. В этот раз они промазали - как раз перед выходом на улицу мы предавались другому греху. Какое счастье, что ты тоже не любишь рыбьих предосторожностей и отдаёшься, как велит природа. Итак, десять лет спустя, воспользовавшись синхронным отъездом супругов, мы можем снова сесть за парту и повторить основные предметы: геометрию сброшенного платья, алгебру твоих сосков, естествознание пылающих губ и несравненную, глубокую, как море, химию взглядов. А ведь раньше было только мороженое и дурацкие первые поцелуи. 4. ОДНОКУРСНИЦЕ Когда ночь золотым копытом выстучит на пишущей машинке все свои имена, когда лунный дирижабль совершит вынужденную посадку на твоём балконе, когда ледяная сабля разрежет солнце и половинки брызнут гранатовым соком, когда ветер-рубанок разгладит морщины заборов, разгородивших бездорожные судьбы - именно тогда (и не раньше) во внутренней берёзовой роще нашего института, искусанные муравьями, соединим несчастья, губы, мысли, чресла, и недостаточно полные высшие образования. 5. СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН Сейчас наши друзья начнут разбегаться, как упыри, спешащие на тайный праздник. Мы останемся одни в целомудренной комнате, под неоновыми лучами. Сердце будет скользить на полозьях страха, старые руки вытянутся из углов, чтобы преградить дорогу нашей нежности в эту пятницу, в этот неисчерпаемый вечер совпадений и предосторожностей. 6. ОЩУЩЕНИЯ Театральный полдень. Фонетическая нагота. Ощущения такие, будто вытаскиваю член из незнакомой женщины, похожей на китаянку, неловко завязываю презерватив, выплеснув часть семени на одеяло, вытираю платком плешь и одеваюсь, не переставая смотреть на молодое животное, утомлённое моими ласками, а в кармане пальто ещё лежит билет трамвая, в котором нас сжала толпа, и тогда я стал желать её так, что она не могла не заметить, но она только улыбалась и следила непроглядными глазами за плывущими заводскими заборами, и я спросил её имя, а она просто взяла меня за руку и привела сюда, в эту комнату, полную книг, на эту кровать, прогнувшуюся от сотен мужчин, под глазницы видеокамер, фиксировавших нашу любовь, чтобы показывать её в прямом эфире по интернету. Вот какие ощущения возникли у меня при защите кандидатской. 7. СТАТИСТИКА Наши половые акты за текущий месяц образовали репрезентативную выборку. Можно сделать предварительные статистические выводы. С вероятностью, близкой к единице, ты кричишь от счастья, если крепко сжимать соски или покусывать уши. В одном случае из десяти мы не успеваем скинуть одежду - в ней сами собой возникают щели и пространства, необходимые для любви. С вероятностью девять десятых твоя причёска, поначалу идеально уложенная, уже на четвёртой минуте напоминает диораму "Битва за Днепр", а твоя общежитская кровать (если мы до неё добрались) - стадион, где одноименнная команда принимает донецкий "Шахтёр". Только один раз твои глаза вспыхнули, как газовые горелки, когда я вошёл в тебя, и ты шептала слова, недоступные смертному слуху. А теперь я постараюсь доказать, что частота одновременных оргазмов соответствует нормальному распределению, вычислить квантили преждевременных эякуляций и дисперсию потерянной нежности. 8. ОПЯТЬ ОДНОКЛАССНИЦА Ты живёшь на улице Аполлинера недалеко от редакции. Раз в два месяца я захожу к тебе - сутулый друг с кожаным портфелем. Ты, не переставая поливать цветы или готовить ужин, рассказываешь мне все новости о своём двенадцатилетнем балбесе или о бывшем муже, с которым у тебя "прекрасные отношения" (впрочем, как и со всеми мужчинами). Вдруг твой сын, сидевший полчаса неподвижно, уставившись на меня, как сторожевая собака, хватает футбольный мяч и пулей вылетает из дома. Я собираюсь с силами ещё четыре минуты и набрасываюсь на тебя, целую широкий рот, сдёргиваю одежду. Ты смеёшься и отбиваешься: "Ну что ты, милый. Как же тебя изняло!" - но потом начинаешь проявлять лёгкий интерес, помогаешь мне раздеться, показываешь, как тебя надо ласкать и даже покрываешься, как в детстве, мелкими жемчужинками пота - но тут звонит телефон, ты хватаешь за голову малиновую гадюку и начинаешь обсуждать с ней кулинарные рецепты, наводнение в Австралии и чудовищные известия о генетически модифицированном мясе. Твои глаза становятся синими и стерильными - два сонных колодца, две алюминиевые звезды. Получив-таки своё, я одеваюсь, стараясь не глядеть ни на тебя, ни в зеркало. Испытывать к тебе страсть так же нелепо, как любить тавтологию или просроченный лотерейный билет. 9. КЛАССИКА Ты одета на все сто, ты не терпишь небрежности. Каждое движение похоже на рассчитанный порыв ветра. Давишь ли ты комара, снимаешь ли юбку или идёшь по набережной, пересекая полосы рыдающего света, - всякий раз это музыка, нечто среднее между Моцартом и Стравинским. Я записываю каждое твоё слово, включая гнусности, которые ты шепчешь в постели, - это будет мощная поэма, недостоверная и умышленная, как твоя любовь. 10. БОЛОТНЫЙ НОКТЮРН Бывает проснусь ночью и шепчу женское имя Аня или Наташа не имеющее отношения к ценительнице скрытых талантов груди которой вчера аппетитно шлёпались друг о друга если я не придерживал их руками а теперь это милое вымя разметалось рядом прихотливо как на картинах Пикассо Я приподымаюсь в постели Тело любовницы колышется в болотном свете будто готовится всплыть и виолончельная грусть армянского разлива брезжит в наушниках как небо испачканное помадой 11. CENSORED Долго не вспоминал Иру Конюхову, территорию моих юношеских позоров, первую девушку, которую я держал за руку в реторте кинотеатра. Эта априорно опытная тринадцатилетняя женщина приехала из Тобольска - помню, она рассказывала, как мёрзли её пальцы во время школьного концерта, и клавиши фоно от дыхания покрывались ледяной коркой. Впрочем, поначалу мне больше нравилась её подружка, наполовину сербка, вместо имени которой, как назло, зияет чернильная клякса. (Потом эта девочка выучилась на журналистку и уехала в Белград сразу после войны.) Почти полгода я то и дело поворачивался за партой градусов на сто и пялился на мою любовь, чем забавлял и её, и новенькую, как украинская государственность, грудастую соседку Ирину. Кажется, однажды Заречная (фамилию мне всё-таки удалось изъять у забвения) пригласила меня прогулять с ней уроки; я растерялся и бормотал чепуху насчёт предстоящей контрольной. Друзья звали Ирину Лошадью или Дыркой. Она и впрямь была практичной чёрной дырою, засосавшей два мои года, непролазным островом, на котором я не выцыганил ни одного поцелуя. Забавно, что я невыносимо хотел её трахнуть, хотя в бассейне коротконогая мучительница вовсе не казалась красивой. Теперь у Иры чемоданообразный муж - ещё один одноклассник по прозвищу Мясо. При случайных встречах богатые супруги делают вид, будто со мной незнакомы. Пользуясь удобным случаем, шлю их обоих (CENSORED) с помощью электронной чумы и волшебника. 12. ОТПУСК Уже десять дней мы не произносим ни слова - колесим на велосипедах по Крыму и занимаемся любовью на больших и малых холмах. У тебя зелёные глаза, близорукие, как море, и прохладная душа, словно воздух в сырых каньонах. Слава Богу, нам не о чем говорить. Наш секс - как зябкая хижина на склоне горы, как звезда, дрожащая в стакане чая. Сегодня мы видели на очередном пляжике бронзового ангела, который мочился так мощно, будто намеревался побить мировой рекорд, собаку с высунутым языком, похожую в профиль на половину герба России, и парня в жёлто-голубых трусах, так закрывшего даму, что наружу выглядывали только толстая ляжка и две трети улыбки. А потом мы неслись под уклон за разогнавшимся автобусом, симметричные, как классическая рифма, вооружённая колёсами, - а в заднем окне взмывали и опадали два фиолетовых банта, и хохотал, указывая на нас пальцем, рыжебородый поэт. За время нашего знакомства я трахнул тебя почти сорок раз, но не прочитал на твоём лице ни прошлого, ни будущего, ни иронии, ни любопытства. Мы лежим, сплетённые, как жгут, в одном спальном мешке. Я ещё не вышел из тебя, руки гладят давно не мытые волосы, обнимают солёные плечи, а мысли катятся в ночь, как троллейбусы, забитые прошлогодней листвой. 14. ПЛАЦКАРТ Знаете ли, как приятно писать стихи о том, что происходит с тобою прямо сейчас, сию минуту? Я сижу в поезде, в считанных сантиметрах от меня коленки очень интересной девушки. Она выходит в шесть утра в Белгороде, а мне потом семь часов ехать до Днепропетровска. (Как я ещё могу манипулировать цифрами?) Она изменчива, как море. Только что откровенно строила мне глазки, а теперь заложила ногу за ногу, воздвигла, как памятник, суровущее лицо, смотрит в окно на подмосковные граффити и запивает их железнодорожным чаем. Пока она стелила постель, я обратил внимание, что фигура у ней идеальна. Зато черты лица резковаты и напоминают идола. Впрочем, я любил уже когда-то женщину с подобным резким лицом, будто высеченным ветром и временем. (Девочка берёт четвёртый стакан чая. Как она собирается спать?) Я подозреваю, что она умеет читать мои мысли, а может быть, может быть, и нашёптывать их. Когда она вошла в вагон, то проскочила мимо собственной полки и удивилась тому, как нелогично расположены места. Потом, бросив сумку посреди прохода, удалилась на перрон целоваться и допивать пиво. Когда вагон тронулся, она звонила знакомым до полного оскудения карточки. Я внимательно слушал и узнал о ней всё, за исключением имени. Перед тем, как пить чай, она скинула туфли и растоптала пакетики с рафинадом, превратив его в песок. А потом я стал чудить. Уронил ей подушку на голову, когда снимал матрац, наступил на шоколад, влезая на верхнюю полку, размахивал у ней перед носом давно не мытой подмышкой, снабжённой к тому же очаровательной дырой в рубашке. Теперь я пишу в блокнот, поглядываю на неё и желаю, чтобы это продолжалось вечно.