Стоило только выйти из подъезда, как оно тут же навалилось на меня. Небо. Кто догадался раскрашивать его в такие гнусно-серые тона? Причём в День Большого Похмелья. Нет ответа. Враги рода людского… Плевать на людской род! Нет, это кто-нибудь из моих личных недоброжелателей пытается досадить мне любыми способами. Ничего у вас не выйдет! Нарочно буду смотреть себе под ноги! Боже! И тут они меня достали! Куда ни глянь, повсюду толстым слоем размазана мерзкая серая жижа. Не пройти и не проехать. А ездить-то собственно и не на чем. Нет у меня автомобиля. Это всё от недоверия к ближнему. А может быть – от нежелания прощаться с алкоголем. Ну вот скажите, куда я смог бы поехать в таком состоянии? Никуда не смог бы. Лучше уж я буду потихоньку перебирать ногами, пытаясь увязнуть хотя бы по щиколотку, а не выше. Нет, конечно, не так всё плохо – мне вот, например, попадаются иногда куски почти сухого асфальта. Буду лучше думать о них. Путь до троллейбусной остановки нестерпимо долог. Триста тягучих секунд! Но деваться некуда. Иду. Нет, не иду – делаю шаги, и каждый из них даётся мне как подвиг. Ничего тут нет смешного. Впрочем, я улыбаюсь. А как иначе? Ведь если не растягивать губы в подобие улыбки, они (ну те, кто всё это подстроил) подумают, что смогли-таки меня задеть. Чёрта с два! А не закурить ли мне? Да, пожалуй. Легче-то не станет – это уж точно, - но хоть отвлекусь немного. Угу. Ну, вроде бы добрался. А вот и троллейбус. Приятно садиться на конечной – можно выбрать такое место, куда не доберётся никакая бабка, никакой инвалид, никто вообще! Сел, ткнулся лбом в стекло, всё – нирвана. Если рядом присядет в меру симпатичная девушка – совсем хорошо. Не то что познакомиться или ещё чего-нибудь – просто пусть сидит рядом. Оторвал взгляд от стекла, повернулся, а там – коленки, юбочка, курточка, подчёркивающая все необходимые округлости, распущенные волосы… На самом деле, такое редко случается. Не важно. Сел. Выключился. Ну, почти выключился – оставил небольшой кусочек бодрствующего рассудка, чтобы остановку свою не пропустить. Впрочем, это не обязательно – ехать всё равно почти до конца. Час или чуть больше. Можно вполне успеть выспаться за это время. Так, больше тут нечего рассказывать. Сплю уже. Ага, следующая остановка – моя. Встал. Дошёл до дверей. Вывалился на тротуар. Но на ногах удержался – очень хороший знак! Сделал шаг. Второй. А ничего, вроде бы идётся. Тут не далеко. Хорошо, что ключи есть. Несколько минут ещё можно притворяться живым: надо кофе себе сварить, включить компьютер, что-то там увидеть. А что? Кто ж его знает! Вот – монитор, рабочий стол, красивая блондинка в качестве обоев, ярлычки на фоне блондинки. Всё на месте. Надо бы что-то нажать, куда-то влезть, запустить какую-то программу, - не просто же так будет весь день работать умная машина. Ладно, сейчас что-нибудь придумаю… Не хочу быть неправильно понятым. Компьютер на моём столе – мой собственный, служит он исключительно для моего развлечения и к моим должностным обязанностям не имеет ни малейшего отношения. Что имеет отношение к этим обязанностям? А вот что: сейчас придёт какой-нибудь местный наркоман, принесёт свой сотовый телефон или ещё какой-нибудь цифровой хлам, а мне надо будет всё это проверить на предмет работоспособности и оценить в меру своей жадности. А потом объяснить клиенту, что большего его аппаратура не стоит и стоить не будет. Всё. Обычно за десять рабочих часов меня навещает от силы три-четыре таких вот голодранца. Это называется «ломбард», если кто ещё не понял. Я тут как бы работаю. Года три или около того. Больше ничего не хочу об этом говорить. Нормально. Не стоит мешать моему похмелью – пусть уже будет. Ну вот: кофе готов, комп работает, стул подпирает мою задницу, улица за окном… С ней ничего не происходит. Просто она есть. А чёрт, не хотел же смотреть на небо! Но больше смотреть не на что. Конечно же оно воспользовалось безвыходностью моего положения: окрасилось в самый невероятно-мрачно-серый цвет и принялось давить на мои мозги. Ему проще – оно сверху. Но это ещё не всё. Иногда среди бесконечных туч появляются небольшие просветы, сквозь которые видно бездонную осеннюю голубизну. И уж хуже этого быть точно ничего не может. Словно издевательское напоминание о совсем недавно закончившихся тёплых днях. Десять часов утра. Это значит, что настоящее похмелье ещё не пришло – это произойдёт ближе к полудню, - а ещё это значит, что небо будет уничтожать меня часов семь, до наступления сумерек. И не уничтожит, как не уничтожило в продолжение всех моих бесчисленных абстиненций. Что с того? Не легче от такого знания. Наоборот. Можно описать каждую секунду, предсказать всё с точностью до последнего, самого маленького угрызения совести. Ожидание смерти хуже самой смерти. Особенно, если ожидание есть, а смерти точно не будет. Кто-то спросит: - Зачем же ты пьёшь, когда знаешь, что будет так плохо? - Это ложь, – отвечу я, - никто не может предугадать вечером всю тяжесть завтрашнего дня. Ибо знание это утреннее, похмельное. Так уж повелось. Впрочем, неспособность заглянуть в будущее – это лишь один из аспектов опьянения. Причина же вовсе не в нём. Вот в чём причина: если не буду я употреблять алкоголь с вечера, а, следовательно, перестану болеть утром, разве смогу я написать хоть строчку? Нет! Писатель чем-то сродни стриптизёрше. Только нам приходится один за другим срывать покровы со своей души, выставляя её на всеобщее обозрение. И как для любого женского тела найдётся свой поклонник и свой ненавистник, так и для каждой души отыщется и ценитель, почувствовавший в ней что-то близкое и родное, и злостный критик, ничего кроме изъянов не увидевший. А когда, скажите, проще всего обнажить самую суть свою, когда меньше всего на ней защитных оболочек? Только в периоды лишений и невзгод. В те периоды, когда в жизни совсем не всё гладко. Разве похмелье не отвечает этим требованиям? На все сто отвечает! Вот потому-то я и пью. Хотя и не ведаю, насколько плохо мне будет. И будет ли плохо. Лотерея. Как и всё в жизни. - Что же, - спросят меня, - ты так и будешь мучить нас своим депрессивным бредом? Мы тогда лучше читать не будем! - Нет-нет, - отвечу я, - будут ещё и очень весёлые рассказы, и даже, может быть, про любовь иногда. Про женщин, во всяком случае. Это всё (оптимизм, смех, эротика) тоже ведь определённые грани моей души. Похмелье только обнажает их, совершенно не оказывая влияния на общий настрой. Как руки, расстёгивающие бюстгальтер, никоим образом не ответственны за размер и форму груди. Так, я думаю, понятно. А посему, не беспокойтесь: придёт время, создастся нужное настроение, - обязательно повеселю вас. И уж о болезнях всяких точно и слова не скажу. Да что там – вот компьютер, вот кофе, вот окно, улица в нём. Возьму сейчас, да и напишу чего-нибудь… ну про стройные ножки, или про бюст шестого размера, или про всё сразу. Надо же как-то время убить. Ну а небо… Чёрт с ним, с небом. Прояснится. Весной.