Не верьте, что все улицы, проезды и дворы города на одно лицо. Так порой кажется, когда сидишь ночью дома или в каком-нибудь ресторане, в котором от ресторана-то одно название и, разговаривая с кем-нибудь из друзей, смотришь на улицу. Но стоит только выйти наружу, вдохнуть воздух и пойти вперед, как оказывается, что всё вокруг далеко не так одинаково. Меланхоличная картина мира рушится, и чем дольше ты идешь, тем сильнее чувствуешь неповторимость каждого пройденного метра. Романтика? Я бы не сказал… Скорее ощущение реальности. Реальности дороги, реальности домов, реальности, в конце концов, себя самого. Я существую. Это то открытие, значимость которого трудно понять человеку, который сидит в четырех стенах, где белый потолок прижимает его к коричневому ковру и вдавливает пол. Это полезно ощущать. Понимать тут нечего, ну есть я, и что? А вот ощущения – они важны. Возможно, именно поэтому я в очередной раз встаю ночью с дивана, надеваю куртку, делаю ещё множество мелких, ничего не значащих, но, тем не менее, обязательных операций и выхожу из дома. На скамейке, которая стоит в нескольких метрах от парадной, сидит парень. В руках у него пневматическое ружьё. Я давно его знаю. Мы здороваемся, и я сажусь рядом. Сейчас лето, на улице даже ночью тепло, а в парадной полно крыс. Парень этот отстреливает их, и утром, уходя на работу, все жильцы нашего дома наблюдают трупики грызунов, лежащих в траве, вдоль дороги. Конечно, крыс меньше не становится – так их не уничтожить, но для него, очевидно, важен сам процесс… - Сколько сегодня? – спрашиваю я - Три – отвечает он – затихарились, выжидают. - Умны – говорю я - Умны… - подтверждает и он Ночь особенное время. Обычные люди, которые так похожи друг на друга, так скучны и неинтересны, меняются. Вернее, конечно, они остаются всё теми же, но ведут себя по-другому. Показывают, что такого особенного есть в каждом из них. А это главное… В конечном итоге, мне безразлично, какие сюрпризы таятся в глубинах личности каждого человека, насколько все люди уникальны, если для меня, по отношению ко мне, они все почти одинаковы. Дерево судят по плодам… Сидеть долго на скамейке я не могу. Да и не для того я вышел на улицу. Прощаюсь со своим знакомым, желаю ему удачи, обещаю утром посмотреть на результаты ночной охоты, встаю и ухожу. И вот я иду по тротуару вдоль улицы. Иду быстро, хотя спешить мне некуда. Цель моей прогулки неясна, успеть, как и опоздать невозможно, но ходить медленно я не люблю – меня это раздражает… Вскоре тротуар упирается в улицу. Светофор горит красным светом и машины, пользуясь тем, что сейчас ночь и дорога почти пуста, едут очень быстро. Я сворачиваю и продолжаю движенье, теперь уже в одну сторону с ними. Не люблю ждать. На самом деле, я сам сейчас не иду по улице, а сижу в тех самых «четырех стенах» и пытаюсь вспомнить, оживить прошлое. Что я видел вокруг себя, что я слышал… Я не помню. Мне почему-то кажется, что всё то, что я ощущал тогда было чем-то особенным, чем-то по-своему прекрасным. Но сейчас, когда прошло некоторое время, когда нет уже перед глазами той картины, а остались только воспоминания о ней, трудно сказать, что было на самом деле, а чего не было. Воздух сухой, загазованный. Асфальт черный и потрескавшийся… Его меняют каждый год, и каждый год он вновь портится в одних тех же местах. Проседает, становится неровным, кое-где образуются небольшие ямки. Местами прямо из него растет трава... Я плюнул на землю. Во рту скопилась слюна и было как-то противно. Машины снова и снова проезжали мимо меня… Звёзд на небе не было, хотя, кто знает, может они и были… Мне почему-то теперь кажется, что не было и меня на той улице в ту ночь. Но где я тогда был? Нигде. Меня нигде не было. Так зачем-то устроена память, что, глядя в календарь, на числа, обозначающие прошлые дни, я часто не могу вспомнить, что именно я делал в тот далекий конкретный день и где я был. Если меня об этом спросить, я скажу «скорее всего…» и, следуя логике, укажу какое-то место. Но я четко не вижу его перед собой, не помню. А значит, нет уверенности, а значит, в памяти моей я был тогда «нигде». А ведь в этом непонятном «нигде» может находиться лишь «ничто». Большую часть своих дней я совершаю это превращение из «я» в «ничто». День за днем, снова и снова… Вот сейчас я есть, а через полгода, год или десять лет даже в памяти моей этого меня не станет. Надо вернуться на ту улицу. Я иду. Тротуар, небо, дорога, машины… Звуки. Разные, неважные. Создающие фон для шагающего вперёд человека, для того, кто наступает на траву, выросшую из асфальта и плюёт в сторону от себя… Что ж, я не взял с собою часы, и потому не знаю, сколько времени я уже хожу по улицам. Но в какой-то момент я обнаружил, что тротуар закончился. Впереди была всё та же дорога, но вдоль неё теперь не было даже намека на пешеходную зону – были лишь какие-то кусты и деревья. Я развернулся и огляделся. В нескольких метрах от меня красовалась автобусная остановка – она обозначала конец тротуара. Рядом с ней, справа от меня, была всё та же дорога, вдоль которой я всё это время шел, а слева какие-то дома. Надо было идти обратно, но ходить одним и тем же маршрутом я так же не люблю, как и лазить по кустам. А значит, мне следует идти дворами… Следует, следует… Впереди, в темноте дворов показался не то красный, не то белый огонёк. Он двигался мне навстречу и вскоре, вслед за ним выплыл человек. Когда он приблизился настолько, что я смог различить черты его лица, я увидел, как огонек время от времени приближается к голове и та выпускает в небо дым, который, впрочем, быстро исчезает. - Добрый вечер – услышал я, поравнявшись с ним - Здрасти… Мы не знакомы. Однако, почему-то поздоровались, кивнули друг-другу… Вскоре он исчез. Я не стал оборачиваться. Думаю, что он тоже… Видимо, как и я, человек этот ходит ночью по улице, не зная зачем. Ему тоже не сидится дома. Ему тоже не хочется влезать в различные заведения, созданные для того, чтобы люди могли не только днем наслаждаться обществом друг-друга. Видеть других людей, окружаться ими, курить, кружить, «жить»… Уже через минуту я оказался там, где недавно был огонек. Вокруг действительно темно. Я не вижу дороги, но впереди нет ни столбов, ни деревьев – значит пройти можно… Вдруг я почувствовал запах сирени, который принес ко мне легкий ветерок. Точно помню этот момент. Вот его не было, и вот он внезапно возник. Я ощущал его, вдыхал его, жил им. На какую-то секунду всё вокруг уступило место этому запаху. Темно-синее небо, черная земля, темные дома – всё это померкло. Всего этого не было. Был лишь я и запах сирени… Замедлив шаг я закрыл глаза. Я и запах сирени, я и запах сирени… Я мысленно представлял себе, как воздух входит в мои легкие. Это я. Тот, кто ощущает этот запах. Тот, кто его чувствует. Я реален. Голова закружилась. Я запнулся об какую-то корягу и чуть не упал. Мир вокруг снова принял конкретные очертания. Впереди детская площадка. На ней обосновалась довольно весёлая компания со всеми атрибутами ночного веселья. Внутри себя я вдруг обнаружил страх, с которым, впрочем, быстро справился. У меня с собой ничего нет. Красть у меня решительно нечего. Единственное, чем я рискую, это я сам. Вернее даже не я, а моё тело. Со страхом надо бороться. И дело тут вовсе не в том, что в паспорте мой пол помечен как мужской и мне положено соответствовать некому образу. Это меня мало волнует. Если бы мне надо было производить на кого-нибудь впечатление – тогда, конечно, другое дело. Интерес был бы безупречно меркантильным. А так… Нет, я не стремлюсь отделить себя от некого стереотипа, просто соответствовать ему не вижу нужды. Дело в другом… Страх меняет ход мысли, искажает его. Он мешает ощущать мир, а раз так – значит, он вреден. Необходимо сделать заранее всё, что бы не нарваться на неприятности – оставить телефон и бумажник дома – и забыть про некие опасности. В конечном итоге, свинья грязи найдет и храбрость тут не причём. Надо лишь избавляться от того, что мешает. Я уже прошёл мимо, но вдруг кто-то меня окликнул. Попросили закурить. Не жалко… Молодой человек, шатаясь, подходит и протягивает руку. Она слегка трясется. Я даю ему сигарету. Он берет её и, прикрывая рот рукой (видимо, от несуществующего ветра), несколько раз пытается зажечь зажигалку. Получается с седьмой попытки… - Холодно – говорит он. - Бывает… Вскоре я вновь иду мимо домов и снова вокруг никого… Не хочу, чтобы ночь кончалась. Часов, как я уже говорил, у меня нет, причин считать, что скоро появятся первые лучи солнца тоже нет, но я чувствую приближение рассвета. Так приближается поезд в метро, так в детстве кралась ко мне осень. Я жил в деревне и не следил за временем, но в какой-то момент я понимал, что лето почти прошло. Я спрашивал у бабушки какое сегодня число и узнавал, что уже август. Что через несколько недель будет осень, а ещё раньше мы уедем в город… Будучи ребенком я не особо знал когда какая ягода созревает и прочие мелочи, по которым и без календаря можно понять, что пришел август… Но я чувствовал, что что-то уходит. Чувствовал изменения, ощущал потерю… Вот и сейчас то же самое. Вернусь домой, ненадолго лягу спать – днем много дел. Сами по себе они не раздражают. Угнетает ощущение их нереальности, напрасности. Лягу спать… Это хорошо, но бывает расстелешь поверх дивана простыню, достанешь подушку, ляжешь, закутавшись в одеяло, а мысли в голове шатаются, ходят из угла в угол, и ты не можешь уснуть. Ты устал, но не настолько, чтобы засыпать на ходу, а сейчас, когда ты уже дома и уже лежишь – сон вообще не идет, и ты о чем-то думаешь, пока мысль не упрется в то, что (Боже мой!) ты смертен. Гадкая мыслишка. Неприятная… Мгновение ужаса, а потом такое странное чувство. Оно всегда бывает, хотя почему – мне понять трудно. Хочется что бы рядом была она, та которая не живет с тобой, но могла бы… Хочется обнять её, почувствовать что-то живое, зацепиться за неё, как за соломинку… Ты думаешь даже позвонить ей, но быстро понимаешь, что уже ночь и это будет как-то неудобно, да и излишни. Ты лежишь и никого рядом. А потом ещё одно странное чувство. Возвращается ужас. Ты понимаешь, что уже спишь, но вокруг тебя всё та же комната. Темно и ты чувствуешь чьё-то присутствие. Ты не можешь встать, не можешь ничего сказать, ты даже пошевелиться не можешь, хотя и пытаешься изо всех сил. Комната вдруг начинает трястись, и ты просыпаешься. Встаёшь, снова ложишься и снова всё то же самое. Нелепо… Впрочем, не надо об этом. Это всё лишнее. Когда идешь ночью по улице и начинаешь думать, что будет, это рушит, ломает мир вокруг. Делает его временным. Он становится лишь тем, что предшествует тому «дневному будущему». Надо остановиться на том, что сейчас… А сейчас, в конкретную секунду нет в мире ничего более тёмного, чем то, что ты мыслишь самым тёмным. Для меня эти дворы, эта ночь – эталон темноты. Так я их ощущаю. Здесь деревья проглядывают сквозь мрак и становятся похожи на почти живые тени, которые застыли, почувствовав, что я на них смотрю, и готовы вновь ожить, как только я уйду прочь. Здесь каждый миллиметр воздуха пропитан чем-то тяжёлым, чем-то, что с неохотой лезет в меня на вдохе и с радостью выползает на выдохе. Звёзды, которые должны быть на небе, куда-то пропали. Наверное, их заслонили облака, но я этого не вижу. Я вижу лишь то, что небо непроницаемо. Оно черное, и свет скорее разрушит его, чем осветит. Всякое движение здесь неслучайно. Всё ждёт моего ухода. Я не нужен темноте, я противен ей. Она выдавливает меня из своего мира туда, к людям. На свет… Туда, где всё так похоже и так ненужно. Туда, где фальшивость мира порождает фальшивость людей. Всё в этих темных дворах давит на меня, и я не могу здесь оставаться, но и не хочу уходить. Я стараюсь отвлечься, вспоминаю мотив какой-то детской песенки и почти вслух напеваю её… Но ноги – они идут, время проходит и вскоре нет уже меня среди темноты. Я стою возле жилых домов, в которых сидят такие живые пусть и спящие люди. Тут тоже темно и тоже есть деревья, но тут всё по-другому. Эталон темноты там, сзади, а значит, здесь его нет. Кроме того, ночь уже не так темна. Рассветом это назвать трудно, но стало, несомненно, светлее. Иду по какой-то тропинке домой. Справа дом этажей на десять и деревья, слева все то же самое. Деревья и дома, дома и деревья. Не хочу видеть эту картину… Закуриваю на ходу. Пусть слева будет река, а справа лес. И деревья в нем будут не такие как здесь. Пусть их будет много, пусть они будут высокими, на их стволах будет мох, а под ними пусть будет трава. Порой в траве можно увидеть гриб или даже много грибов. Ночью прошел дождь и под ногами сыро. Ноги время от времени утопают в тропинке и мне приходится буквально вырывать их из земли. А река… Река темная, воды из-за трясины почти не видно и везде летают комары. Я слышу шлепающий звук своих шагов и лес, который никогда не бывает абсолютно молчалив… *** Ключ повернулся в замке с необычайной легкостью, что было нетипично для данной замочной скважины, и рука, точно такая же, как и та, что держала ключ, опустила ручку и потянула дверь на себя. Человек вошел в прихожую. Слева от него были прибиты к стене различные крючки, видимо, что бы вешать на них одежду, и стояла тумбочка. Над тумбочкой, рядом с крючками красовалось зеркало, отражая правую сторону прихожей, а точнее кусочек стены и длинный коридор. Рука человека, та, что вцепилась в ключ, потянулась к выключателю с намерением включить свет. Как только ладонь ударила по кнопке, вверху, на потолке, обнаружилась лампочка, и раздалось еле слышное жужжание. Стало светлее. Человек сделал шаг внутрь тесной прихожей, засунул ключ в карман, закрыл за собою дверь, снял куртку и бережно стал вешать её на крючок. Она упала. Пришлось нагибаться, поднимать её и вновь вешать. На этот раз она была повешена. Посмотрев на то, как красиво рукава куртки стремятся вниз, человек вздохнул, развернулся и пошел по коридору. Коридор этот был довольно узким и длинным. Он ничего не напоминал. Скорее, все напоминало его. Первая дверь справа – туалет. Ванная там же. Далее две двери, одна напротив другой. Обе деревянные. За каждой из них по комнате и хотя они одинаковые, та, что слева кажется больше, потому что в ней нет мебели, зато та, что справа не похожа на камеру с бетонными стенами. После этих дверей коридор заканчивался, упираясь, однако ж, в ещё одну дверь. За ней кухня. Кухня представляла собой нечто маленькое, но прибранное. Войдя сюда, человек налил в чайник воды и поставил её кипятиться. Затем он достал хлеб, масло, сыр и стал мастерить из этого бутерброды. Масло было только что из холодильника. Оно замерзло и очень плохо наносилось на мягкий хлеб. Человек вырезал кусок масла и жал его пальцами, делая более мягким… В какой-то момент это ему надоело и он решил, что и просто хлеб с сыром – блюдо вполне достойное. Съев один такой бутерброд человек заметил, что чего-то не хватает. А, ну да… Он забыл включить телевизор. Этот досадный промах расстроил его и заставил искать пульт. Когда телевизор был уже включен, человек, поедая свой ужин, нашёл канал, по которому шли новости. Ему в принципе не было интересно, что там где-то случилось в мире, но поужинать не узнав, кого сегодня убили или изнасиловали – он считал недопустимым… Так он сидел где-то полчаса. Время от времени изображение на экране портилось, покрываясь красными черточками, и тогда человек вставал, чтобы ткнуть телевизор ладонью. Телевизор тут же все понимал. Ему дважды объяснять не надо. Он издавал непонятный шипящий звук, мол, извини, забылся, и следующие десять минут показывал новости так, как и следует это делать любому телевизору… Наевшись бутербродов, человек захотел пить и курить. Причем исполнять свои желания он решил именно в этом порядке. Он налил себе стакан воды, выпил его и уже хотел открыть окно, что бы насладиться сигаретой, но тут разумный телевизор, стал показывать ему такого же разумного, статного мужчину в пиджаке, который стал рассказывать человеку о вреде никотина. Однако разумные и не очень разумные доводы летели как горох и, попадая в стену экрана с внутренней стороны, не проникали на кухню. На всякий случай человек выключил звук и отправился открывать окно. Вскоре он курил. Мужичок в пиджаке даже забавлял его. Ему вспомнилась фраза: «Открывает рыба рот, да не слышно, что поет…». Тишина царившая на улице несколько успокаивала и без того спокойного человека и тот думал о чем-то прекрасном… Но ничто не вечно и когда окурок уже планировал к земле, вдруг общий покой был нарушен пронзительным звуком сигнализации. Машина, стоявшая прямо под окном, замигала фарами и вызвала у человека чувство раздражения. Он закрыл окно, вернул телевизору звук и уселся за кухонный стол. Мужик в телевизоре никак не унимался. Человек смотрел на него и как-то автоматически водил пальцем по столу. На самом деле он не вслушивался в слова и фразы, которые так усиленно пытался доставить до него телевизор. Он слушал еле различимое жужжание из коридора, где включенная лампочка всё ещё освещала его куртку, зеркало и тумбочку…