IV Ко всякой дружеской теме я приближаюсь, как могу, осторожно - отчасти из-за тяготения прошлых и ещё грядущих вин, отчасти из-за того, что храню в памяти замечания о своём искусстве порывать с друзьями, отчасти из-за недостатка слов. Слова, когда они посвящены человеку постороннему, ничего не приобретают, но зато теряют одно: безнаказанность. Кроме того, личность в хронике коварнейшая вещь: и обходя её стороной и описывая, мы поступаем, подобно жениху из древнего анекдота, в равной степени неправильно. Неизвестно на что обидится больше наш адресат: на равнодушие или на пристрастие. Однако у всякого в этом деле есть опыт, потому что и сама-то дружба состоит в постоянном выборе между первым и вторым. Придя в лицей, я имел твёрдое намерение не заводить друзей совсем: обещание учиться меня угнетало необходимостью его исполнять. Но для неприятностей наша память коротка. С первым же знакомством я решил, что один или двое приятелей никак не могут повредить науке - тем более, что сами к ней принадлежат. На первый случай Бог послал мне людей настолько убеждённых в своём особом назначении, что я и сам с охотою находил в них ум, остроту мысли и другое - вещи, ни в малейшей степени не свойственные им. Уже известный Святослав, сидевший за одним столом со мною, поражал меня. К примеру, тем, что мог разумно говорить пять минут, при этом ни разу не сбившись и не потеряв тему: моё прежнее общество и по принуждению более двух фраз связать не умело. Конечно, ясно, что из всех слов, произнесённых им при мне, я и под батогами не смогу теперь вспомнить ни одного. Дружба наша была феодальная: ему первому из всего лицея я пожал руку; кроме того, мы делили парту - следовательно, должны были считаться друзьями. Другой полюбился мне остроумием: от него первого услышал я анекдоты и смех, Губермана он боготворил и читал без меры - Чуждаясь и пиров, и женских спален, И мира с его мусорными свалками, Настолько стал стерильно-идеален, Что даже по нужде ходил фиалками, - следовательно, обладал остротою рассуждения и был причислен к моему победному списку. Как я мог предположить, что скоро любое слово этого человека я внутренне буду сопровождать досадою и удивлением? Из всех нас я, наверное, наиболее подошёл Лицею: я вступил в него с первым уроком и закончил его с получением бумаги. Как вид новых, ловких людей дал мне сил на четыре года - так разочарование в них, вооруженное последними предрассудками, буквально вышибло меня за дверь неделю тому назад. Посещая в сентябре второе лицейское здание, куда дорогу я ещё только полузнал, я увидел пару малышей на одно лицо, сидевших на скамье, и, сомневаясь в их дружественности, по обыкновению робко прошёл мимо. Оба криво усмехнулись. Так Трупка и Ipse впервые составили мнение обо мне, а я - о них. Трупка считается незаурядным человеком. Честно говоря, всё проще... (На этом "Воспоминания в Царском Селе" Ильи Тюрина обрываются - от сост.) :frown: