A Tribute To Warhammer 40 000. Из истории ордена Железных Алкашей. История первая. Дед Фомич и тираниды. Сей рассказ не является актом глумления над великим космическим эпосом, а равно и пропагандой алкоголизма, наркомании, коммунизма и т. д. Это всего лишь гротескная карикатура на людские пороки, которая, возможно, принесёт хоть капельку пользы человечеству. Чувствительным читателям просьба не придираться к большому количеству грубых и ненормативных выражений в рассказе. Автор пользовался ими с той же целью, с какой некогда использовал их великий Ярослав Гашек, то есть, для пущей реалистичности. Впрочем, истинных фанатов «Вархаммера», полагаю, сложно чем-либо испугать или шокировать. С уважением, Хальвдан Одинцов. 1 - КА-ДЭ-ВЭ! КА-ДЭ-ВЭ! КА-ДЭ-ВЭЭЭЭ!!!! -Да заткнитесь вы, ## вашу мать! – Рыгальников в сердцах стукнул своим энергокулаком по каменной стене, заставив пьяных товарищей по роте заткнуться. В стороны полетели голубоватые искры, и стена с шумом обвалилась. Пятеро бугаёв-космодесантников, которые и до своего вступления в ряды звёздного воинства не страдали дистрофией, в керамитовых энергодоспехах выглядели и вовсе монстрами. Они взгромоздились на древние развалины сельского клуба и были похожи на слонов, оккупировавших столовую для балерин. У местных колхозников эти громилы вызывали двоякое чувство: с одной стороны, вид космодесантников порождал гордость за родную планету, которая, несмотря на дефицит, застой и разруху в экономике, смогла-таки найти средства на создание целого ордена Космодесанта, да такого, что даст просраться любому аналогичному ордену из растреклятого буржуйского Империума. С другой стороны, видя космодесантников, простые сельские труженики едва сдерживали ухмылки: бравые космические воины в доспехах цвета морской волны сильно смахивали на навозных жуков. Родной мир Железных Алкашей – планета Краснознамённая 2 – всегда стояла особняком среди остальных миров Империума, впрочем как и вся система Совок. Не успели верные Императору легионы Космодесанта привести этот мир к Согласию, как через год жители совка самым беспардонным образом отвергли свет Имперских истин и вернулись к старой жизни, алкоголизму, разгильдяйству и жутким языческим верованиям, унаследованным ими от предков с древней Терры, и носившим название «марксизм-ленинизм». Трижды Воитель Хорус – тогда ещё примарх Лунных Волков – вынужден был возвращаться в систему Совок, дабы вправить нерадивым подданным Императора мозги, однако что бы он ни делал, искоренить пережитки тёмного прошлого на планетах Совка ему так и не удалось. Впоследствии миры этой системы, в том числе Краснознамённая 2, вызывали повышенный интерес со стороны Инквизиции, и неудивительно: с древнейших времён это ведомство боролось с силами Хаоса, а на Краснознамённой 2 этого самого хаоса было хоть отбавляй. Только это был не Хаос, порождённый демонами варпа, а совсем иной, именуемый местным населением «бардак». Этот «бардак» был образом жизни, формой государственного устройства и экономической системой. Какими бы древними ни были традиции орденов имперского Космодесанта, но традиции и символика Железных Алкашей были куда древнее. На левом плече у каждого бойца красовались серп и молот, некогда бывшие гербом их далёкой прародины на Терре. На правом плече были намалёваны скрещённые бутылка и энергосвинокол, а грудь украшал знак ГОСТа, под которым растянулась надпись, служившая девизом Железных Алкашей: «Коси и забивай». Поначалу, в первые годы существования ордена надпись и эмблемы делали из золота, однако вскоре нарядные буквицы оказались оторваны самими же нерадивыми Космодесантниками и сданы в пункты приёма цветных металлов. После этого девиз малевали простой жёлтой краской. Трое молодцов, пьянствовавших на развалинах сельского клуба, облачились в боевые доспехи без какой-то веской причины. Орки, оккупировавшие добрую половину Краснознамённой 2, заключили с правительством планеты сепаратный мир ещё в марте того года, а на дворе стоял июнь месяц, так что орочьих набегов на приграничные районы можно было не опасаться. Прочие ксеносы и еретики также сидели тихо в глубинах космоса и не беспокоили обитателей совка. Так что, в этот июньский вечер трое бравых бойцов из 9й роты капитана Уматецкого напялили на себя броню, просто чтоб покрасоваться перед девками и припугнуть местных гопников, которые хоть и не отличались кротким нравом и выдающимися умственными способностями, но сразу смекнули, что к чему, и предпочитали держаться подальше от дуболомов, закованных в керамитовую оболочку. - Ну что, олухи, чего делать-то будем? – спросил притихших товарищей Платон Рыгальников. Алкололь бурлил в крови, пробуждая в сержанте жажду подвигов. – Или так и будем тут сидеть, как клуши на насесте? Сравнение с клушами не льстило самым героическим бойцам Краснознамённой 2. - А давайте щас в город рванём и на площади Ильича в зелёный цвет раскрасим! – предложил один из них. - Пашенька, иди на ###! – отрезал Рыгальников. – Мы уже однажды так вот озорнули, а нас потом отправили варп знает куда, с какими-то кощеями махаться, которых хрен загасишь! «Кощеями» Рыгальников предпочитал именовать некронов, так как это название ему никак не удавалось запомнить. - Может, тады местному бычью пойдём ###ды дадим? – высказался Никанор Сивухин, рослый детина с лицом, напоминавшим орочью харю. - Мы ж завтра на танцы идём, - возразил Павел Косяков, тот самый, что предлагал перекрасить Ленина. – Завтра мы всему окрестному бычью дрозда дадим, а пока давайте что-нибудь другое сотворим. Ильича что ли… - Да задолбал ты со своим Ильичом! – рассердился Рыгальников. – Я повторяю вопрос: что делать будем? Есть у кого ценные предложения? - Может, до Фомича дойдём? – Сивухин вскочил на ноги. – А и впрямь! Дойдём до Фомича, возьмём у него самогону, догонимся, а как кондиция наступит, так и идея попрёт! - А у нас есть что на самогон-то сменять? – задумчиво произнёс Рыгальников. – Дед за так пойло не даст. Все трое принялись осматривать свои доспехи в поисках каких-нибудь деталей, которые можно оторвать и пропить. - Во! – воскликнул Сивухин с видом годовалой дворняги, откопавшей на помойке ботинок и готовой описаться от радости. – А командиру скажу, что мне его орки в бою оторвали! И потряс в воздухе большим гофрированным шлангом, только что оторванным от доспехов. С песнями и гиканьем, под аккомпанемент собачьего лая, они прошагали по узким неказистым сельским улочкам, через весь колхоз «Красный свиновод» прямиком к дому самогонщика Фомича. Осторожно, почти бесшумно они вошли через калитку и направились через старый заросший сад к маленькому покосившемуся домишке, построенному из ворованных досок и деталей, свинченных с подбитой бронетехники. Домик деда Фомича был объят безмолвием: внутри не горел свет, не шипело и не булькало. Космодесантники переглянулись: что-то было явно не так. - Фомич, - приоткрыв дверь, позвал Рыгальников. – Фомич, ты жив? Да отзовись ты, это мы, десантура! Что-то звякнуло под ногой. Сержант нагнулся и поднял с пола пару гильз от берданки. Само ружьё валялось рядом. Во всём доме стоял жуткий кавардак, свидетельствовавший о том, что совсем недавно здесь шла ожесточённая борьба. - Тьфу ты, - сердито сплюнув, Рыгальников с грохотом захлопнул дверь хибары и, повернувшись к бойцам, озвучил прискорбную новость. – Деда-то Инквизиция сцапала. - Вот буржуйская сволочь! – расстроено протянул Косяков. Самогонщики всегда вызывали повышенный интерес со стороны Инквизиции. Ещё бы: порой совковые жлобы, насосавшись самогона, творили такое непотребство и богохульство, какое не позволяли себе даже отступники-хаоситы. И нереально было убедить имперских инквизиторов, что самогоноварение не связано с демонами варпа. И вот, теперь длинные руки охотников на нечисть дотянулись и до злосчастного Фомича. - Ладно, - вздохнул Рыгальников. – Ну не сидеть же теперь без пойла! Возьмём сколько нам надо, а там, глядишь, деда обратно отпустят. - Да уж как же! – фыркнул Сивухин. – Этот сука Плюшкенштейн если кого и сцапает, так уж не отпустит! Инквизитор Гундосий Плюшкенштейн пользовался дурной славой на Краснознамённой 2. Его не особо боялись, зато ненавидели люто. Так или иначе, самогон бравые бойцы решили-таки изъять в количестве трёх пузырей. Также они обнаружили какую-то склянку с непонятной зелёной жидкостью внутри. К горлышку склянки был прикручен садовый опрыскиватель для растений. - О! – воскликнул Косяков, радостно хватаясь за таинственную ёмкость. – А это, наверное, самое крепкое. - Он открутил пульверизатор и сделал значительный глоток из бутыли. Пойло обожгло глотку, а затем внутри начался всеуничтожающий пожар. Косяков покраснел как рак, вытаращил глаза и, поспешно отставив в сторону злополучную ёмкость, согнулся пополам. Организм космодесантника, способный противостоять большинству ядов, еле справлялся с несусветной отравой, которая – теперь Косяков в этом был уверен – не была алкоголем вовсе. - Кажись, не бухло это ни разу, - только вымолвил Косяков, всё ещё морщась от внутреннего жжения. - Ох и дурак ты, Пашенька, - выдохнул Рыгальников, отбирая у незадачливого бойца бутылку. – И ежу ясно, что это не бухло ни разу. - А что тогда? - Не видишь, это духи, одеколон, то бишь, мужской. - На хрена Фомичу духи! Он же не голубой! - Эх, Косяков, Косяков! Фомич-то мужик-то не дурак. И парфюм энтот у его непростой, он баб привлекает. Помнишь, как к нему бабы-то ходили косяками? Вот то-то! Токмо это всё не внутрь заливать надо, а за шиворот брызгать. - Вот эту вот хрень? - Ну да. Брызни на себя слегка, и ни одна баба тебе не откажет. - Гы! Да завтра на дискотеке и так все бабы наши! - Думаешь? Бабы-то народ капризный, чуть ей что не по норову – заартачится и не даст. Да и бабы тут тёмные. Некоторые вообще думают, будто мы полностью железные и с нами трахаться нельзя. А это средство верное, с ним не обломаемся. Так что, не хрен себе в баки его заливать, побережём до завтра. А щас нам надо Фомича у Инквизиньции отбить. - Ну так пошли! – воскликнул Сивухин и зашагал было по тропинке в сторону калитки. - Стоять! – окликнул его Рыгальников. – Команды суетиться не было. – Он уселся на валявшееся во дворе тракторное колесо и выставил перед собой на ветхий деревянный столик три здоровых пузыря самогона. – Вот выпьем для поднятия боевого духа – и пойдём! Громилы в боевых доспехах расселись вокруг стола и продолжили алкогольные возлияния. Уже через полчаса вся округа огласилась рёвом лужёных глоток, грохотом и воинственными криками: - КА-Дэ-ВЭ! КА-ДЭ-ВЭЭЭ! 2 Глаза по пятаку, дергающийся рот. Зелёный бушлат, на котором болталась перемешанная между собой, имперская и совковая символика, сдвинутая на затылок фуражка, из-под которой торчали мокрые от пота редкие волосы, спадавшие на влажный блестящий лоб. В таком виде Игорёк Мандражкин, командующий силами орбитальной обороны, предстал перед главнокомандующим вооружёнными силами планеты фельдмаршалом Георгием Крепотурой. Фельдмаршал, сидевший у окна за громадным письменным столом, заваленным бумагами, оторвал взгляд от карты и вонзил его прямо в испуганное лицо Мандражкина. Генерал-лейтенант побледнел ещё сильнее. Ему показалось, что сам Метил Укуренко, примарх Железных Алкашей, со всей силой обрушил на его несчастную, уже начавшую раньше времени седеть, голову удар своего ужасного боевого энергосовка. Ну что там у тебя опять? – буркнул Крепотура. – Только смотри, безо всякой херни. В прошлый раз твои придурки на орбите мусорную капсулу с пузырями и гондонами засекли, а ты мне докладывал про хаосовский фрегат. - Товарищ фельдмаршал, - Мандражкин принялся нервно теребить верхнюю пуговицу на бушлате. Поверит ему Крепотура или разорётся и вытолкает взашей? - Товарищ генерал… - Ну, ну! Чего мямлишь? - Товарищ фельдмаршал, к нашей системе движется рой тиранидов. - Тираниды? – недоверчиво протянул фельдмаршал, и было видно, что сообщение не воспринято всерьёз. – Тираниды… С хера гниды! Кончай ты жрать это свое дерьмо глючное! Пил бы водку, как все нормальные мужики, так и не мерещилось бы чёрте что! - Я, я не… - Бешеное очко… «Бешеным очком» Мандражкина именовали все высшие военные чины Краснознамённой 2, но большинство величало его так за глаза, и лишь Крепотура звал Мандражкина «бешеным очком» в открытую. И дело не в природной суетливости, а просто в десяти километрах от штаба орбитальной обороны, в посёлке Большие Шишки, где двадцать лет кряду безумные генетики-наркоманы проводили чудовищные эксперименты над сельскохозяйственными культурами, росла совершенно уникальная картошка с галлюциногенными свойствами. Сельские алкаши, народ простой, по наркоте особо не прикалывались и предпочитали сбывать глючную картошечку личностям более утончённым в обмен на спиртное и дефицитные товары. Их постоянным клиентом и был Игорёк Мандражкин, крепко сидевший на псилоцибах. - Я клянусь, действительно рой тиранидов. Огромный, товарищ фельдмаршал! Нужно срочно… - Кретин ты огромный! Ты ко мне с такой ###ёй четвёрный раз за месяц прибегаешь! Три раза я из-за тебя все планетарные войска на уши ставил, а потом оказывалось, что нет никакого врага, и это всё твои глюки. Слушай, Мандражкин, если сам остановиться не можешь, так я тебе нарколога хорошего найду, который тебе мозги на место поставит, чтоб ты не жрал всякую глючную дрянь! Всё, свободен! Дуй отседова! - Но товарищ фельд… - Топай, сказал! – Крепотура потянулся к кобуре, и Мандражкина словно ветром сдуло. Крутой нрав главнокомандующего он знал. Последний раз, когда Мандражкин поднял полпланеты по ложной тревоге, Крепотура потом добрый час гонялся за ним с энергосвиноколом, и только вмешательство коллег спасло Игорька от смерти. Он шагал по коридору, и поджилки его тряслись. Всё было до невозможности плохо. Большешишкинских мужиков с их глючным картофаном за две недели до этого повязала Инквизиция, и Мандражкин не трескал псилоцибов уже довольно давно. Всё было просто очень плохо. Потому что рой бестий-тиранидов, надвигавшийся на Совок не мог быть глюком. 3 За долгие столетия перманентного морального разложения на Краснознамённой появлялось так мало выдающихся личностей и происходило так мало стоящих событий, что традиция называть в их честь объекты в городах и посёлках практически сошла на нет. Оттого в населённых пунктах, вроде славного города Новоскуратовска, не редкостью были названия типа: «бульвар Алканавтов», «проспект Обдолбосов», «Похмельная улица», «Бульбуляторный переулок», станция метро «Криво Прорытая» и т. д. Резиденция Инквизиции находилась на площади Гопников, в древнем здании, где некогда обитали сотрудники канувшей в Лету жуткой совковой спецслужбы. Старые позеленевшие каменные блоки покрывал слой мха и лишайников, то тут, то там на фасаде виднелись трещины, грозившие частичным, а то и полным обрушением здания. Водопровод и санузлы в этом убогом сооружении работали отвратительно, в коридорах и на лестницах стоял смрад, свет порой пропадал по неизвестным причинам на несколько часов в сутки, а в комнатах водились крысы и тараканы, не боявшиеся решительно никакой отравы. На крыше дома когда-то красовалась надпись «Госужас», призванная напоминать горожанам, что здесь находится штаб самой зловещей спецслужбы страны, и держаться от этого места надо подальше. Ныне же от старой надписи уцелели лишь изрядно обглоданные коррозией буквы «С», «У», «Ж» и «А», причём буква «Ж» уцелела не полностью, лишившись левой верхней и левой нижней ножки. Всё это давало Гундосию Плюшкенштейну, инквизитору из Ордо Еретикус, основания полагать, что местные чинуши не ставят ни во что Имперскую инквизицию и нарочно выделили ей под штаб-квартиру этот вертеп, желая вдоволь поиздеваться. Особо его раздражало общежитие городского пролетариата, отвратительного вида громада, высившаяся прямо через площадь от здания «Госужаса». Точнее, злился он не на общежитие, а на его обитателей, внушавших аристократичному инквизитору отвращение, какого он не испытывал и к самым уродливым порождениям варпа и ксеносам, коих Плюшкенштейн перебил немало. Наступила тёмная июньская ночь, и город почти полностью утонул во мраке. Фонари на улице были давно перебиты и растасканы, часть кварталов вообще неделями сидела без света, так что окна горели оранжевым светом лишь в немногих домах. Но главное - в городе стояла тишина, которую Плюшкенштейн слушал с упоением, сидя у окна в своём кабинете. Наконец-то в этом ненавистном городе умолкла какофония грохота, молотившая по некогда изнеженным ушам имперского посланника день-деньской. Он сходил с ума от грохота и лязга, издаваемого допотопным транспортом по разбитым мостовым и ржавым рельсам, от многоголосия заводов, с шумом извергавших в многострадальное небо отраву, от гула толпы, сновавшей по площади. И вот, теперь наконец… О, нет, ну что опять?! Кому ещё не спится в эту пору? Инквизитор с негодующим видом выглянул в окно. Снизу раздавались отвратительные вопли. - Люськ! Люююськ! Под окнами общежития на другой стороне площади стоял какой-то неряшливого вида плебей в потёртой кожаной куртке и с гитарой в руках. Он ударил по струнам, и старый рассохшийся инструмент издал жалобный, мало похожий на что-то музыкальное, звук. Настроить инструмент возмутитель спокойствия не потрудился. Лупя по струнам и извлекая отвратительные диссонансы, работяга запел: Выходи ко мне, красотка, Засуёмся мы с тобой Ты ведь вроде не уродка, Да и я не голубой. Ставни закопчённого окна на третьем этаже общаги со скрипом распахнулись, и в певца полетел башмак. Затем в окне появилась мордастая старуха. - Ну чаво орёшь, чёрт горластый, - крикнула она, и голос её разлетелся по всей площади. – Чаво тебе неймется? - Цыц, бабка, исчезни с экрана! – замахал рукой певец. – Люську мне позови! - Каку таку Люську? У нас их пять штук! - Грузчицу! - А, эт ту самую, которая Фроське-ассенизаторше шпалой по морде заехала? - Ну да! А что, и впрямь-таки заехала? - Да я их сама разнимала! Люське твоей рессорой-то по заднице по толстой как врезала – так она и угомонилась. Токмо синяк на жопе, слышь, здоровенный. - А чего-йто они с Фроськой-то сцепились? - Да поспорили, кто из них сосёт ловчей! Инквизитор стоял у окна, и его трясло. Его сердце не знало страха, он в одиночку выходил против самых ужасных обитателей Имматериума, он одолевал, не моргнув глазом, разъярённых орков и коварных некронов, но его охватывал ужас всякий раз, когда он сталкивался с этим варварским народом, у которого женщины занимались такой работой, за какую у него на родине не взялся бы ни один более-менее уважаемый мужчина. - Бабка! Люську-то позовёшь, кочерга старая? – настаивал певец. - Спит она! Кто её спрашивает-то? - Скажи, Колька-механик с Пепелацного завода. Бабка исчезла в глубине общежития, а через какое-то время из дверей здания выбежала внушительных размеров баба, напоминавшая орочьего главаря, одетая в какую-то выцветшую, местами протёртую до дыр, тряпку, должно быть, выполнявшую функцию ночной рубашки. - Ты что, Коль, совсем, что ли, рехнулси? Одиннадцатый час! – взвизгнула баба, но по голосу чувствовалось, что она рада визиту ухажёра. - Люськ, а пошли на реку, вода – теплынь, искупнёмся вместе-то, - предложил Колька-механик, весело подмигивая. - Что, поебтись захотелось, чёрт хитрый? – усмехнулась Люська. – Не, Коль, мне до речки топать лень, пошли вон, до «Сукина дома» на ступеньках посидим. Хошь – там меня полапаешь. - Ну, чёрт с тобой, холера, - махнул рукой мужик. – Давай у «Сукина дома» посидим. «Сукиным домом» в народе называли ту самую древнюю громаду, в которой сейчас прозябал Плюшкенштейн со своими соратниками из Ордо Еретикус. Естественно, сами обитатели дома были не в восторге от такого названия. Колька и Люська взгромоздились на ступени перед инквизиторской резиденцией и продолжили свои любовные игры, доведя Гундосия до бешенства. - Ганджубасия! – крикнул он. – Ганждубасия! В дверях его кабинета возникла стройная фигура в латексном костюме с саблей у бедра. Это была Ганджубасия Бульбульер, псайкер уровня альфа, старинный компаньон Плюшкенштейна. - Да, инквизитор, - промолвила она. - Уйми этих нечестивцев, - процедил сквозь зубы Гундосий, вцепившись тонкими, унизанными перстнями, пальцами в обшарпанный подоконник, с которого осыпалась белая краска. - Не извольте беспокоиться, милорд, - Бульбульер кивнула и вышла из кабинета. Двое пролетариев громко гоготали и орали на всю площадь, а затем Колька вдруг произнёс словно бы через силу и не по своей воле: - Знаешь, Люськ, а ты шалава. Внизу послышалась возня, и Плюшкенштейн перегнулся через подоконник, чтоб увидеть, что происходит. Люськин ухажёр сидел, схватившись за разбитый нос, пытаясь остановить хлеставшую кровь. Рядом стояла с багровой от гнева физиономией Люська и орала: - Ах, я-то шалава, да? Да я цельные две недели окромя тобя ни с кем не пихалась! Ах ты прыщ империалистский! Ах ты хрен тараканий! - Дык я ж это не по своей воле сказал, - пытался оправдаться Колька, сам не понимая, что произошло. Словно бы кто-то залез ему в голову и заставил обозвать Люську шалавой. - Ах, не по своей! – взревела Люська голосом, какому позавидовал бы и орочий Босс Войны. – Вот я те покажу! Она схватила гитару и замахнулась. Колька, с криками: «Ай, бандуру не трожь!», вскочил со ступенек и спешно ретировался, а Люська помчалась вслед за ним, размахивая гитарой над головой. Вскоре оба скрылись прочь, и всё смолкло. Плюшкенштейн облегчённо вздохнул, опускаясь в ветхое, изъеденное короедами, кресло, а Бульбульер довольно усмехнулась. Как всё просто с этими плебеями! Ей не составило труда проникнуть в сознание механика Кольки и, «надев» его, сказать его голосом одну-единственную фразу, поссорившую эту жуткую парочку. - Ну наконец-то, - Плюшкенштейн вытер пот со лба - Теперь можно работать спокойно, - и вернулся к кипе бумаг, которую разбирал до этого. Каково же было его удивление и негодование, когда спустя час раздался шум внизу. Сначала что-то загрохотало на первом этаже, затем послышались голоса, шум переместился на лестницу и начал подниматься вверх, совсем скоро Гундосий услышал за дверью испуганный голос своего слуги: - Лорд Плюшкенштейн сейчас никого не принимает! Он не сможет… Раздался грохот, дверь распахнулась, в кабинет спиной вперёд влетел слуга и покатился по ковру, а следом за ним вломились трое в стельку пьяных мордоворотов, в которых по символике на энергодоспехах можно было узнать космодесантников из ордена Железных Алкашей. - Проклятье! – заорал Плюшкенштейн. – Космодесант! Да как у вас наглости хватило сюда вот так вломиться, да ещё в такой час! Я не знаю, что вам нужно, но требую, чтобы вы… - Слышь, Инквизатор, - с трудом выговаривая слова, пробасил пьяный сержант, которым был не кто иной, как Платон Рыгальников. – Деда нашего отпусти. - Вы… - Гундосий с силой стукнул кулаком по столу, отчего из мебели вылетела пара шурупов. – Да вы знаете, кто я? Да вы… Тяжёлая перчатка Космодесантника опустилась на горло Инквизитору, и железная рука сержанта бесцеремонно подняла его в воздух. - Холера ты старорежимная, - почти по слогам, ватным от спиртного языком, произнёс Рыгальников. – Я ж тебя как гниду раздавлю, если деда не отпустишь! Ну! Куда Фомича дели, сукины дети?! Гундосий потянулся было к кобуре с болтером, однако Рыгальников, от которого это движение не ускользнуло, остановил его руку, зажав, словно клещами, своей второй лапищей и явно намереваясь сломать. Затем он принялся душить Плюшкенштейна, твёрдо решив для себя, что выпустит «буржуя клятого» из объятий только мёртвым. - Платоха, ты чего, совсем сдурел, что ли?! – сзади Рыгальникова дёрнул за плечо Сивухин. – Ты ж его так убьёшь! - А… всех… бы…их … гадов… передавить бы, - произнёс Рыгальников, и Плюшкенштейн почувствовал, что задыхается. - Рыгальников, ты что, охренел совсем! – воскликнул Никанор. – Да за тебя всю роту раком поставят, семь шкур спустят! А тебя и вовсе натянут как белку на вантуз! Ну, оставь его! - Аааа… не лезь, Никаноша! – взревел Рыгальников, прикидывая, сломать ли инквизитору сначала руку, потом шею, или сразу… расколоть голову. Тут вдруг какая-то невидимая волна пролетела мимо них, ударив так, что аж в ушах засвистело. Платон ослабил хватку, а затем выронил Гундосия, который тут же рухнул в кресло и зашёлся от жуткого кашля. Затем всех троих космодесантников что-то прижало к стене и начало давить так, словно их засунули под заводской пресс. - Что за на хрен?! – воскликнул Косяков. – Это со мной одним такое, или со всеми?! - Э, да нет, это не глюк, - просипел Сивухин. – Это и впрямь нас плющит! - Странно, - прохрипел Косяков. – В прошлый раз меня так вот прижало, когда я колёс каких-то непонятных обхавался. Но сейчас-то нас от самогона не может так вот штырить! В это время Гундосий Плюшкенштейн, перестав кашлять и оправившись, наконец, от потрясения, взглянул на распахнутую дверь своего кабинета, и ему тут же стала понятна причина странного поведения совковых жлобов: у входа стояла Бульбульер, вонзив взгляд серых глаз в троих беспомощно дёргавшихся космодесантников, прижатых к стене. Псайкер заблокировала незваных гостей, и они были полностью в её власти, точно тряпичные куклы. - Да вышвырни ты их уже отсюда, пусть катятся к варпу! – воскликнул Гундосий. – О, Император! Ну что за ночь! Мне дадут, наконец, покой?! - Ну, плебейское отродье, - железным голосом спросила Бульбульер – вы уйдёте сами, или вам помочь? Невнятное кряхтение придавленных космодесантников было ошибочно расценено как капитуляция. Однако стоило Ганджубасии вернуть Железным Алкашам свободу передвижения, они, с древним кличем: «Хэй! Хэй! За Будённого!», с энергосвиноколами наголо, бросились на неё в атаку. «Сукин дом» наполнился грохотом и гулом, звоном разбитого стекла, утробным хлюпаньем растревоженной древней сантехники и громом длинных очередей. Наконец, все трое дружным паровозом вылетели из окна третьего этажа и тяжело плюхнулись на раздолбанную мостовую, небрежно залепленную уже давно растрескавшимися асфальтовыми заплатками. - Ну и баба! – Рыгальников не без труда поднялся с асфальта и сел, потирая шишку на лбу. Всё тело жутко ломило, словно по нему проехал «Лэнд Рейдер». – Ишь как нас поимела! - Не, я, конечно, всё понимаю, - проворчал Косяков, вытирая куском портянки мерзкого вида зловонную жижу с доспехов и лица. – Но зачем в унитаз-то, да ещё по пояс, да ещё балдой вниз… вколачивать?! - А ты, небось, про неё срамоту всякую думал, - предположил Сивухин, увлечённо стряхивавший с себя ворох прилипших к нему картофельных очистков. – Вот она тебя и проучила. - Короче, сказал Рыгальников. Нас сегодня, конечно, порвали… - …Но коммунизм всё равно победит! – хором гаркнули Сивухин и Косяков. - Вот это главное, - довольно кивнул Рыгальников, поднялся на ноги и скомандовал: - Бойцы, за мной! - Железо – снаружи, водяра – внутри! И они покинули площадь Гопников, настроенные ещё более воинственно, чем перед визитом к «буржуям» из Ордо Еретикус. 4 Сельский досуговый центр «Родничок» в народе именовали не иначе, как «Говнючок», потому что по выходным сюда стекалось столько дерьма и творилась такая мерзость, что недремлющая дотошная Инквизиция нередко наведывалась сюда, дабы удостовериться, что совковая молодёжь не подвержена никакой ереси: уж больно похож был отдых сельского молодняка на какой-то жуткий шабаш, посвящённый тёмным богам. Это и немудрено. Сам Хорн, наверное, давно описался от зависти в своём варпе, видя, какой погром творят красные язычники на сельской дискотеке, утирая носы даже терминаторам Хаоса. Когда-то поведение молодых людей и девушек на дискотеке было подчинено сложному церемониалу. В древности всё выглядело так: кто-то из молодых людей уже в самый разгар праздника подходил к самой красивой девице и приглашал её на танец: «Ну что, бабца, тряхнём мясцом?», затем к нему подходил другой юноша со словами: «слышь, козлина, она со мной танцует, иди дрочи!» После этого, как правило, следовала недолгая перепалка, почти сразу же переходившая в потасовку, к которой вскоре подключались все сельские джентльмены, находившиеся в клубе. Теперь же церемониал упростился. Драку «стенка на стенку» начинали уже в самом начале дискача, совершенно не запариваясь с поиском повода для мордобоя, причём участвовали в этом и дамы, а уже по окончании драки уцелевшие индивиды разбивались на пары и шли в клозет или в кусты у клуба трахаться. На этот раз собравшаяся в «Говнючке» гопота не намерена была метелить друг дружку, а создала своеобразную коалицию, дабы единым фронтом вдарить по космодесантникам, которые, по слухам, намеревались посетить дискотеку. В дальнейшем углу зала, на убогой сцене, размером чуть превосходившей кошачий лоток, орава панков, размалёванных эмульсионной краской, пыталась изобразить нечто танцевальное, но увы, у них не получалось ничего даже более-менее ритмичного. Они заливали баки аж с пяти вечера, так что к девятому часу были настолько пьяны, что казалось, растеряли остатки своих и так скромных музыкальных способностей. Кульминацией выступления горе-музыкантов стал момент, когда «вокалист», до этого истошно оравший что-то про «гряз-ны-е, пот-ные, рваныевонючие носкиии!!!», смачно блеванул прямо на сцену. Тут же, словно из глубин варпа, появилась уборщица баба Нюра, взгромоздилась на сцену, опрокидывая допотопные, охрипшие от времени колонки и выдёргивая ножищами ветхие шнуры, повернулась к залу спиной, а затем, нагнувшись и демонстрируя всем свою необъятную задницу, принялась шлёпать тряпкой по полу, вытирая блевотину юного артиста. Всё это, естественно, сопровождалось ворчанием типа: «Серут тут, серут! Как свиньи какие-то! Хоть немного бы бабкин труд уважали!» Увы, другой музыки в этот вечер не предвиделось. Во всей округе не было никакой звуковоспроизводящей техники – последний ископаемый механический патефон трагически погиб за пять лет до этого, кода его разбили об голову какого-то жлоба. За год до описываемых событий в «Говнючке» выступал мега-звезда провинциальных танцполов ди-джей Сортир, которого сразу после выступления повезли в районную больницу с сотрясением мозга. С тех пор с музыкой на селе было туго. В зале то и дело раздавалось звяканье металла: у местной гопоты под застиранными свитерами и рваными рубахами были спрятаны пластины толстой брони. Неподалёку от клуба находилось поле, заваленное обломками бронетехники, как совковой, так и орочьей. Десять лет назад в этом районе Железные Алкаши остановили наступление орков, и с той поры на поле валялась куча искорёженного металла. За пару дней до дискотеки местные отправились туда, предварительно раздобыв в городе лазерный резак и, мелко покромсав останки боевых машин, понаделали себе бронежилетов. Всё это должно было повысить шансы сельских гопников на успех в драке с Железными Алкашами. Между тем, было уже десять вечера, а КДВ-шники и не думали появляться. Приложенные усилия вполне могли стать напрасным. Стоя в толпе себе подобных, Стёпа Тупызников, здоровый детина, напоминавший быка-одногодка, начал прикидывать в уме возможные сценарии дальнейшего развития событий. «Если десантура не явится, - думал он, - придётся опять друг с дружкой гаситься». Стёпа оглядел публику вокруг, размышляя о стратегии и тактике. Вот этого, долговязого, надо по яйцам бить сразу – и готово. А этому, мелкому – раз по кумполу! А вот с этим надо поосторожнее: он обычно соль в кармане таскает. Хотя, на фиг вообще париться, а? Если десантура не придёт, так и железка эта на пузе не нужна. Взять да и метнуть через весь зал. Кто башку убрать не успеет – кирдык, добрых двадцать минут не встанет. А там, глядишь, остальные припухнут и разбегутся. Ну а как разбегутся, надо вот эту вот длинноногую за волосы и в сортир… Разработав план действий, Тупызников решил, что пора действовать. - Слышьте, пацаны! А десантура-то приссала! – гаркнул он во всеуслышанье, при этом запустив руку под свитер и отцепляя с груди кусок танковой брони. Его реплика должна была стать намёком, понятным всем, и сигналом к началу драки всех против всех. Толпа зашевелилась, готовясь сцепиться друг с другом, но тут со стороны входа раздался громоподобный бас, при звуке которого все умолкли и повернулись к входной двери: - Слышь, это кто тут приссал ещё? Сюда иди! Сюда иди, говорю, крыса! – рокотал стоявший в дверном проёме великан в терминаторском доспехе. У половины гопоты сразу сжалось сердце и очко. На пороге высился не кто иной, как Вася-терминатор, снискавший среди местных дурную славу. У многих ещё свежо было воспоминание о том, как Вася, один, голыми руками, хоть и в доспехе, разобрал на запчасти двух самых здоровых громил из «Красного свиновода», которые с одного пинка могли заставить трактор катиться добрых пятьдесят метров. Впоследствии баба Нюра два дня отмывала от пола и от стен их кровь и мозги. - Это ж надо же, - бубнила она, - чего только на свете не бывает! Живые были дураки дураками, и ума-то у них в головушках не водилося ни капельки, а уж мозгами-то набрызгали, ох набрызгали! Прям точно академики какие! Увидев Васю-терминатора, кое-кто благоразумно прикинулся в стельку пьяным и притворно рухнул под стол, полагая, что бить лежачих Вася не будет. Некоторые, дабы доказать, что они мертвецки пьяны и не годятся на роль противников для терминатора, поднатужились и наблевали под себя. - Ну чего, гоблины?! – рыкнул Вася, - обосрались уже, или есть охота подрыгаться? Нечего ссать! Чё, ####ы нам дать собрались? Ну так пошли на улицу, там с вами поворкуем! Толпа высыпала наружу. Напротив клуба уже выстроились плотной стеной мордовороты в энергодоспехах. Вася, встав перед строем своих, повернулся к толпе гопников и ткнул громадным пальцем в сторону Тупызникова. - Ты, что ли, там внутри больше всех вы######ся? – спросил Вася. Вася понял, что сейчас его уроют, и решил нанести превентивный удар, который давал ему хоть какой-то шанс выжить. Он почти неуловимым движением вытащил из-под свитера свою бронированную пластину и швырнул её в Васю. Кусок брони полетел, вращаясь, прямиком в голову терминатору, грозя воткнуться как раз на уровне переносицы. Вася, не меняясь в лице, выставил вперёд руку и лёгким движением скрутил толстую броню в трубку. Затем он, широко улыбаясь, зашагал в Стёпину сторону. Пятясь назад и ища пути к отступлению, но не находя их - десантура окружила «Говнючок», не желая расставаться ни с кем из гопоты, - Тупызников оказался прижатым к стене - Ты тут потерял, - сказал терминатор и с силой опустил скрученную в трубку броню Стёпе на голову. У всех стоявших вокруг отвисла нижняя челюсть, а у Тупызникова от всей головы только эта самая челюсть и осталась, остальное превратилось в фарш. - Пацаны! - раздался в толпе вопль. – Бей десантуру! И началось побоище. Рассчитывавшие на лёгкую победу десантники, тем не менее, обнаружили, что иметь дело с гопотой немногим легче, чем с разъярёнными, вооружёнными до зубов, орками. Подготовка у детей земли была что надо: не зря они тренировались, пинками двигая трактора с места, прошибая лбами кирпичные стены и обламывая быкам рога двумя пальцами. Драка продолжалась добрых двадцать минут и могла бы продолжаться гораздо дольше, тем более что к местным начало подтягиваться подкрепление на тракторах и с берданками, однако судьбе было угодно, чтобы стычка у клуба «Родничок» осталась просто стычкой, так и не перешедшей в гражданскую войну. Неожиданно космодесантники услышали в своих вокс-передатчиках знакомый голос: - Ну чего, орлы, что за ###ня творится?! Железные Алкаши перестали тузить гопников и принялись озираться вокруг, выясняя, кто же, всё-таки, сказал по воксу «мяу»? Местные тут же этим воспользовались и набросились на десантуру с удвоенной яростью. Вдруг в воздухе прогремела длинная болтерная очередь, затем ещё одна, чуть покороче. Тут уж сельское бычьё слегка оробело и, оставив в покое ненавистных им вояк, попятилось назад. Возле ларька с живописной надписью «Совторг – жорево, порево» стоял воин в энергодоспехах, в котором по величественной осанке и знакам отличия можно было узнать офицера. «Ну, щас начнётся!», подумали космодесантники и заметно погрустнели: офицер был не кто иной, как Саврас Матюков, политрук девятой роты. Политруками в ордене именовали тех, кого во всех остальных, «буржуйских», орденах именовали капелланами. - Гражданские свободны, - буркнул Матюков, пренебрежительно взглянув на юных колхозников. Те стояли и прикидывали, отойти и не мешать десантуре выяснять отношения или накрыть и политрука вместе с его подчинёнными. - Свободны, я сказал! - рявкнул Саврас, и эхо повторило его слова. После этого сельская братия поспешила скрыться. - Ну чего, дамочки, - свирепо оскалившись, Матюков расхаживал среди бойцов, точно овчарка среди нашкодивших баранов, и никто, кроме, разве что, Васи-терминатора, не смел смотреть ему в глаза. – Чего, приключения себе на жопу ищем? А, ну да, нажрались – и потянуло, да? Десантура вы или куски гавна?! Нашли с кем силой мериться! Да об эту мразь пусть солдатня кулаки марает! А у вас вражьё посерьёзнее. Враги всего трудового человечества, всей нашей республики! Понимаете, нет? Вы хоть в курсе, что сейчас на орбите творится? Рыгальников, ты в курсе? - Никак нет, - пробубнил Платон, крайне удручённый тем фактом, что привлёк внимание дотошного капеллана-политрука. - Да ты вообще ни черта не знаешь! – сердито проворчал Матюков. – И что за дерьмом от тебя разит? Ты что, возле химзавода, что ли, яйца полоскал? - Одеколон, товарищ политрук, - признался Рыгальников, от которого, впрочем, как и от двух его приятелей, Косякова и Сивухина, действительно, за версту разило тем самым зельем, которое они нашли у деда Фомича. - Ах, одеколон! – с сарказмом протянул Матюков, и тут же его лицо побагровело. – Педерастию в роте разводишь, сержант! От мужика должно пахнуть мужиком, от воина – кровью и железом! Понял, нет? - Так точно… Вот то-то же. Ох, и м###чьё ж вы все! А ещё элита армии. И ведь додумались, сукины дети, обрыгню сельскую в боевых доспехах мутузить! Это, стало быть, чтобы все знали, что за придурки во всяких гадюжниках дебоши творят. Прославили орден. Эх, прославили. Да с вас за это не то что доспехи снять - шкуру спустить и сверху резиною покрыть, чтоб вы выглядели как гондоны, потому что вы они и есть! Ну ладно, скоро у вас у всех будет возможность свою вину перед родиной искупить кровью. У всех, кроме…- он обошёл толпу десантников, раздувая ноздри и обнюхивая каждого, а затем объявил: - Кроме Сивухина, Косякова и Рыгальникова. Эти трое голубков у нас одеколончиком надушилися, а теперича своим благоуханьем в сортирах воздух освежать будут! Три наряда вне очереди каждому! Будете сральники щёткой зубной драить, пока ваши товарищи воюют. - Товарищ политрук, - подал голос огнемётчик девятой роты Проня Свистунов-Жопин, – разрешите вопрос, с кем воевать? - А тебе не один хрен, кому бошки рубать да керосином яйца палить? – вопросом на вопрос ответил Матюков, а потом всё-таки мрачно проговорил: - с тиранидами. По толпе пронеслось дружное «Ооо!» - Чё «ооокаем», дамочки?! – прикрикнул Матюков. – А ну равняйсь! Смирррно! Нале-во! Шагом марш! Космодесантники создали какое-то подобие боевого строя и поплелись прочь от места побоища, ковыляя по убогой, криво проложенной шоссейной дороге, которая из-за своего отвратительного состояния давно уже превратилась из транспортной артерии в оборонительное сооружение. - И чего он так взъелся из-за этого диколона? – вполголоса недоумевал Сивухин, шагая рядом с Рыгальниковым. - Да ладно, - отмахнулся Рыгальников. Он чувствовал себя виноватым перед товарищами: это из-за его идеи они втроём влипли. – Хорошо хоть, сортиры драить, а не кощеев всяких гасить! - А вроде как и не сильно оно шмонит, - Сивухин принялся обнюхивать себя и вдруг воскликнул: - Ёптыть-тыть! Вот паскуды сельские! Пол-доспеха сняли! И действительно: по меньшей мере, половина доспеха на нём отсутствовала. Не хватало, в частности, шлема, двух батарей от ранца и правого наплечника с серпом и молотом. Ушлая колхозная голытьба в ходе драки ухитрилась сорвать с Сивухина часть его обмундирования. - Ну, Никанорушка, - с иронией сказал Рыгальников, - можешь про свои причендалы забыть. Эти падлы их уже как пить дать в цветные металлы сдали, да не то что сдали, а уже и деньги пропить успели! - И твои причендалы они тож пропили, - сказал Сивухин, сдерживая смех. – Вон, взгляни-ка на себя. Рыгальников осмотрел собственный доспех и обнаружил, что тоже лишился половины боевой экипировки. То же самое было и со всеми остальными Железными Алкашами. Сельская гопота в тот вечер изрядно обогатилась. - Команды галдеть не было, клуши бройлерные! – рявкнул откуда-то сзади политрук, замыкавший шествие бравой десантуры и следивший, чтоб никому не взбрело в голову дезертировать. – Лопатой по загривку кто-то захотел? Так за мной не заржавеет, вы знаете! И он потряс своим грозного вида оружием – массивной энергетической совковой лопатой, на рукояти которой было выгравировано: «Если партия насрёт, Десантура разгребёт!» Энерголопата напоминала о прошлом политрука до армии. Он работал ассенизатором, дважды был судим за групповое изнасилование с умыслом на теракт. В третий раз он совершил злодеяние со шпалоукладчицей Груней, которую коллеги по работе не то что никогда не домогались, но и вообще держались от неё подальше, ибо один её удар мог сделать из человека хачапури. После того, как Матюков надругался над Груней и остался живым, им заинтересовался орден Железных Алкашей, перехвативший Савраса у милиции и воспитавший из него образцового бойца и офицера. Подумав об энерголопате, Рыгальников и Сивухин умолкли и остаток пути шли молча. 5 Громадную пустошь, которая в былые времена, до аварии на химзаводе, была картофельным полем, заполнила толпа народу, отчего она напоминала Барыжную площадь – центр торговли и мошенничества в Новоскуратовске. Если бы на собравшихся не было энергетических доспехов Космического Десанта, можно было бы подумать, что на пустоши происходит народное гулянье. И лишь военная атрибутика говорила о том, что здесь сосредотачивает свои силы орден Железных Алкашей. Пинками, тычками, с матом, размахивая энерголопатами, офицеры гнали перед собой нерадивых бойцов. То тут, то там раздавались крики, типа: «Вперёд, сукины дети!» и «Цоб-цобэ!» Присутствие техники делало происходившее на пустыре похожим не только на народное гулянье, но и на сбор пионерами металлолома. Здесь собрали всю гордость и красу совкового машиностроения. Имперцы, не до конца доверяя обитателям Совка, которые, по мнению чиновников, Инквизиции и военного командования, могли в любой момент переметнуться на сторону Хаоса, старались как можно меньше делиться своими технологическими достижениями. Совковые же инженеры имели такое отвратительное образование, что пределом их способностей было спроектировать чайник, который, будучи поставлен на стол, стоял бы ровно и не падал бы на бок. Так что, вопрос с военной техникой решался посредством воровства идей у имперцев и иногда у орков, которые долго и безуспешно пытались покорить этот сектор. Умыкнув у первых или, частенько, у вторых какую-нибудь машину, совковые инженеры разбирали её по частям и снимали чертежи, а затем на военных заводах запускали производство точно такой же техники, правда, худшего качества и под другим названием. Так, у Совка появились такие чудеса военно-инженерной мысли, как доспехи Космодесанта «Красный богатырь», танки «Ленин Рулез» - копия с танков Имперской Гвардии «Леман Русс», штурмовые консервные банки «Лаврентий Берия», очень похабно копировавшие «Лэнд Рейдеры», и даже Титан класса «Дылда», носивший гордое имя «Железный Феликс». И вот теперь всё это великолепие собралось на отравленной пустоши. Бойцы девятой роты, пошатываясь, с вялым видом стояли и смотрели, как примарх Метил Укуренко, вооружённый громадным энергосовком и плазмаганом «Белая Горячка», шагает по полю, с нескрываемой гордостью осматривая войско. Политрук Матюков что-то рассказывал капитану Уматецкому, не скупясь на цветастые выражения. Рядом высилась громада дредноута, который все называли Железный Петрович. В прежние времена Петрович был одним из величайших воинов ордена, однако его невоздержанность в алкогольных возлияниях, вполне сопоставимая с его воинской удалью, сыграла с ним злую шутку. Выпив в жало цистерну денатурата, он не рассчитал своих сил: организм не справился с таким количеством отравы, и Петровича хватил паралич. Пришлось заковать его в броню дредноута. Министерство обороны выделило немалые средства на постройку машины, однако эти средства почти полностью ушли на благоустройство генеральских дач. Ответственные за выполнение госзаказа инженеры нашли выход из положения, скупив у колхозников списанную сельскохозяйственную технику, и из её частей слепили нечто более-менее похожее на дредноут. Так что, выглядел Петрович весьма экстравагантно. На корпусе его красовалась вытесанная зубилом надпись: «Грешно смеяться над больными людьми». Среди десантуры царило радостное оживление, все с нетерпением ждали момента, когда коморд – командующий орденом, как именовали примарха Укуренко – скомандует идти в атаку, и они схлестнутся со смертоносными ядовитыми тварями. Железные Алкаши отличались от любого нормального ордена Космодесанта тем, что их организм не нейтрализовал ядовитые вещества, а реагировал на них как на алкоголь или наркотик. Так что, даже когда Железные Алкаши шли в бой трезвыми и не вштыренными, что впрочем, случалось редко, порой они возвращались из битвы пьяными в дупель и обсаженными. Надвигавшаяся схватка с тиранидами воспринималась большинством, в первую очередь, как халявная пьянка и ширево. Укуренко вышел вперёд, встав лицом к кое-как построившимся войскам. Стало ясно, что сейчас он скажет пламенную речь. - Ой вы гой еси, хлопцы-молодцы! – прохрипел коморд. – Сегодня, 22 июня 40 941 года нашему генсеку показали фигу! Энти гады хитинныи, - он показал куда-то себе за спину, - все спутники наши на орбите-то похавали! И телевиденье у нас теперича почти всё накрылось! Футбол не посмотреть, я до сих пор не в курсах, как наша армейская сборная сыграла! При последних его словах по войску пронёсся возмущённый рык. - Так что, хлопцы, дави их, гадов хитинных, всех до последнего! – воскликнул коморд, поднимая над головой энергосовок. – Вперёд! Коси и забивай! - Урра! – заорали Космодесантники. – Коси и забивай! Железо – снаружи, водяра – внутри! И стройными рядами они двинулись вперёд, затянув лихую строевую песнь: В бой попёрла десантура Впереди идёт коморд Эх, командует коморд Орденом нажратых морд! Бух-трах-тиримбах! Ёптыть-ёптыть-ёптыть-тыть! Двое инквизиторов Меж собой долбались Одному из них в очко Демоны прорвались! Эй-уй! Трандахуй! Они так шумели, что не могли не привлечь внимание тиранидов, которые уже успели высадиться на поверхность планеты и вовсю разоряли города и сёла. Оторвавшись от поглощения колхозного скота, мерзкие создания устремились в атаку на Железных Алкашей. Космодесантники азартно схватились за болтеры и энергосвиноколы. Железный Петрович поднял с земли огромный булыжник и зарядил им свою штурмовую рогатку. Прицелившись в самую жирную тиранидину, он выстрелил и попал той прямо в голову. Гигант потерял равновесие и покатился назад, кувыркаясь через голову и сминая своих сородичей. Разъярившись ещё сильнее, твари бросились вперёд, желая навязать противнику ближний бой и пустить в ход смертоносные жала. Они ещё не знали, с кем связались. - Вперёд, ребята, мочи! – заорал коморд, потрясая энергосовком над головой. – Кто отстанет – лох! Когда враги подошли поближе, в воздухе заплясали оранжевые струи, вырвавшиеся из огнемётов «Чих-Пых» и «Перегар Ильича». Железный Петрович грозно поднял вверх прикреплённый с левой стороны боевой ковш, когда-то принадлежавший экскаватору, и бросился сгребать в свои объятья ненавистных пришельцев. Войско ощетилилось тысячами подёрнутых ржавчиной энергосвиноколов и с воплями рванулось врукопашную… Тираниды жадно впустили в Космодесантников ядовитые жала и когти, ожидая, что жертвы тут же сдадутся, но те, как ни странно, начали биться ещё ожесточённее. Инопланетные твари не слышали, как десантура вовсю делится друг с другом по воксу впечатлениями. - Слышь, Вась, - кричал кто-то своему товарищу через передатчик. – Мне тут щас какая-то мразь в рожу какой-то зелёной хернёй брызнула, так меня убирает ваще как от спотыкача. - Фигня, - отвечал Вася. – Вот меня щас какой-то гад в задницу ужалил, так у меня приходы как с бутирата! - Эх, хорошо-то как! – орал Укуренко, весь вымазанный в выделениях и крови врага, размахивая своим совком. Единственным, кто обламывался по полной программе, был Железный Петрович. В своей железной оболочке он не чувствовал ничего. Полчища тиранидов таяли на глазах, однако на смену павшим бойцам с орбиты спешили новые, ещё более многочисленные. Иные на месте Железных Алкашей уже отчаялись бы, но воины Совка только жадно оскалились. - Ну, вот и добавка, щас догонимся! – орал Свистунов-Жопин, не целясь, водя впереди себя огнемётом по всему, что мельтешило впереди. - Ещё! Ещё!! Пойла мне! Мало! – орал одуревшим голосом коморд. Он схватил одного из тиранидов, разорвал его пополам, а когда наружу хлынул ихор, он стянул с себя шлем и принялся хлебать ядовитую жидкость. Битва продолжалась день, затем ночь, затем Космодесантники потеряли счёт времени, потому что ожесточённая борьба превратилась для них в запой. Чем кончилась баталия, никто не помнил. Сознание вернулось к воинам нескоро. Стояло утро, но жаркое июньское солнце уже начало припекать. Метил Укуренко очнулся и обнаружил, что лежит прямо посреди поля битвы в обнимку с изуродованным трупом одного из тиранидов. Он не спеша поднялся и сел. То, что он всю ночь провалялся рядом с мёртвым чудищем, ничуть его не смущало, слишком часто в его жизни ему доводилось просыпаться в объятиях совковых бабищ с мыслью: «Ойё! Неужели я это по пьяни ###л?» - Вроде, у нас с тобой ничего не было, - сказал, то ли утверждая, то ли спрашивая, Метил, обращаясь к дохлому тираниду. – А то ведь попадались мне в жизни крали и пострашней тебя. А это чего? А, ну да, мы ж тут воевали, точно, я ж этот…как его…коморд. Бляяя… Вокруг, насколько хватало глаз, валялись груды изуродованных тел, преимущественно тел тиранидов. На них возлежали, изредка подавая признаки жизни, бойцы ордена. Кто-то из офицеров изучал хлюпавшую под ним мерзкую жижу и пытался понять, то ли это вытекло из убитой твари, то ли это он сам её наблевал. По полю сиротливо разгуливали дредноуты, обломавшиеся в этой битве, и пинками расталкивали бойцов. Падальщиков не было видно: вороны и чайки слетелись к месту сечи, но, изучив его получше, потеряли аппетит и разлетелись прочь. Всё тело ныло и болело. Укуренко боялся снять шлем, потому что ему казалось, будто голова его распухла и стала больше, чем шлем, и если он попытается снять с себя треклятую кастрюлю, то обратно её уже не нахлобучит. А между тем разведка сообщила по воксу о приближении ещё одного роя тиранидов. - На хрен, - сказал Укуренко, а затем объявил по воксу: - Всем подарз…порд…падлаз…тьфу, едрёна Константина! Всем падлоразделениям отступать и перегруппироваться! Под перегруппировкой коморд понимал опохмел в ближайшем населённом пункте. И они двинулись в обратном направлении. Тех, кого особо жёстко плющило, погрузили на «Лаврентии» и «Скотобазы» - аналоги имперских «Рино» - и повезли. Впереди отступавших устало вышагивал походкой манекенщицы-эпилептика сам коморд Укуренко, напевавший: Слава тебе, госспадИИИ!!! Ды настрелялси досытИИИ… Ему подвывали в той же манере шедшие рядом главный политрук Федос Падстава и командир отделения Полторахинских терминаторов Мартын Блевако. Неожиданно Падстава прекратил выть и спросил: - А куда именно мы намерены отступать, товарищ коморд? - А хрен знает, - безразлично произнёс Метил. – Да наверное, в Рыковку. Ну да, в Рыковку. - Но почему в Рыковку? Если мы отойдём к ней, то откроем тиранидам путь на Новоскуратовск, и тогда… - Ну дык и хрен с ним с Новоскуратовском! – махнул рукой Укуренко. – Няхай там эти гады хитиныи всю бюрократию пожрут, да и Инквизицию энту клятую! Стране токмо легче будет! А в Рыковке – там рюмочная есть, водка там уж больно хорошая. Говорят, что с буржуйских корабликов прям с орбиты горючку тырят, да потом водку-то из ней и гонят. Вот выпью я там рюмочку … или даже чарочку, да закушу бутербродом с селёдкой-то – сразу стратегицкая мысля попрёт. А уж там решим, как дальше-то воевать. - Но… Ты чего, Федосушка? Али пить решил бросить? Ты смотри там, рожа дезертирская! Ну, а ты, Мартынко, чего мне ответишь? - Да не согласен я с тобой, Метил Синеболыч, - прогудел сквозь керамитовую скорлупу терминатор. – Херню ты придумал со своей рюмочной. - Тьфу ты! – в сердцах воскликнул Укуренко. – Уж от тебя-то, Мартынко, не ожидал! Что ж ты, падла, супротив родного коморда-то прёшь? Ты смотри, шкура-то твоя толста, да я совочком-то своим засегда тебя как банку консервную расколупаю! Али мне и рюмку в рюмочной, по-вашему, хлопнуть нельзя? - Да хлопай ты белую хоть ящиками! – ответил Блевако. – Хошь – дуй в свою рюмочную, у меня-то возражений по этой части ноль. Но к Рыковке отходить никак нельзя. Хрен с ним с Новоскуратовском, шут с ней с базой, да только если мы аж до самой Рыковки утопаем, то этим гадам Бормотухин отдадим, а в Бормотухине, Метил-свет-Синеболыч, единственный на всю область ликёроводочный завод! - Ликёроводочный! – Укуренко дёрнулся. – Дык что ж вы, дьяволы, молчите-то! И разведка мне про это не говорит ни черта! Значит так, приказ всем подразделениям: отступать к Бормотухину! И они потопали в сторону Бормотухина, чтобы закрепиться там и оборонять драгоценный ликёроводочный до последней капли крови, щедро разбавленной в их жилах спиртом. За спиной их остался никем не защищаемый Новоскуратовск… и база, на которой остались трое бойцов девятой роты, которых суровый политрук Матюков отправил драить сортиры. 6 Пока их боевые братья отрывались на поле битвы, трое бравых десантников, Сивухин, Косяков и Рыгальников, от досады готовы были кусать локти. И укусили бы, если б не измазались по локти в экскрементах, чистя отхожие места, по загрязнённости своей превосходившие даже Авгиевы конюшни. Для нужд рядовых бойцов было сооружено две продолговатой формы халупы, внутри каждой из которых тянулся деревянный насест с небрежно прорезанными в них дырками, под которым скрывалась бездонная выгребная яма. По стенам клозета висели плакаты, изображавшие героического космодесантника, сидящего в раскоряку, с газетой в руках, на верхушке монолита некронов. Надпись сверху гласила: «Нас – рать!» Часть плакатов была уже сорвана, от некоторых были оторваны края. О том, кому и зачем понадобилось обрывать плакаты в отхожем месте, легко было догадаться. Одну из хибар чистил Косяков, вторую – Рыгальников, Сивухину почему-то доверили чистить офицерскую уборную класса «люкс» с несколькими полуразбитыми унитазами и остатками кафеля на полу. У Рыгальникова это вызвало чувство ревности, и он теперь злился на Матюкова ещё сильнее, мысленно желая, чтоб тираниды порвали политрука на марлевые повязки. Стоя на четвереньках, Платон орудовал почти полностью облысевшей зубной щёткой, полируя полусгнившие доски вверенного ему толчка. Странный парадокс: космодесантники, в бою попадавшие врагу в глаз не целясь, в очко уборной попасть не могли, так что работы после них у Рыгальникова было немало. Он с остервенением боролся против учинённого его собратьями «безобразия», напевая себе под нос что-то вроде: «говночист – заклинатель гавна – нужен людям во все времена… эх, едрёна вошь, и впрямь во все, даже в сорок первом тыщелетьи!» Затем он вдруг замолчал и принялся прислушиваться: что-то показалось ему подозрительным. Непонятно откуда раздавался странный звук, в котором слились хрипение, хлюпанье и бульканье. «Опять какая-то сука в очко дрожжей накидала», подумал было Платон, но тут же понял, что звук идёт не снизу, а из-за двери, и он приближался… Криво прибитая дверь скрипнула и зашевелилась, скребя по ветхому полу, а затем в дверном проёме появилась мерзкого вида рожа, украшенная всяческими клыками, щупальцами, когтями и ещё чёрте чем. «Ага, подумал Рыгальников, тираниды пожаловали. Ух, ну и дрянь! И какой только пакости ихняя скотоматка не нарожает!» Он вскочил на ноги и машинально выставил вперёд руку с зубной щёткой, приготовившись к схватке, но тут же вспомнил, что брони у него никакой, да и оружия рядом не валяется. И тут в душе у Рыгальникова заныла тоска: кто бы мог подумать, что он, Платон Рыгальников, героический сержант девятой роты, человек, убивавший орков щелбанами, а эльдаров обращавший в паническое бегство одним только запахом своих носок и перегара, чувствовавшимся даже через доспехи, теперь будет замочен в сортире, как последний урка, и в руке у него будет не верный энергосвинокол, а измазанная в дерьме зубная щётка! - Вот ведь какая паскудная штука – жизнь! – вздохнул Рыгальников, глядя на тиранида. – Ну давай, сука, жри меня, коль хочешь, чего уставился? Тиранид шипел и булькал, однако бросаться на десантника не собирался. Тогда Рыгальников сделал шаг вперёд. - Ну давай, не тяни волынку, падла хитинная! Ты ж за мной пришёл! Э, да может тебя по большому припёрло, а я тебя смущаю? Дык я и выйти могу! Он направился к выходу прямо мимо тиранида, но тот не стал на него нападать, а наоборот, забился в угол, ни за что не желая приближаться к Рыгальникову. - Вот как, значит, - вздохнул десантник. – Стало быть, от меня теперь так дерьмом воняет, что даже эта сволочь пришельческая от меня шарахается! Тьфу ты! И он принялся обнюхивать себя, пытаясь определить, насколько сильно провонял человеческими фекалиями, однако с удивлением заметил, что запах зелья, найденного у деда Фомича, держится и до сих пор, перебивая сортирную вонь. - Э, да эта вонища вас, с-хера-гниды, отпугивает, ухмыльнулся Рыгальников. – Вона как! А ну-ка… Он набросился на врага и ухватил его за передние конечности. Тот, издавая самые жалобные звуки, какие только мог из себя исторгнуть, задергался, при этом не смея ни укусить, ни ужалить, ни оцарапать Платона. - Что, брезгуешь, мразь! – взревел Рыгальников, - ну-ко, хлебни ужо нашего-то совдеповского говнеца! И он принялся заталкивать упиравшуюся тварь прямо в деревянное очко. Каким-то образом тиранид пролез весь, и Рыгальников с довольным видом выпустил его из объятий, отправляя врага прямиком в зловонную бездну выгребной ямы. Послышался громкий всплеск, а затем наверх полетели коричневые брызги: утопая в экскрементах, тиранид отчаянно семенил лапами, расшвыривая фекалии вокруг себя. - Ну и сука же ты, - сказал Платон, когда смолкли хлюпанье и возня внизу. – Я только этот насест оттёр, а ты его обратно замарал. До чего ж вы все падлы… С этими словами, он покинул опостылевшую ему уборную, желая разведать обстановку снаружи. Окружённая высоким забором территория кишела инопланетными бестиями, над казармами справа занималось алое зарево пожара. Рыгальников схватил первое, что попалось под руку – это оказался большой ржавый лом – и отправился на поиски товарищей. Сивухина он обнаружил, что вполне логично, в офицерской уборной «люкс». Никанор стоял спиной к двери и расправлялся с забившимся в угол тиранидом, молотя его по голове вырванным из пола унитазом. Пол вокруг был залит хлеставшей из труб водой, которая уже начала смешиваться с ихором. - Эй, Никаноша! – окликнул его Рыгальников. – Гляжу, тебе тож парфюмчик службу добрую сослужил. - А то! – широко улыбнулся Сивухин, нанося противнику последний, сокрушающий удар. – Он от меня шарахался точно министерская дочка! Пашка-то нашёлся? - Нет пока. Айда искать! Косяков отыскался возле второй хибары-клозета. Он носился за тиранидами, пытаясь нанести им хоть какой-нибудь ущерб, однако они разбегались от него, как цыплята от хорька. - Суки! – орал Косяков. – А ну давайте сюда! Сюда, я сказал, падлы! Что, уж и драться со мной зазорно? Ух, я вас! Не тираниды вы, а сортираниды! В руках он сжимал большую железную букву «Х». Когда-то у въезда на базу на воротах была сооружена надпись из громадных букв: «Сила, храбрость, честь». Это было попыткой заставить находившихся здесь военнослужащих хотя бы иногда вспоминать об этих воинских добродетелях. Потом буквы от надписи посшибало ураганом, и они растерялись по всей базе. Теперь вот Косяков где-то откопал букву «Х» и пытался прихлопнуть ей дезертиров-тиранидов. - Ленин в помощь, Павлуша! – крикнул Рыгальников. – Я смотрю, один-то ты не справляешься! Ты их в разные стороны гоняешь, а надо гнать в угол! И они рванулись в атаку, беря противника в клещи и оттесняя тиранидов к хозяйственным постройкам. Лом, унитаз и буква «х» работали без устали, и гора вражеских трупов росла, а на бойцах не появилось почти ни царапинки. Расправившись с полчищем врагов, они с довольным видом окинули творившийся вокруг бардак. - Хлопцы, - сказал Сивухин. – А где наши-то ножи с волынами? - Да как обычно, вон в той сараюхе, - Рыгальников махнул в сторону сарая, сложенного из железнодорожных шпал. Все трое отправились за оружием и прочим полезным шмотьём. По стенам сарая висели доспехи космодесантников. Все они были покрыты ржавчиной и изрядно покорёжены. Над каждым комплектом была прибита дощечка с рисунком. Изначально командование хотело сделать для каждого из десантников персональное хранилище, на котором были бы написаны фамилия и имя, однако затем все забили на эту затею болт, и в результате таблички с именами заменили реквизированными из ближайшего детсада картинками с детских шкафчиков. - Мой с ёлочкой, а твой с яблочком! – доказывал Косяков Сивухину. - Нет, с ёлочкой мой, - возражал Сивухин. – А будешь лезть со своим яблочком, я тебе по тыковке настучу. - Косяков, твой – с дятлом! – отрезал Рыгальников. – Напяливай и не галди! Когда они с горем пополам втиснулись в доспехи и раздобыли себе по болтеру и свиноколу, настало время определиться с планом действий. Спонтанное истребление тиранидов не могло быть в дальнейшем эффективно. - Вот что, мужики, я понял, - сказал Рыгальников. – Зелье это, которым мы у Фомича в хибаре набрызгались, этих гнид отгоняет, точно пердёж библиотекаршу. Сечёте, нет? Да ни хрена вы, обормоты, не сечёте! Надо этого компоту достать ещё, да химикам из НИИ ХУЯ притащить, а они пускай этого добра на весь орден набадяжат, и тады этим тварям всем кранты! - Это легко вот так вот ###деть, - проворчал Сивухин. А вот как ты, Платонко, хошь ещё этой дряни достать? Где она лежит и из чего сделана, знает только Фомич, а он у инквизации в каталажке мается. - Ну дык, пойдём и освободим! - А как? Там опять эта ведьма нас всех отмутузит как мешки с дерьмом! – скептически заметил Косяков. - И что теперь, Фомича оставить загибаться? – возмутился Рыгальников. – Ты, коли хочешь, можешь тут сидеть дрочить, а мы с Никаношей вдвоём пойдём! - Да ладно уж, - Косяков испугался. – Я тоже с вами. Ты только скажи, мы опять наобум ломанёмся, или у тебя план есть какой, как его оттуда вызволить? - Да всё просто, - сказал Платон. – Никанор, как до города доберёмся, прямиком к этой ведьме с инквизатором двинет, так мол, и так, мне велено сопроводить в безопасное место, на город враг наступает, тыры-пыры… Ну а мы с тобой, Пашка, в это время, покуда им Сивухин зубы заговаривает, по подвалам в «Сукином доме» пошмонаем, да там Фомича непременно и отыщем. - А откуда ты знаешь, что он в подвале? - Жопой чую. А там видно будет, верно чую, или жопа меня подводит. Короче, хорош кудахтать, вперёд! - Коси и забивай! И они вылетели из сарая, расшвыривая оробевших тиранидов, пытаясь прикинуть, в каком направлении идти до Новоскуратовска. 7 Гундосий Плюшкенштейн стоял у окна, глядя на пустынную площадь Гопников. Был одиннадцатый час. Наконец-то, этот несносный, безумный город, кишащий бескультурными нечестивцами и архаичной техникой, замолчал! И замолчал надолго. Нахлынувшие в город до этого толпы беженцы с востока области принесли с собой тревожные слухи о надвигающейся орде врагов. Напуганное население, обвешанное громоздкими баулами и чемоданами, покинуло город. Остались лишь немногие. Те, кому просто было лень эвакуироваться. Плюшкенштейн эвакуироваться не собирался принципиально. «В этих варварах нет ни капли веры, поэтому они напуганы, - думал он. – А я верю, верю в силу Бога-Императора, и пока в этом городе есть хотя бы один человек, исполненный искренней веры, он не падёт! Император защитит!» Он стоял у окна и смотрел на чудаков, которые почему-то не покинули город. Возле двухэтажного обшарпанного домишки на скамейке сидел классического вида интеллигент-диссидент, листавший засаленную книжицу, судя по всему, «Роковые яйца» Булгакова. Нет, он не был верующим в Бога-Императора. Очевидно, он решил остаться в городе, чтобы совершить оригинальное самоубийство в знак протеста против бесчеловечной системы, с которой ещё его предки на древней Терре вели ожесточённую борьбу. На ступенях у входа «Сукина дома» сидели двое мужиков гораздо менее интеллигентного вида и, задрав головы, таращились на носившихся над городом крылатых гадов, изредка подбиваемых одинокими партизанами из лазерных берданок. - Вот ведь, Семёныч, какая дрянь-то нынче у нас по небу летаиит! – говорил один, тыкая пальцем в летучих тварей. - Ага, - отвечал один. – Я кады слегка помоложе был, служил в военном флоте – дык мы с мужиками с кораблей топливо сливали и пойло из него бадяжили. Вот опосля такого-то пойла я таких гадов по всей комнате ловил. А потом меня за это дело комиссовали и в нарколожку на год засунули. - Та пакость, которую ты после горючки ловил, к нам лет пять назад прилетала, - возразил собеседник Семёныча, намекая на атаку Хаоса, случившуюся в 40 936 году. – А это другие какие-то уроды. - А, один хрен! – махнул рукой Семёныч. – Что те, что эти – их всех нам буржуи подсылают, чтоб мы все тут подохли. А вот хрен им! – он вскочил на ноги, повернулся к фасаду «Сукина дома» и погрозил тёмным окнам кулаком. – Вы все, козлы, буржуйские, сдохнете, а мы жить будем! «Богохульствующий глупец», - про себя усмехнулся Плюшкенштейн, отворачиваясь от окна и принимаясь за чистку лежавшего на столе болтера. - Да не пори ты херню, Семёныч, - увещевал товарища второй мужик. – Буржуям это всё сто лет не надо! Это вот после того, как Новоприпятская-то рванула – вот и попёрла всякая гадость, вроде этих вон. Конечно! Работают на АЭС одни алкаши да полудурки, а потом все удивляются, с какого хрена она рванула! Они долго ещё трепались, но Гундосий не слушал их разговора, внимательно осматривая и подготавливая к бою оружие. Второй раз он подошёл к окну, когда вдалеке раздался какой-то шум. Инквизитор оставил своё занятие и выглянул у окошка, пытаясь понять, откуда он идёт. Вскоре всё стало ясно. Полчища тиранидов, не встречая никакого сопротивления, без боя добрались до площади. Плюшкенштейн был в гневе: какого варпа ни космодесантники, ни силы планетарной обороны не встретили этих бестий лицом к лицу! Почему врага впустили в город без единого выстрела?! Так или иначе, выяснять причины случившегося было не время. Сперва нужно было найти выход из города, захваченного врагом. Люди инквизитора заняли оборону у окон, готовясь дать отпор врагу. Очень скоро стало ясно, что они окружены, и прорваться не получится. «Значит, мы встретим смерть достойно, и это будет смерть во славу Императора!» - подумал Плюшкенштейн, разбил стекло и взял на прицел болтера одного из тиранидов. Первым из находившихся на площади умер интеллигент с книжкой Булгакова, следом за ним та же участь постигла двух апатичных алкашей, последние слова одного из них были: «А, хрен с ним, пусть жрут! Всё равно, если не они, так Нюрка!» Держать позиции на первом этаже «Сукина дома» у Плюшкенштейна со товарищи получилось около получаса, после чего они, неся значительные людские потери, отступили по лестнице на второй этаж, забаррикадировав все входы. Однако ещё через полчаса тираниды захватили и второй этаж, а ряды защитников, «Сукина дома» поредели до неприличия. В конечном счёте, твари загнали Плюшкенштейна и Бульбульер в одну из комнат. Их осталось только двое, псайкер использовала всё своё мастерство, чтобы сдерживать вражеский натиск, но было понятно, что долго они не продержатся. Правда, всё время битвы инквизитору казалось, что где-то поблизости раздаются людские крики и болтерная пальба, словно кто-то ещё рядом сражается с ужасными тварями. Мощный удар разнёс дверь в щепки, и на пороге появилась огромная отвратительная бестия. «Это конец», - подумал инкизитор. Он опустил болтер, в котором всё равно почти не осталось патронов, и взялся за цепной меч. И тут вдруг откуда-то из коридора донеслось жужжание ещё чьего-то цепного меча и хриплый голос, напевавший задорные народные песни. Тираниды вдруг начали вести себя странно, на редкость трусливо, и затем бросились врассыпную, шарахаясь от ввалившегося в комнату богатыря в доспехах космодесантника. Доспехи покрывал слой ржавчины и светло-серой засохшей грязи, однако местами через всё это непотребство виднелась краска цвета морской волны, а на нагруднике и наплечниках ещё можно было разглядеть символику Железных Алкашей. - Ну чего, инквизаторы? – гаркнул вояка, и Плюшкенштейну показалось, что где-то он уже встречался с этим бравым бойцом. Но лица десантника под шлемом было не видно, и Гундосий так и не смог определить, кто перед ним. – Хрена ль вы тут ждёте от Ленина на пряники? Давайте, руки в ноги – и айда за мной, я вас выведу куда подальше из этого дерьма. Гнид этих хитиновых по всему городу – пруд пруди, еле прорвался! Плюшкенштейн не знал, что и думать. Что за странная, нелепая ирония! Император защитил их и послал спасение, но в образе кого? В образе этого нечестивого варвара, у которого больше общего с орком, чем с воином-защитником человечества! Подумать только… Ганджубасия Бульбульер тоже проявила к Железному Алкашу немалый интерес. Она и сама не понимала, что с ней: в её родном мире мужчина считался привлекательным, если покрывал лицо толстым слоем косметики, носил костюм, по стоимости равный всей Краснознамённой 2, и никогда не занимался физическим трудом. А этот зловонный громила, походивший на вьючное животное, совсем не был похож на воплощение сексуальности, однако при мысли о том, что он в одиночку прорвался через полчища смертоносных пришельцев, расшвыривая их, точно щенков, Ганджубасия ощутила странный зуд внизу живота, который никак не хотел проходить. Неужели она… Нет, ну это уж слишком! Она и этот мужлан? Нет…Хотя…У неё не было достаточно времени, чтобы разобраться прочь из дома, кишевшего тиранидами, которые испуганно жались к стенам, пропуская десантника вперёд. «Это ересь, - думал Плюшкенштейн. – Явно какая-то ересь, не иначе. Надо бы как следует выяснить всё об этих недо-десантниках…» У выхода из «Сукина дома» Никанор Сивухин – а это он пришёл на помощь двум инквизиторам – встретился со своими двумя товарищами, ведшими под руки деда Фомича. - Ай, молодец, Никанорушка! – воскликнул Рыгальников. – Тож не зря сползал. А мы, как видишь, Фомича-то нашего целёхоньким из кутузки-то вытащили! - Вы еще ответите за эту вольность, сержант! – выпалил Плюшкенштейн, недовольный освобождением «еретика» самогонщика. - Что-то не вовремя ты растошнился, - Рыгальников повернулся к инвизитору, и хоть шлем и скрывал его грозную гримасу, Гундосию стало не по себе. – А ну цыц! Затем он обратился к Фомичу: - Чуешь, дед, чем от нас троих шмонит? - Да уж, запашок-то едкий, - дед поморщился. – У меня, что ль, откопали вонючку-то? - У тебя, дед, у тебя. А ещё есть такое зелье в твоих загашниках? - А как же! На цельных десять лет им запасси! Что, больно нужно? - Да позарез! Вишь, как эта сволочь хитинная от неё шарахается! Нашему бы ордену да такой байды – и ни одна тиранидина сюда век не сунется! - Ну тогда айда ко мне. Я вам тайничок открою, а вы берите энтой жидкости, сколько хотите! - Ага, легко сказать – к тебе! – проворчал Косяков. – Да только как вас из города-то вывести! Нас-то эти уроды не тронут, а вот вас троих – как пить дать зажрут! - Ну-ка, хлопцы, а что там за бандура стоит? – Сивухин показал туда, где небольшая улочка упиралась в площадь. – Кажись, телега! Сбегаю-ка я за ней! Распугивая всё пребывавших тиранидов, он пробился к предмету, показавшемуся телегой, и вскоре вернулся, волоча его за собой. Это, как выяснилось, была железная бочка на колёсах, на которой красовалась надпись: «Городская ассенизационная служба». Внутри плескались зловонные нечистоты. В некоторых районах Новоскуратовска жилищно-коммунальные службы работали так плохо, что канализация там уже столетиями не выполняла своей функции, а водопровод и санузлы и вовсе ушли в небытие, так что жители этих районов справляли свои естественные надобности в вёдра и лоханки, а затем сливали их золотарю, колесившему по улицам с бочкой, в которую запрягали осла или задохлую кобылу. - Вот сюда мы вас и сныкаем, - торжественно заявил Сивухин двум инквизиторам и Фомичу. Дед отреагировал спокойно, но Плюшкенштейн просто-таки взорвался: - Нет, это неслыханно! Кем вы меня считаете?! Эта бочка наполнена нечистотами, а вы предлагаете… - А ты что хотел, чтоб её мёдом наполняли, что ли? – усмехнулся Рыгальников. – Да ты не переживай, инквизатор, щас мы её очистим. Он схватил бочку и перевернул вверх дном, опорожняя прямо на мостовую всё её содержимое, которое начало растекаться вокруг, любовно прильнув к сапогам Плюшкенштейна и доведя того до высшей степени негодования. - А вот теперь – лезьте! – скомандовал Рыгальников. Первым влез дед Фомич с таким видом, словно всю жизнь и провёл в такой вот бочке. За ним, превозмогая отвращение, последовала псайкер Ганджубасия, которая хоть и не была в восторге от идеи Железных Алкашей, но твердила себе, что для того, чтоб выжить, сейчас хороши любые средства. - Нет, я сюда не полезу, клянусь Императором! – упёрся Плюшкенштейн. Рыгальников, демонстрируя свой внушительного вида свинокол, подошёл вплотную к инквизитору. - Лезь, те сказали! – рявкнул он, затем схватил Гундосия за шиворот и впихнул в люк, венчавший бочку. Затем он захлопнул крышку, оставив «пассажиров» этой злосчастной конструкции задыхаться от смрада внутри. Слышно было, как инквизитор внутри орёт, сыплет проклятиями и грозится стереть десантников в порошок. Трое Железных Алкашей впряглись в бочку золотаря и двинулись по улице, отстреливая по пути тиранидов, имевших дерзость на них нападать. 8 Неподалёку от колхоза «Красный свиновод» у бочки отвалилось колесо, и Рыгальников скомандовал Фомичу и инквизиторам вылезать и топать дальше своим ходом. Так они и добрались до хибары Фомича. - Ну чего, дед? – сказал Сивухин. – Выкатывай свою отраву всю, какая есть! - Сейчас, хлопцы, дайте дух перевести, - отвечал Фомич. – Совсем я притомился в бочке этой. Радикулит замучил… Радикулит его, впрочем, прошёл довольно быстро. Взбодрившись, Фомич направился к земляному бугру в дальнем углу сада, в котором смутно угадывался погреб. Жестом он поманил троих бойцов за собой. Они вошли в погреб и увидели, что весь он заставлен канистрами с загадочной отравой. - Вот те на! – присвистнул Рыгальников. – Да этим добром наших олухов облить – дык мы ж тут горы свернём! - Вот и забирайте, - сказал Фомич, довольно приглаживал усы. – А я себе, если что, ещё такого добра нацежу. - А кстати, на что оно тебе, дед? – поинтересовался-таки Косяков. - Это? – дед весело крякнул. – А этим, хлопцы, я жуков колорадских травлю. Только такая штука их и берёт, больше ничего. Колорадские жуки издревле были бедой Краснознамённой 2. Занесли их сюда безалаберные переселенцы аж с Терры, а после аварии на Новоприпятской АЭС, насекомые сделались самой страшной напастью, так как теперь достигали размера кошки. Ликование по поводу супероружия, обращающего тиранидов в трепет, было недолгим. Перед друзьями-десантниками стояла новая задача: отыскать своих боевых товарищей. - Всем подразделениям, - Рыгальников включил вокс-передатчик. – Говорит сержант Платон Рыгальников. Как слышно, приём? - Рыгальников, это Свистунов, - послышалось в передатчике. – Слышно тебя хорошо. Тебя там не сожрали? - Да не дождёшься, Жопин, - гоготнул Платон. – Вы, придурки, где ошиваетесь? Какого рожна Новоскуратовск просрали? - Хрен на твой Новоскуратовск, большой и жирный! – крикнул Свистунов-Жопин. – Тут поважнее вещь есть. Мы в Бормотухине ликёроводочный обороняем! К нам дуйте, дезертирские рожи! - Вот те раз, - Рыгальников задумчиво почесал в затылке. – Эти олухи в Бормотухине засели. - Едрёна Константина, - протянул Косяков. – Да это ж кломов добрых сто отседова! Можем и не поспеть… - Думаешь? – возразил Сивухин. – Да наши-то пропойцы этот завод хоть десять лет кряду держать могут, лишь бы бухло никому не досталось! Так что, продержатся они как-нибудь до нашего прибытия. - Да я не о том, - Косяков с досадой махнул рукой. – Мы покуда эти сто километров протопаем, они там всё бухло, что на заводе осталось, выпьют, а нам – хрен с маслом! - Да вы не горюйте, хлопцы, - успокоил космодесантников Фомич. – Есть у меня одна штуковина. Бегает шустро, домчит вас в срок! Прямо за погребом располагался небольшой ангар, небрежно слепленный из листов ржавого железа. Фомич долго возился с дверью, покряхтывая и ругаясь, но в конце концов открыл ангар, и трое космодесантников с интересом заглянули внутрь. - Ёптыть-тыть! – вырвалось у Рыгальникова, когда он увидел внутри громаду «Лаврентия Берии», боевой консервной банки, небрежно скопированной с «Лэнд Рейдера». – Ну ты, дед, и технику у себя держишь. На что она только тебе? С кем воевать собрался? - Да, - Фомич махнул рукой. – Пустяк, хлопцы. Двадцать годков назад ваши охламоны тут с орками-то бились, а эту штуковину на поле забыли. Ну, я тогда посноровистей был, чем сейчас, хвать его – да к себе! Воевать не воевать, а штука-то полезная. Ворон ли отпугнуть, шпану местную приструнить, чтоб по садам за яблоками не лазили, лет пять назад, когда последний трактор в колхозе накрылся – так на этой штуке пахали, а в нынешнем году по весне председательская машина на дороге забуксовала, мы её к этой вот жестянке привязали да вытащили. Ну, чего рты раззявили? Нешто у себя такого добра не видали? Грузите сюда отраву, да этих двух олухов буржуйских сюда тащите, пущай залезают. Гундосий Плюшкенштейн, со вполне естественной для инквизитора дотошностью, поинтересовался у космодесантников, что за канистры они вытащили из погреба, что они собираются с ними делать и куда они все направляются на «этой нечестивой пародии на священную машину Империума». Рыгальников, человек прямой и честный, в подробностях изложил инквизитору свой великий план истребления тиранидов. Реакцию Плюшкенштейна нетрудно было предугадать. - Что?! Мало того, что вы освободили против нашей воли этого еретика-алхимика, мало того, что вы вступили с ним в преступный сговор и получили какое-то нечестивое зелье, так ещё и хотите сделать его оружием воинов Императора?! - Да, - сказал Рыгальников совершенно спокойным тоном, всем своим видом демонстрируя, что гневная реплика инквизитора не произвела на него никакого впечатления. - Вы, наверное, думаете, вам это всё сойдёт с рук? - Угу. - И вы, сержант, полагаете, что я не сделаю ничего, чтобы помешать вам воплотить в жизнь ваш чудовищный замысел? - А чего ты мне сделаешь? Я ж тебя пополам об колено переломаю. Лицо у Плюшкенштейна стало багрово-красным, ноздри раздулись, глаза полезли из орбит. Ну, сейчас его верный соратник, псайкер Ганджубасия Бульбульер научит этого варвара, как нужно вести себя с Имперской Инквизицией! - Ганджубасия! – заорал инквизитор. – Ганн-джу-ба-сия! Мадам Бульбульер, где вы? Но псайкерше было не до него. Из ближайших кустов, ритмично раскачивавшихся и украшенных повисшим на ветке дамским бюстгальтером, доносились счастливые женские стоны и всхлипывания, перемежавшиеся с довольным мужским пыхтением. Рядом с кустами лежал костюм псайкерши и ржавой грязной грудой валялись доспехи космодесантника. Ганджубасия Бульбульер и Никанор Сивухин бесцеремонно сношались в присутствии своих боевых товарищей, укрепляя священный союз Имперской Инквизиции и Железных Алкашей - Не поможет тебе ведьма твоя, инквизатор, - Рыгальников зловеще ухмыльнулся, потирая руки. – Никанорушка ужо её оседлал и пороть будет, покуда она красненьким харкать не начнёт. А с тобою мы нынче за всё поквитаемся, падла, – он снял шлем и продемонстрировал инквизитору лицо, чтобы тот его узнал. В предыдущую их встречу сержант беседовал с имперцем без шлема. Теперь у инквизитора не оставалось никаких сомнений: трое космодесантников, спасшие его от тиранидов, правда, весьма своеобразно, были теми же самыми пьяными громилами, что чуть не прибили его незадолго до этого. - Ну что, буржуйская харя, - сказал Платон. – Получи-ка и распишись наших красных ###дюлей! Косяков, лови пас! - Есть - ловить пас! – крикнул Павел, а сержант дал инквизитору такого увесистого пинка, что тот отлетел на добрых метров пять, при этом угодив прямиком в объятья Косякова и больно стукнувшись о керамитовый нагрудник головой. Косяков развернул инквизитора на сто восемьдесят градусов и пинком послал его Рыгальникову. Так они и играли в футбол до тех пор, покуда оргия в кустах не прекратилась и Никанор с Ганджубасией не умолкли. Сивухин плюхнулся на траву и довольно рыгнул. - А я-то думал, девочка, ты лопнешь, кады я кончу, - сказал он. – Уж больно ты, мать, тоща да костлява. Надо бы тебе у нас тут в деревне пожить да сельской едьбы сытной отведать. У наших баб-то, вишь, и титьки помягче, и жопа помясистей, а уж как хайло раззявят да лаяться начнут – дык орков вспять разворачвают. Прежде Ганджубасия Бульбульер за такие слова сожгла бы Сивухину сознание, но недавний секс, ознаменовавший конец долгого перерыва в её половой жизни, сделал её куда добрее и заставил более лояльно относиться к Железным Алкашам. - А я тоже думала, что у вас тут секса нет, как заявляют ваши вожди, - сказала она. - Сехса нету, - кивнул Сивухин. – На хрена нам ваш буржуйский сехс! Зато порево есть! Нужна добавка будет – дык обращайся. - Эй, кряхтуны! – раздался голос Рыгальникова. – Опосля пихаться будете. А ну давайте, штаны на жопу натянули – и дуйте в энтот вон тарантас! Времени у нас в обрез! Не теряя времени даром, все шестеро погрузились в «Лаврентий». Дед Фомич занял место водителя. - Я его переделал слегка, - предупредил он. – Движок другой поставил, чтоб на соляре работать мог. Правда вот, соляра в наших краях хреновая, всё сплошь ослиным ссаньём разбадяжена. Ну, да машинка добрая, даж и на такой бегает исправно. Словно в подтверждение его слов, «Лаврентий» запыхтел, закряхтел, затрясся и поковылял, подпрыгивая на раздолбанной дороге, в сторону Бормотухина. Плюшкенштейн, изрядно поколоченный, буйствовал и высказывал псайкерше своё возмущение. В конце концов, ей это надоело, и она, слегка похимичив с его памятью, внушила ему, что синяки и ссадины он заработал, падая с лестницы ещё в «Сукином доме», а побоев никаких не было. В итоге, к месту битвы все шестеро подъехали вполне довольные жизнью. 9 Оборона Бормотухина длилась всего день, но примеров воинской доблести Железные Алкаши успели продемонстрировать немало. Мартын Блевако, прославленный командир терминаторов, голыми руками утопил громадного тиранида в чане, наполненном жижей из ацетона, инсектицидов и гнилых яблок. Когда останки монстра растворились в жутком вареве, Блевако с презрением плюнул в чан: - Ну и куда ж ты к нам полез? От портвейна нашего шкура твоя развалилась, а ты воевать нас собрался! В одном из цехов третья рота капитана Обпездолова наткнулась на обширные запасы димедрола и не преминула их с жадностью поглотить, после чего, все до единого, повалились на пол и вырубились. Покуда они лежали бездыханные, в цех вторглись тираниды и взяли его под контроль. Самоуверенные твари посчитали, что этот участок фронта достался им легко, однако они совершили роковую ошибку, разбив несколько ящиков водки. Сработала многолетняя выучка, и от звона разбитого стекла космодесантники очнулись. Увидев учинённое противником безобразие, они пришли в неописуемую ярость, и уже спустя две минуты контроль Железных Алкашей над цехом был восстановлен. Были, однако, и несознательные личности, которые ввиду собственного идиотизма совершили подлинное предательство совковых ценностей. Трое огнемётчиков – а огнемётчики это такая отморозь, что из-за них в прометий добавляют пурген, чтобы они не пили содержимое своего оружия – опустошив свои огнемёты, решили залить в них спирт, причём не сраный технарь, а пищевой! Метил Укуренко лично расстрелял всех троих, а перед этим публично врезал отступникам энергосовком по задницам. В конечном итоге, для трёх бойцов девятой роты осада Бормотухинского завода могла окончиться трагично, поскольку запасы спиртного на заводе истощались быстрее, чем боеприпасы, однако изрядно потрёпанный и испохабленный добавлением запчастей от трактора «Лаврентий» всё же развил достаточную скорость, чтобы доставить своих пассажиров в нужное место к сроку. Появление на дороге одинокой боевой машины, от которой разбегались многочисленные враги, всех озадачило. - Что за херня? – Укуренко, стоя на крыше большого бетонного здания не мог взять в толк, откуда взялась «чёртова консерва». – Смотри-ка, и эти уроды разбегаются! Моя бывшая, что ли, явилась? Уж она-то такое может… Точно нож, проходящий через растаявшее масло, «Лаврентий» промчался сквозь полчища тиранидов и, подняв тучу пыли, припарковался прямо перед бетонной коробкой, служившей наблюдательным пунктом коморду. - Ну и кто ж это у нас такой героический? – спросил коморд, на всякий случай сделав знак одному из воинов с ракетной установкой, чтобы следил за «Лаврентием» и, если что, нажал на спусковой крючок. - Сержант Рыгальников, девятая рота, - доложил Платон. – Товарищ коморд, разрешите доложить, обнаружено средство против тиранидов. - Рыгальников, а какого хрена тебя, недисциплинированную свинью, до сих пор не сожрали? – раздался сверху голос политрука Матюкова. – Ты давно уже должен был умереть за нашу советскую Родину! Рыгальников выскочил из «Лаврентия», пулей взлетел по лестнице на крышу и предстал перед политруком и комордом. Следом за ним поднялись Сивухин, Косяков, двое инквизиторов и дед Фомич. Тут же внизу появилось множество тиранидов, окруживших здание. Затем Рыгальников вкратце рассказал коморду о секрете зелья Фомича и о том, как они умудрились добраться до завода, прорвавшись через вражескую орду. - Не верите, так я доказать могу! – Рыгальников открыл одну из канистр, обрызгал её содержимым политрука, а затем пинком отправил его в свободный полёт с крыши. С криком «сука!», Матюков приземлился прямо на головы тиранидов, и все ожидали, что начнётся ожесточённая схватка, но смертоносные твари вдруг начали вести себя точно трусливые левретки, а Матюков, ничего не понимая, пытался разобраться, в чём дело, попутно круша перепуганных врагов направо и налево. - Вот видите, - сказал Рыгальников. – работает безотказно. Фомич стоял в стороне и самодовольно гладил усы. 10 Убедившись в эффективности предложенного Рыгальниковым метода борьбы с тиранидами при помощи яда для колорадских жуков, Метил Укуренко незамедлительно принял меры. В одном из цехов отыскали пустой чан и налили в него чудо-жидкость, после чего устроили массовое омовение десантников. Благоухающие Железные Алкаши вышли навстречу тиранидам, и через полчаса в радиусе двадцати километров от завода не осталось ни одного чудища. На этом десантники не остановились, образец зелья Фомича направили в заведение со звучным названием «Научно-исследовательский Институт Химии Убийственных Ядов» - сокращённо «НИИ ХУЯ», - где определили его состав, после чего все заводы Краснознамённой, производившие бытовую химию, резко переориентировались на производство отравы против тиранидов. На судостроительных верфях создали уйму гигантских пульверизаторов, которые накачали жутким зельем и установили на боевые корабли, в том числе, на флагман Железных Алкашей «Клим Чугункин». Между тем, на планете царила полная анархия, и коморд-примарх Укуренко, дабы избежать расхищения социалистической собственности на территории Бормотухинского завода гражданскими лицами, покидая с основными своими силами Бормотухин, оставил охранять драгоценный ликёроводочный трёх бравых парней – Павла Косякова, Никанора Сивухина и Платона Рыгальникова. Всеми, в том числе и этими тремя, решение коморда воспринималось как награда, поскольку в распоряжение бравых бойцов девятой роты поступало всё спиртное, какое только оставалось на заводе. А его там было немало. Истреблением бормотухинской продукции Сивухин, Косяков и Рыгальников занялись, едва только скрылся из виду последний из боевых братьев. Они уселись на выходе неподалёку от проходной, соорудили баррикаду из ящиков с водкой и принялись вкушать плоды своих ратных трудов. - Слышьте, олухи, - сказал Рыгальников. – Надо будет чутка бухла деду оставить. Он заслужил. - Да на хера ему твоя водка из ракетного топлива, если у него натурального продукта навалом! – возразил Сивухин. - А ты, Никаноша, что ж ведьму-то эту инквизитскую с нами выпить не подбил? – спросил Рыгальников, с укоризной глядя на товарища. – Она б тут напилась, да нам бы и отдалась… - Ты, Платонушко, долбо##, - выпалил Косяков. – Она б чего доброго чудить бы начала да шаманить, дык всех бы нас по пьяни и ухайдокала бы… Их беседа прервалась, когда в небе появился незнакомый корабль, по виду не совковый, не имперский и даже не орочий. Он быстро снижался, явно намереваясь сесть возле завода, если не на его территории. - Импортная херовина, - сказал Косяков, любуясь изящного вида судном. – Наши говноделы такой красоты ни в жизнь не спаяют. Корабль приземлился метрах в десяти от недоумевающих десантников. Один из его люков открылся, и из него вышли несколько фигур, судя по всему, существа женского пола. Головы их закрывали длинные остроконечные шлемы. Среди нежданных гостей выделялась фигура в плаще, с лазерным пистолетом в одной руке и саблей в другой. По тому, как незнакомка держалась, было понятно, что она лидер. - Опаньки, - Рыгальников хлопнул себя по коленкам, издавая громкий звон. – Елдыры пожаловали! Слышь, Никанорка, а помнишь, как мы этаким ведьмам лет пятьдесят назад титьки на лбу завязывали? А? Ну здрастье, господа хорошие! А мы не ждали вас, а вы припёрлися! - Умерь свой пыл, смертный, - неземным синтетическим голосом произнесла предводительница эльдаров. – Мы пришли не затем, чтобы сражаться с вами. - Вона как? – воскликнул сержант, вставая в полный рост. – Дык а какого рожна вы тут забыли? - Много тысячелетий назад, когда твой народ ещё не жил на этой планете, человек, наши предки оставили здесь могущественный артефакт, способный положить конец бесчинствам тиранидов. Мы пришли, чтоб забрать его. Позвольте нам выполнить наш долг, и мы уйдём, не причинив вам вреда. - Ну дык бери да вали! – Рыгальникову экзарх эльдаров действовала на нервы: баба, ксенос, да ещё и грузит тут, выпить не даст спокойно! – Бери свой артефакт да вали! Что это за бухло хоть? Сколько градусов? - Артефакт был скрыт в этих землях и сейчас находится где-то среди этого творения рук человеческих, - экзарх показала в сторону завода. – Чтобы артефакт снова обрёл силу, это место должно быть очищено от всего низменного. Мы должны уничтожить это ваше творение. Это нелегко, но прошу вас понять… - Чегооо? – протянул Рыгальников, и ирония в его голосе сменилась явной агрессивностью. – Ликёроводочный запалить хочешь? А нам в сторону отойти и смотреть да хрен дрочить? А варп-двигатель от крейсера, в розовую бумагу завёрнутый, тебе не подарить, ведьма елдырская? А ну, канай отседова! Предводительница ксеносов скорбно покачала головой: - Ты не оставляешь мне выбора, смертный. Затем она стремительно бросилась навстречу Рыгальникову с обнажённым клинком в одной руке и лазерным пистолетом, нацеленным сержанту между глаз, - в другой. «Вот сука, выпить спокойно не дала», подумал Рыгальников, доставая свой энергосвинокол и устремляясь на врага с криком: - Эге-гей, робяты! Ужо всыплем курвам елдырским по первое число! Косяков и Сивухин последовали за ним, мысленно уже завязывая эльдарским банши груди на лбу. Их лужёные глотки исторгли грозный боевой клич: - КА-ДЭ-ВЭЭЭЭЭ!!!!