Губами касаюсь прохлады, осевшей на стынущий лоб. «Любимая, слушай, не надо! Тебя умоляю я, чтоб ещё хоть немножко сумела…» Слова не умею связать. Открыла глаза. Онемело пытаешься что-то сказать. Я, руки твои разминая, что мёртво плетями лежат, хочу, чтоб ожили. «Родная, нас режет судьба без ножа. Но надо сверх сил постараться и хоть проползти через брод, в столетье другое пробраться, не портить родным Новый год». Я тру твои плечи, запястья, молю: «Дорогая, держись!» О! Это великое счастье! – в тебе ощутить снова жизнь, увидеть, пусть блеклый румянец, движение мертвенных губ. В душе моей радостный танец, от счастья по-детски я глуп. ** Сегодня, уже с расстояния от этих кашмарнейших дней, от жути того состояния, от боли, что нету сильней, я думаю о правомочности того, что тогда совершил, и верю, и знаю, чтоб в точности сейчас бы опять поступил.