Ты хоть оглянись туда, где меня оставляешь! Здесь всё будет по-прежнему. Я стою с телефонной трубкой, межгород молчит, зато тяжело стучат сцепляемые вагоны, и эхо над рельсами, и красный горит, и мокрая тёмная ночь покровительствует тому, что у нас позади. В жизни настойчивый холод, в людях – бесценные искры тепла, даже в сырую ночь. К нам прилипают теплые, мокрые листья. У тебя неудача? Я целую руки твоей неудачи. И ты потерпи, и ты ее правильно оцени, когда она не столько тобой довольна, как ей хотелось, твоя святая mamma! Пацаны! Я старый (вдруг повалил густой снег), и я дурак, что я! Не выпускайте Сенечку из нашей семьи, загоните ее к нам! И я целую руки твоим удачам! Хочешь сказку о маленькой девочке, которую украл пиратский корабль? Да, в такую погоду нечем исправить себе настроение, и мокрый снег висел в воздухе сетью, и тяжелые капли летели с неба, и как она плакала и как выбивалась из сил, так уставала плакать, и слушала, как стучат пиратские пушки, от качки, в своих деревянных гнездах, и чувствовала всем не умеющим думать маленьким телом, что прежняя жизнь не вернется, что там и придется ей оставаться, где ей прикажут, или, закрыв глаза, умереть. Наутро из туч показалось солнце, которое, как оказалось, греет, а дальше, уже при попутном ветре – корабль пробежал за полдня все то, что ему оставалось до цели. В двенадцать ноль-ноль перед ним появился остров, и было издали видно, что в маленькой гавани их уже ждут, и длинная полоса восхитительного песка – это только у берега, а дальше видны огороды и каменные постройки. Ей дали спокойно расти, ей нравилась жизнь домашних животных и птиц, она проводила с ними целые дни и ей никто не мешал. Ей не все показывали, кое- что из занятий и разговоров взрослых прерывалось в ее присутствии. Городскими здесь были дома, деревенским место ночлега зверей и огороды. Блуждая по закоулкам и без всякого плана, она и сама не решилась бы заглянуть в какие-то двери. Это потом она стала сама обращаться к кому-то из женщин, и только тогда ее стали учить. На острове было слишком мало женщин. Они, как ни трудно в это поверить, – да так же, как кто угодно другой – здесь жили каждый в ладу со своими склонностями, что надо здесь понимать, как сказано: что жили разные люди, вот и по-разному жили. Выхватывая друг у друга фломастер, пыхтящие генералы зачеркивали этот остров на карте. Правительственные войска мечтали его потопить, как корабль. Но им оставалось об этом только мечтать, на деле стоило показать его только издали, правительственные корабли торопились убраться оттуда подобру- поздорову. Когда эта девочка выросла, она стала женой главаря бандитов, а может быть – капитана, а если хотите, пожалуйста, – крестный отец, который за это время сменился, прежний стал уставать и остался дома, а это был его сын. У них было много детей, она танцевала на праздниках только с мужем. Ну как? – не знаю, ну, может быть, сказка неинтересная, а может, ты куда-то торопишься, а может быть, размышляешь совсем о другом – хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь ты мне скажи! Я отвлекаю, принцесса. Некстати мои вопросы, мои звонки, и сказки мои некстати. Ведь ты должна сидеть над домашним заданием. Прости. Мне нужно правильно выбрать время года. Я еще думаю, я не выбрал. Стоит меня послушать, – и вы поймете, как все это важно. Вот первое, что приходит в голову: пусть это будет осень. Когда на причале стенка «Авроры» – я так сказал потому, что она давно не корабль, а здание, – казарменно-серый борт уходит в темную воду, а небо над городом и водой – еще чернее. Согласитесь, вы не могли не запомнить, она и такой бывает, теплая осень, когда вечерами дышишь теплым и влажным воздухом. И желтыми островами среди городского мрака выглядят желтые листья и окна. Тогда-то посыльный ближайшего магазина «Цветы» в своей униформе, в белых рубашке и пиджаке и в черных брюках, забыв о верхней одежде, – не то, что тепло, а даже жарко! – направится выполнять мой заказ, он держит перед собой корзину тяжелых красных роз, оглядываясь в темноту, он будет искать дорогу к твоему дому, он скоро найдет и подъезд, и лестничную площадку, и дверь. Или так: должна быть зима, и выпадет снег, первый и тонкий, посыльный будет идти без шапки, он будет держать те же цветы, он будет идти к твоему двору по дворам примыкающих общежитий, где нет до него никаких следов, вокруг только чистый снег. И розы в корзине под ярким светом в прихожей затепляется ярче под невнятный одновременный говор людей. Да, все это я себе представляю, исполнись мой план хоть осенью, хоть зимой. Но я не могу разглядеть – то жаркий воздух дрожит, то слышатся отовсюду летние голоса, а то и рука, как будто бы детская, закрывает мне сзади глаза – и я не могу разглядеть, как все это сбудется на границе июня с июлем – как раз, то есть, там, где я их тебе подарю в день рождения. Да, что-то похожее на тревогу и даже обиду. И вот я хожу – и не могу забыть. Я все не могу успокоиться – почему? Конечно, надо заботиться, надо получше готовиться к лету, и все, что ты можешь, предугадать. А то ведь однажды украли пол-лета. Да как еще глупо вышло! Услышал звонок и пошел открывать. А там капитан, наверное, язвенник или с гастритом, и слишком плотно для лета одет, разносит повестки. – «Придется вам послужить!» Ну разве бы я открыл! И я угодил на военные сборы. Нам даже не выдали формы. Загнали работать на мертвую стройку, жилища для офицеров. Мы жили в единственной комнате, где уже были окна и дверь. Я сразу там оказался на самой низшей ступени. Они были сварщики, плотники, кровельщики, а я был гуманитарий. Они мастера, а я подмастерье. Я сидел, засунув руки в карманы, на перевернутом кверху донцем ведре. Когда набиралось у плотников стружек, я выносил их во двор. Во всех помещениях первого этажа на месте пола рос высокий бурьян. Они был всем довольны: они улизнули от жен, они назначали паузы, сколько хотели, а по вечерам с портвейном шли «на природу» – в совхозный сад. Один только я был всем недоволен. И кто же заведовал этим зверинцем? Конечно, они, опять генералы с фломастерами. Они научились рисовать стрелки. Понятно – мы жили по эту сторону. Тогда они отняли лето. Но все это ни при чем! Зачем мне нужны генералы? Не стал бы я брать эту тему – правительственные войска. Опасностей сколько угодно, и это одна из них. Возможно, меня все труднее понять. И все-таки, я постараюсь сказать. Нельзя допускать, чтобы здесь, на границе июня с июлем, на этой зеленой вершине и в этой сияющей точке года творилось бы что попало. Пора поселяться на острове. Теперь я включился и думаю. Я больше не буду сидеть и ждать, зайдет ли с постным лицом капитан доставить повестку, какой-то болван заявится в гости, и именно в этот день, а может быть, все обойдется! А может быть, те, на кого ты хотел смотреть в эти дни, куда-то уедут, и ты их как раз не увидишь. Ведь мы здесь живем в ежедневной опасности, пока мы по эту сторону. Конечно, можно ждать, когда подойдет парусник, когда оттуда прорвутся и сами к тебе обратятся, но я собирал информацию и есть, как мне кажется, что-то такое, что стоит хотя бы проверить. Туда, говорят, добираются на обычных моторках. На линии, где на штабных картах отмечена зона опасности, стоят катера охраны. Не надо пытаться от них улизнуть, а надо самим подойти к их борту. И если рулончик бумажных денег, протянутый командиру посудины, будет достаточно толстым, он сделает трудный выбор, и вот уже на своих ботинках с высокой шнуровкой он к вам повернулся увесистым задом, и смотрит в другую сторону, пока вы не скрылись из виду. И все позади, и больше не надо бояться, что я не смогу рассказать, как я посылаю тебе корзину цветов в июне, в твой день рождения!