"Хроники села Лукопьянова"-12
Настоящим матом владел директор ДК Коля Матюкаев.
(В большом количестве имени «Николай» в моём тексте нет загадки-мы ровестники, и наши родители попали в русло моды - если мальчик , то только Коля, как потом были Эдики , Рудики и прочие жертвы моды на имена.)
Я впервые встретил человека,способного простым перечислением половых органов и функций организма передать любую мысль.
Хотя бы раз в неделю он приводил в ДК сынишку. Сыну было лет пять, но он уже имел такой мрачный взгляд из-подлобья, что увидев его, хотелось в чем-нибудь сознаться, покаяться и написать явку с повинной.
Сынишку ставили на табуретку перед толпой культработников.
---….Ну, не подведи, давай!
И мальчик ,сделав руки по швам, задумчиво глядя в потолок, начинал материться.
Не повторяясь, не произнося звук «р», он пять минут крыл матом.
Закончив, он задумчиво шевелил губами, вспоминая - не забыл ли чего, и под одобрительное оханье зрителей, под гордый взгляд отца уходил восвояси.
Как ни странно,со временем он не стал ни следователем, ни культработником, хотя вроде бы имел все задатки.
Его папа был выпускником « Борского культпросветчудилища» - училища, в котором я сдури проучился один семестр.
Поступил я в него без радости, как и ушел из него без горя, просто надо было где-то перекантоваться до призыва в армию.
На занятия я не ходил, валяясь в общаге, перечитал массу книг ,озираясь по сторонам, получил массу полезной и интересной информации.
12. "СЕЛЬСКИЕ ИСТИНЫ "..........
К примеру, мой сосед по комнате, а было нас четверо, поразил меня рассуждениями о несовершенстве батареи, на которой сушил портянки.
За ночь портянки принимали форму ребер батареи, становились гофрированными, что парню, привыкшему сушить их на печке, было в диковинку.
Чтобы вернуть портянкам плоскую форму, нежность и мягкость, он долго бил ими о подоконник, ( постирать портянки он так и не решился.)
Стоял конец шестидесятых годов, но строгость режима, установленного директрисой училища Калошиной отдавали годами тридцатыми, да и слово «порядок» хотелось говорить по-немецки «Ordnung»
Общежитие делилось на женскую и мужскую половины и запиралось на великий замок с женской части. Проход- через первый этаж мимо коменданта, где следовал допрос - «…А куда, зачем?.. Ну и зачем тебе утюг?»
А утром всё равно было трудно понять- на каком ты этаже, видя девичий лифчик торчащим из голенища кирзового сапога под кроватью соседа.
В комнатах не было розеток , и чтобы послушать битлов и прочее, приходилось тащить магнитофон в умывальник.
Педагоги не верили, что студенты умеют пользоваться электричеством, и были частью правы- многие приехали из сел с керосиновым освещением.
Легенда, миф о нравственной чистоте села родились в головах теоретиков.
Сельские дети знали - детей в капусте не находят - уж сколько ведер воды они на нее выливают за лето!
И в магазине не покупают- там покупают только хлеб, соль, лошадиные хомуты и резиновые сапоги!
Правда, в одном сельмаге я видал вещи, которые не забуду до могилы - ватник , но ватник детский, на ребенка лет пяти-шести, а рядом кирзовые сапожки на тот же возраст!
Такое мог придумать бывший конвойник, обезумевший в тоске по прошлому.
Сельская изба бесстыже - откровенна, в ней всё на виду - от зачатия до агонии, сельский быт прост и прозрачен.
Матерные частушки дополняют детские познания, а сельчане, вернувшиеся с зоны добавляют таких красок, что « камасутра» кажется сказкой о колобке.
И беда селу, если вернется с зоны скотник, отсидевший пять лет за изнасилование породистой свиноматки!
Нравственность держат в кулаке тетушки, соседушки, свирепые братья - всё под надзором.
Страх надзора рождает сплетни,- опасаясь чужого осуждения, каждый норовил заранее обгадить соседа.
Наслушавшись о себе за первый год жизни в деревне самого невероятного, я перестал огорчаться, и во мне зашевелилась гордость -если крестьяне напрягают мозги, сочиняя легенды обо мне, значит я им интересен!
Город срывает запреты, общежитие по определению - не цитадель нравственности, и тут железная рука Калошиной била в цель и по делу.
Русский секс бессмысленный и беспощадный изворачивался как мог,
царил мат как словесный эквивалент физического действия.