Битое стекло… осколком его Легко разрезая кожу и вены, Не чувствуя боли… все равно не моё, Я уходил из жизненного плена… Он снова один, никого рядом нет, Он в темноте, где совсем нету света... Он хочет получить наркотический бред, Что бы уйти в мир вечного лета... Это судьба – стремящихся к свету... Как мотыльки умирать на подлете. Смысла для жизни у них больше нету... Тихонечко сдохнуть, захлебнувшись в блевоте (про авторские права всё знаю, но все равно не могу сказать, кто это написал, только то, что это не имеет значение) …заканчивалось лето. Впрочем, дело было даже не в лете, проходила их юность, исчезала куда-то их свобода. Теперь это будет лишь ограниченная пустыми законами и общепринятыми нормами жизнь. Они веселились, лицемеря в душе. Каждый из них чувствовал и понимал, что всё больше не будет как раньше. И все, кроме Кости, пытались это скрыть под маской псевдо-радости, скрасить смехом и песнями, а он просто не умел прятать куда-то, что чувствует, это сразу отражалось в его синих глазах. Да, это была его слабость - его Ахиллесова пята, а слабые люди как водится, долго не живут. Вечер упал в этот день как назло очень рано. И гитара вскоре надоела, и ее отложили в сторонку. Кирилл что-то активно доказывал Вадиму, который упрямо все отрицал; Дима накинул свою куртку на плечи Иры, а она, прижавшись к нему, тихо дремала, а Илья молча смотрел в огонь костра, курил и раздумывал о чем-то своем. – Илюх, зацени, – сказал Костя, протягивая ему свой блокнот. Илья кинул сигарету в огонь и взял блокнот у друга. На клетчатом листочке, Костя нарисовал Иру и Димку. Рисунок был не слишком удачным, хотя тень, форма, четкость – все это было почти идеально. Однако другое задело Илью и звонко разбилось в его душе. Как будто Костя нарисовал нечто странное, иррациональное, оскорбившее его эго и все нутро. Он поморщился, но тут же согнал неизвестно откуда взявшееся чувство какой-то глупой обиды и натянуто улыбнувшись, произнес: – У тебя талант. – Да брось, ты! – усмехнулся Костя, заметив натянутую улыбку на лице товарища, – да и что мне него? Глупо пожав плечами и отдав блокнот обратно, Илья окинул глазами Димку и Иру. А они, словно сошли с рисунка Кости, пугали его бликами от костра на грустных лицах, но все равно на рисунке они были другими. Нет же, постойте, не они... А тогда кто? В такие моменты невозможно не думать о будущем, хотя очень хочется навсегда остаться «сейчас», оторваться от времени и, затаив дыхание ждать чего-то неизвестного, но безумно дорогого и желанного. Но только оно не приходит... Его вообще тяжело поймать. И когда ты смиряешься… «раз», и твое настоящее уже превратилось в невозвратимо утерянное прошлое... * Наверно когда-нибудь духота этого подвала сведет его с ума. Когда-нибудь... Задыхаясь от начавшегося приступа астмы, Костя выбежал на улицу… Он затаивал дыхание, старался прогнать приступ своей ненавистной болезни. Наконец все прошло… и он снова мог дышать. Лишь во рту остался страх только что минувшего удушья... Он достал из кармана пачку «Kent» и чиркнул зажигалкой. В виски, грудь, запястья стучала кровь. С взъерошенных темно-русых волос, по шее и лицу нервно скатывались капли пота. Облокотившись на кирпичную стену и поглядывая на дорогу, он нервозно курил, дрожащими пальцами сжимая сигарету. Мимо проезжали машины, не многие из их водителей видели парня в солнцезащитных очках и в серой футболке с длинным рукавом, который вразвалочку стоял, прислонившись к стене, раздраженно курил и высокомерно глядел на дорогу. Многие ехали по своим делам, другие, у кого было много времени, осуждали его. На улице было около трех градусов, но Костю совсем не трогали удивленные взгляды людей, проезжающих в теплых машинах, проходящих мимо в еще зимних куртках. Что они могли понять, глядя на него? Да ничего. Никто из них не знал и даже не задумывался, что творится на душе у этого парня... …что жизнь для него превратилась в одну большую попытку суицида. Может, было бы лучше, если б его в армию забрали, да вот только по здоровью не прошел, астма у него. Что жил в своей квартире, родителей почти не видел. Что они не сильно заботились о судьбе своего сына: «Ты сам сломал себе жизнь» - для них то он был потерян. Как и мечты об его учебе, семье, работе, он скоро канул для них в небытие. В тот самый один прекрасный день, когда просто не смог сказать самому себе «нет», когда понял, что уже не сможет остановиться, и уже нет сил жить без допинга… без того что называют его друзья «жизнью»… Она - была постоянным товаром в клубе, как говорят, да и стояло это не дороже водки. Наркотики – в таком месте ведь обычное дело... и никто уже давно не спрашивал, почему один из его друзей сегодня не появился... Здесь не забыли дорогих людей, здесь закапывали веру подальше в души, но не убивали никогда… веру, что когда-нибудь обязательно встретятся и уж точно будут всегда вместе с теми, кого полюбили… Костя, в который раз жадно затянулся, в виски все так же была его кровь. Вчерашнее желание веселья под кайфом пропало к утру, оставив раздраженность и тугую усталость. Он глянул на часы, через несколько минут, должна выступать группа «Silence Room», в которой он принимал участие в качестве гитариста. Молодые ребята приходили сюда из дома, находили своих единомышленников, и даже представления не имели что продали себя такой жизни и организаторам клуба, в качестве быдла ведущегося на любую рекламу. Наркотики и музыка единственное, что было у них общего, да и единственное вообще, что пропагандировал этот клуб. Молодые ребята приходили сюда, слушали эту музыку и кололи эти наркотики себе в вены – в знак протеста. Наверно, против жизни. Костя кинул докуренную до фильтра сигарету на дорогу. Полутемное помещение было битком набитое невменяемыми людьми…Звучала тяжелая гитарная музыка, которой и названия еще не придумали. Музыканты жили прямо там, да какие из них музыканты, половина играть толком не умела. Впрочем, на это мало кто здесь обращал внимание. А что до Кости он принимал участие в группе, но играл там произвольно, чисто из-за дружбы с этими ребятами. Это единственные реальные люди, за которых здесь, как он думал, можно «зацепиться». Вокалист «Silence» - Никита Матросов, принимал наркотики давно, и сам уже не верил, что можно бросить. Остальная группа - Сашка и Олег, вроде не принимали drugs, считая это бычьим кайфом, развлечением для хиппи. Хотя точно Костя не знал, и вообще считал не своим делом. * Случилось это в марте. Костя проснулся в своей кровати, один в квартире. Поначалу он испугался, не узнав, где находится. Сел на кровать и задумался. Ему снился странный сон, про его старых друзей. Про тех людей, которых он почему-то пытался забыть. Но память не успокаивалась и воспоминания, навеянные наверно сквозняком, тяжелым грузом вновь наваливались на недавно успокоившееся сердце. «Где же они сейчас?» Не одеваясь, он встал и вышел на кухню, заварил себе кофе. Сидел, подперев голову рукой и молча, размышляя о сне, смотрел в чашку. Его взгляд упал на следы уколов на руке, и он устало произнес: – Хэх..Сид Вишез – тоже мне! Мрачно усмехнувшись, Костя оставил кофе на столе и пошел в ванну. Он открыл холодную воду и подставил ладони. Сполоснув лицо, он поднял голову и посмотрел в зеркало. Оттуда на него смотрел другой Костя, совсем не тот, что был когда-то. А что же случилось с тем парнем? Где он сейчас? Где задумчивое лицо? и все время нахмуренные брови? Остались только белесые глаза, пронизанные страхом и смирением… «– Разве ты не этого боялся, Костя?» «– А кто это? вы наверно ошибись квартирой…» Костя вышел обратно на кухню, опустился на стул и задумался. Ему было не страшно, за занавесью смирения, страх превратился в бесполую личинку, лишенную правом голоса… Подняв чашку с кофе, он прислонил ее край к губам и сделал большой глоток. Затем, вдруг резко поставил ее обратно на стол и быстро вышел в комнату. Собрав раскиданные по полу вещи, Костя начал быстро и рассеянно одеваться. В мыслях вертелись какие-то слова, но он не мог их разобрать. Только чувствовал, как колотится сердце в его груди, и от этого ему уже становилось не по себе. Одевшись, он закрыл за собой входную дверь и вышел из подъезда на улицу. Заканчивался март. Люди ходили с мрачными гримасами на лицах и уныло опускали глаза. Было ясно, что они не могут больше терпеть эту зиму, которая уж слишком задержалась. А Костя не понимал, почему они ждут весну. Весна - это черный снег на пешеходных дорожках, лужи… Наглый ветер дул на поражение. На шее шарф, вот только не спасет он от холода, согреет тело, но оставит холодной онемевшую от боли грудную клетку. Костя не любил гулять по этому городу, весь этот город - этот мир, напоминал ему размалеванную шлюху, готовую продать себя всю, да что б подороже. А ему становилось страшно, оттого что он часть этого города, одна, хоть и отчаянно малая часть этого мира. Грязного, безобразного. Он и сам был готов уйти, да совесть не позволяла забросить все к чертям и забыть как страшный сон. По улицам холодного города таскались жалкие озлобленные людишки, бросить которых значило остаться в живых. Это гордое слово «Жизнь» давно перестало его трогать. Он сделал все что хотел, но так и не нашел смысла для этого, смысла для этой самой жизни. Для этой шлюхи и дворняги, ставшей еще одним громким названием, которое так любили повторять здесь. В клубе просто забывали о ней. Парадоксально спрашивая: «Как жизнь?» и прощаясь с ней почти сразу же. И это было странно, но понятно, правильно, но честно… Свобода выбора, структура жизни, без глупых правил немощного социума, боящегося сделать шаг, отступив от своей холеной нормы, без статистики боязни системной нерациональности; не можешь жить? - Умри. Пошли всех на хуй и сдохни! что тебе мешает так сделать? Идя по улице, Кости хотелось вырвать из запястий рук вены, да так что б с корнем, с сердцем, до крови, за ту ненависть, за то, что они не видят. Что они подобно безмозглым зомби ходят по городу, который не без их помощи давно превратился в разрушенную Хиросиму, а они сами в ничтожный пепел. Кости становилось обидно за них, и за себя, за то, что видит, но не сможет быть услышанным, даже вывернув себя на изнанку на главной площади перед всеми. Они пройдут мимо с кислыми глянцевыми рожами, посмотрят на окровавленный труп в слякоти гнилой свободы и забудут, как забыли уже многих. Так жить проще, так жизнь не кажется им такой сложной. Серой тенью пробежать по ее жеваной кинопленке, остаться незамеченным, остаться пустым черно-белым фрагментом. Даже не наблюдателем. Так это люди, притворившиеся зомби, или зомби, полагающие, что они люди? «– Наш мир заболел пороком сердца...» «– Хорошо, что они это не видят…» Место куда Костя собирался, находилось достаточно далеко от его дома, что бы идти пешком. Пришлось садиться на автобус. Отдав одиннадцать рублей за билет, Костя посмотрел, есть ли свободное место. Автобус оказался полупустой, Костя сел недалеко от дверей и уставился в окно. Светило солнце, кидая лучи в лужи, отражаясь в них и словно брызги, кидаясь на лица и в глаза прохожим. В автобусе было слышно только трение колес об асфальт дороги, пассажиры молчали. В этом молчании, Костю неожиданно охватил страх. «Ненавижу тишину…»? – пронеслось у него в мыслях. Он занервничал, ему казалось, что люди смотрят на него... все, кто едет в этом автобусе, словно сговорились и смотрят на него`. В голове стучало сердце. Костя блуждал глазами по полу, перекладинам, креслу, пока не наткнулся на критикующий взгляд женщины, сидящей на противоположном месте. На несколько секунд сделалось вдруг невыносимо тихо. Теперь он слышал лишь биение собственного сердца. Он бросил быстрый взгляд на женщину, глядевшую на него, и, резким движением схватившись за периллу, встал. Кинулся к двери и тукнул пальцем в красную кнопку. Автобус остановился, резко подавшись вперед, затем назад, словно Костя сам нажал на тормоза. Двери «гармошкой» открылись и Костя, перепрыгнув невысокий заборчик, оказался на газоне. Прерывисто дыша, он бежал по тротуару вперед, расталкивая встречных прохожих. До его остановки было не близко, но Костя бежал не останавливаясь. Ужас, охвативший его в автобусе, медленно исчезал. Он больше не мог бежать, у него кружилась голова, и к горлу подступил тугой комок, еще немного и он бы заплакал. Присев на корточки возле стены какого-то здания, Костя попытался вспомнить, что могло привести его в такой ужас. Но тщетно. В его мыслях была сплошная путаница. Немного успокоившись, он поднялся и тихим шагом поплелся по дороге. Свернув с людной улицы, Костя прошел между домов и вышел на узенькую дорожку, проходящую возле забора. А за покосившимися пиками забора, находился старый парк, ставший теперь чем-то вроде леса. Калиткой служила щель в заборе, Костя через нее пролез внутрь. Здесь ничего не изменилось, все те же деревья, все та же «паутинка». Казалось, что прошло вовсе не полтора года, а всего два дня. Костя зашагал по еле видной дорожке, которую хорошо помнил. И ему показалось, что он еще тот самый парень, что ничего не изменилось и в его кармане все так же двадцатка и блокнот. Сделав еще шаг, он остановился и посмотрел вперед. Чуть поодаль от него находилось то самое место, где они с друзьями встречались. Все так же там лежали на земле деревья, а посередине яма для костра, в которой, казалось, с их последнего визита, еще осталась зола... Но что-то в этом пейзаже из прошлого было настоящим... Рядом с деревом, облокотившись на него, стояла девушка… Ира... - прошептал он. Он побежал к ней. Девушка обернулась. То же лицо, большие серые глаза и ласковые губы... Он помнил ее лицо, каждую черту. Все то, что не подвластно времени и расстоянию, все чувства и ощущения вмиг вернулись к нему... -Ира... Ирочка... где же ты была... Сердце его рвалось наружу, он был готов держать ее в объятьях вечно, и не отпускать никогда. Потерять ее сейчас – значит умереть. -Господи, Костя, - наконец прошептала она, - Костя, - повторила она, - неужели это ты? Он обнимал ее, гладил по спине и волосам, и из его глаз сами собой текли слезы. Она, наконец, была рядом, она была здесь... Она... такая близкая и родная, единственная. Это мгновение, стало самым счастливым в его жизни. Ведь наверно это и есть счастье – когда любимый человек рядом... -Почему ты пришел сюда? – почти беззвучно спросила Ира, держа Костю за руку. -Не знаю... - тихо произнес он, прислонившись к ее щеке. -Я очень скучала без тебя, Костя. Прости меня... -Все в порядке? – спросила она, когда они выходили за забор. -Да, конечно... – произнес Костя, посмотрев ей в глаза, словно убеждая. Ира обратила внимание на этот его взгляд. Нет, человек, что шел рядом с ней был совсем другим, если это вообще был Костя. Он не изменился внешне, все те же синие глаза, такие же волевые черты... Но Ира точно чувствовала: что-то поменялось, как будто это что-то пыталось вырваться из него наружу. Костя вынул из кармана почку сигарет и, достав одну, чиркнул зажигалкой. -Ты так и не бросил... - заметила Ира. -Угу... - он прикурил, - Значит, все это время ты училась? -Да, - немного грустно ответила она, - как и мечтала. А ты же вроде тоже хотел поступать. -Хотел, да потом передумал, решил работу найти, - он посмотрел под ноги, - А че, ты не в институте? -У меня сегодня выходной, - объяснила она, и немного помолчав, произнесла, – Так много времени прошло... -Да... ты наших не видела? -Я с Димкой раньше часто встречалась, теперь не знаю где он. Говорил, что собирается мать навестить, - она замолчала, о прошлом они больше не говорили. Ира рассказывала о своей учебе в институте, Костя внимательно слушал ее, наблюдая за мимикой лица, за каждым ее жестом. И боялся сделать резкое движение, боялся спугнуть «видение». Отгоняя от себя паранойю, он иногда тихонько мотал головой. А про себя говорить ему не хотелось. Зачем ей это знать? Пусть лучше это останется с ним, будет его тайной. Вот только как жить с этой тайной, Костя не знал. Он и сам не заметил, как они оказались у его дома. -Давно ты сюда перебрался? – спросила Ира. -Прошлой осенью... Они поднялись наверх. В прихожей было темно, Костя включил лампочку, и помог Ире снять пальто. -Ир, подожди меня на кухне, я сейчас! – сказал он и скрылся в комнате. Ира прошла на кухню. Типичная квартира парня: на столе чашка с недопитым кофе, в раковине и на конторке грязные тарелки, на грязном полу валялись спички. Впрочем, удивляться было нечему, Костя никогда не отличался аккуратностью. На столе лежала гора газет и журналов. Девушка села за стол и взяла несколько в руки, ничего интересного, только старые выпуски «Спорт». Она сложила журналы, как они были, и убрала на место. В самом углу стопки Ира заметила потрепанный блокнот на спирали. Достав его, девушка открыла первую страницу: «Мы теряли невинность в боях за любовь...» Это был тот самый блокнот. Все клетчатые страницы были изрисованы карандашом. У Кости и, правда, был талант, да только что он теперь значил? На страницах этого блокнота, он рисовал «свою жизнь», это было что-то вроде дневника. Здесь были его друзья, родители, она... Костя не любил показывать его, дорожил каким-то блокнотом, а теперь вот он валяется в стопке старых журналов. Ира чувствовала тепло от этих страниц. Она взяла с собой блокнот, и пошла в комнату. -Костя, - позвала она, останавливаясь в дверном проеме. Тот резко обернулся, нервно закрывая ящик письменного стола. Его бешеный взгляд испугал девушку, ей показалось, что это совсем чужой человек. Ира сделала шаг вперед, и остановилась. -Все в порядке? -Да, норма... – проговорил он, немного нервозно. -Я тут нашла, - сказала Ира и протянула ему блокнот. Костя взял его и присел на диван. Эти рисунки точно удар молнии вернули его в прошлое. Снова и снова... каждая страница... Бред... «Нет, не нужно снова! Прекрати! Не надо!» Он перевернул последнюю изрисованную страничку. Ира и Димка, тогда, тем вечером... С тех пор, как он пришел в клуб, все стало полностью иным. О чем нужно помнить, старался забыть, каждый день, меняя память на выпивку. Делил постель с другими, теми, что ни деньги, ни любовь не берут. Убивал чувства никотином, совесть заедал таблетками. Воевал с собой за свободу, но так и не выиграл. Получается, что он начал новую жизнь, что бы ее закончить? Свою глупую, пустую, жизнь он растрачивал на наркотики – теперь они стали смыслом его существования. Почему-то сейчас ему вспомнилась та девочка, которую он встретил зимой. Как там ее звали? Катя? Аня? Неважно... Они сидели на корточках у стены в этом прокуренном клубе. Девчонке было не больше семнадцати, вид у нее был нездоровый, пьяные глаза. Она сидела и говорила: «-Я здесь застряла...» Костя понимал, что она ещё подросток, что она «сидит» на героине, это было видно по суженным зрачкам, но одного он не мог понять, может из-за наркотиков, может, нет, но она была с ним этой ночью и сейчас остается с ним, говорит ему о жизни. А что он мог ответить? Он знал об этой девочке, что родителей у нее нет, из школы выгнали, раньше жила с братом, теперь перебралась в клуб... А может и лучше, что все случилось ТАК? Прошло два месяца, и она куда-то исчезла. Сначала он пытался найти ее, но кто-то сказал: «Не надо. она ушла туда, где ей лучше». -Костя, - услышал он голос Иры как будто сквозь пелену сна, - Все нормально? – обеспокоено спросила она, садясь рядом. Он вышел из оцепенения, посмотрел ей в глаза. Ира опять увидела в них, безумие и исступление. Но тут Костя, как будто сам, испугавшись своих чувств, отвел взгляд. Она ласково прикоснулась к его волосам рукой. Он, подняв на нее глаза, увидел ее улыбку. Расстояние между ними сокращалось, он чувствовал ее легкое дыхание, видел, как она чуть прикрыла глаза, и, наконец, прикоснулся к ее губам своими. В душе, так долго ждавшей, вспыхнуло непреодолимое чувство... Он коснулся рукой ее плеча, провел ладонью по спине и едва заметно привлек к себе. Ира легонько вздрогнула, прикоснулась к его груди губами, проводя пальцами по шее. Ира, положив руку Кости на грудь, тихо дремала. Но он не мог уснуть. Тяжело было заснуть, мечта сбылась, а ты чувствуешь внезапно образовавшуюся внутри пустоту, свербящую и темную. Ира улыбалась, он видел ее счастливое лицо, видел ее глаза, видел с какой любовью, она смотрела на него... И тут же вспомнил свой рисунок и тот вечер. Слишком много времени он пытался забыть об этом... никогда больше не думать... только бы не вспоминать... лишь бы в сердце снова не возникло то чувство... Но теперь все кончилось. Теперь можно вспомнить. Сердце неожиданно прожгла острая боль. Боль отчаянья и безысходности. Он больше никогда не увидит их, ни Димку, к которому так ревновал Иру, ни Кирилла вечного спорщика и заводилу, ни Стрижа, который как всегда попадет в историю, ни Илюху, старого доброго друга... Ира... он не мог ее потерять. Она была рядом сейчас и не могла никуда уйти от него. Она была единственной ниточкой связывающей его с тем вечером и друзьями, с теми днями... с детством. -Костя, любимый, что-то случилось? – услышал он тихий голос Иры. -Нет, все нормально. Я просто… люблю тебя... Ира улыбнулась и поцеловала его в шею, Костя крепко обнял ее и прижал к себе. Вскоре комната приобрела темно-серый цвет. Ночь. Костя чувствовал усталость, но, закрыв глаза, все равно не смог уснуть. Темный силуэт комнаты путал мысли, но страх, который как мы думаем, скрывается в этой темноте, на самом деле сидит у нас в сердце. Счастливый сон, в который попал Костя, был всего лишь кошмаром, происком этой темноты... Когда он уснул, и во сне его не покидало чувство отчаянья. Оно возникло еще, когда появилась то, чему не суждено было долго жить. Он пошел наперекор судьбе, а следующий ход ее. Веселый солнечный свет, пробившийся сквозь тонкую материю штор, заиграл на лице девушки. Она легонько вздрогнула и на ее губах заиграла улыбка. Но, едва приоткрыв глаза, улыбка исчезла, и Ира, приподнявшись на кровати, огляделась. В комнате никого кроме нее не было. Девушка встала с кровати и, взяв свою одежду со спинки стула, оделась. – Костя! – позвала она, но никто не ответил. Она вышла из комнаты и, услышав шум воды в ванной, прошла по коридору и постучала. – Костя! Ты тут? Не дожидаясь ответа, она вошла. Костя сидел на краю ванны с задранным до плеча левым рукавом. На раковине лежала разбитая ампула и кусочек ваты. Его рука была перевязана резинкой, чуть выше локтя, в другой руке он держал шприц. Когда Ира вошла, он тут же посмотрел на нее, словно не желая ничем оправдываться, и медленно бросил шприц в раковину. – Что это? Костя... – дрожащими губами, произнесла Ира, держась рукой за дверной косяк. Он молчал, опустив голову. Сложно объяснить… Сначала по всему его телу прошла волна, подчиняясь которой, он закрыл глаза; теперь же он почувствовал силу, и ему казалось, что он может свернуть горы. Запрокинув голову, Костя сорвал с руки резинку, которая упала на пол. – Костя, почему? – шептала Ира, по щекам ее потекли слезы. – Ну, давай, - произнес он, чуть приглушенным высоким голосом, - давай! Кричи! Говори, какая я сволочь... наркоман проклятый... Ведь ты это хочешь сказать? Так? – Нет, Костя, – голос ее срывался, – мы пойдем в больницу... там тебе помогут... – Помогут? – заорал он, – Мне не нужна помощь, не твоя, не их! Ира смотрела в его глаза. Он был невменяем. Она видела, как дрожали его ресницы. И она боялась, не зная, что от него ждать. Он встал, шатнулся, Ира дернулась бы, чтобы ему помочь, но остановила себя и отступила назад. – Ты боишься? – с честной болью проговорил Костя, глядя ей в глаза. Страх на ее лице пронзал его тысячами игл, заставляя злиться, словно собаку, - Боишься? Боишься? – повторял он и медленно шел к ней навстречу. Ира выбежала в прихожую и, схватив свою куртку с вешалки, натянула ее на себя и начала быстро открывать дверь. – И это вся твоя любовь? – шептал он в исступлении, – Я давно устал от вашего вранья... И ты такая же. Открыв замок, она бросила быстрый взгляд на Костю. Тот человек, который был ее другом, исчез, на его месте она видела перед собой другого, того которого не знала или боялась узнать. Вместо глаз остались только зрачки, а в крови кипела злость. Немедля больше ни секунды, она выбежала из квартиры и побежала вниз по лестнице. Из ее глаз текли слезы. Ира закрыла лицо руками и опустилась на ступеньку у подъезда. Что с ним случилось? Почему же он ничего не сказал? В памяти еще несколько раз возникали его глаза, но вернуться Ира не могла. На асфальте стали появляться мелкие точки – начинался дождь... * ...Костя прислонился к стене и молча глядел на оставшуюся открытой, дверь уже больше пяти минут. Он ни о чем не думал, не спрашивал себя зачем? Пошатнувшись, Костя вошел в комнату и с размаху, пнул дверь. Слышно было, как задрожало в раме стекло. Шатаясь, он дошел до стола. Поставив на него руки, он смотрел на древесный рисунок столешницы. По щеке прокатилась соленая капля. Он опустился на стул и обхватил голову обеими руками. Раздался телефонный звонок, Костя не обратил внимания. Он видел только стол и несколько капель его поверхности. Но телефон все еще нудно продолжал звонить. Костя поднялся и медленно подошел к тумбочке рядом с диваном. Подняв трубку, он глухо произнес: – Да... – Здорова! Костик! – услышал он голос Никиты Матросова. - Слышь, у нас выступление послезавтра вечером, не хочешь присоединиться? – Да-да, я приду... – произнес Костя, отчужденным голосом. – Отлично, пока! До пятницы. Он положил трубку и как-то машинально, совсем не думая, поплелся в ванну. Та на раковине лежала разбитая ампула и шприц, он провел рукой и скинул их за раковину. Перешагнув через край ванны, он оказался внутри. Костя открыл холодную воду, включил душ. Каждая капля ледяной воды сливалась с другой за долю секунды и вскоре водопад, под которым он стоял, стал казаться ему обжигающе горячим. Через несколько секунд, он уже не чувствовал свое тело, не мог пошевелиться. Сознание его прекратило работать и только сквозь туман, он слышал неотчетливые, далекие голоса. Вскоре в квартиру вошли соседи, напуганные шумом воды. Они и нашли Костю в ванной без сознания под холодным душем. Не стали вызывать врача, общими усилиями привели его в чувства, напоили горячим чаем. Старались меньше спрашивать что, да как, все равно Костя либо молчал, либо говорил, что ничего не помнит... * Кости снилось, что он бежит по незнакомой улице – потерялся. Это место он видел впервые, но все равно бежал, зная, что что-то ищет здесь. Было туманное утро, солнца не видно, только небо немного светлое – белесое. Пейзаж вокруг напоминал нечто нелепое – чересчур совершенное. Маленькие дома, обнесенные невысоким зубчатым забором, с садиками, где в клумбах росли различные цветы. Словно придуманный кем-то мир – идеальное спокойствие. Ни единого человека, ни единого звука, только бесконечная тишина. Остановившись, Костя закричал, однако не услышал свой голос, только далекое эхо: – А-а... а... – словно дразнила его пустота. В исступлении он упал на колени, обхватив голову руками, не зная, что делать. И не было в этом мире ничего даже боли. Как всегда в клубе было душно. Полумрак помещения был не привычен для глаз. Звучала громкая музыка, кто-то орал со сцены матом. С краю, у стены сидели люди, некоторые, запрокинув голову назад, другие, поджав колени, закрыли лицо руками. Костя прошел мимо всех, бросив взгляд на сцену, возле которой собралась толпа. Там, схватив микрофон двумя руками, стоял паренек, молодой еще совсем, семнадцати нет. В порванном пиджаке и разодранной на груди белой рубашке. Похоже, его речь была посвящена государству, которое он ненавидел. Костя прошел за сцену, там, в глубине располагалась подсобка, где сидели музыканты перед концертом. Он не стуча, вошел внутрь. Темное, довольно узкое помещение, прокуренное и грязное. Посередине стол, на котором стояли пивные банки и лежали сигареты, на полу валялись шприцы. На лавках сидели Никита, Сашка и Олег, и рядом в углу какой-то парень. – Здорова, Костян! – воскликнул Никита, поднимая над головой бутылку пива. Костя сел на лавку рядом с ним, закатил глаза и откинул голову назад. – Эй, что с тобой? – спросил Никита. – Бля, не жизнь, а... – он замолчал. – Держи, попробуй! – сказал тот, протягивая ему шприц. – Что это? – спросил тот. – Да, не боись!.. Костя взял его и, закатав рукав, натянул резинку немного выше локтя. Холодная игла проколола его вену и в кровь, медленно просочилась чуть белесая жидкость. Он прижал руку к плечу и сильно стиснул зубы. Вновь и вновь, нечто свербящее, рождаемое где-то глубоко извне, наращивая силу, прокатывало по всему его телу, и неудержимой частотной волной ударяло в мозг. И мир расплываясь в насыщенности красок и цветов, позабылся. Выступление «Silence» состояло всего из четырех треков. Первые два они отыграли спокойно, но затем все пошло наперекосяк. Костя запрокинул голову и пошатнулся, да так, что чуть не упал на барабанные установки. Вовремя к нему подбежал Олег – басист и, дав условный знак Никите, отвел Костю за сцену в подсобку. – Ну, как ты? – спросил Олег, сажая его на лавку. – Рок-н-ролл! – проговорил тот, и, закатывая глаза, ухмыльнулся. На этом Олег ушел. Оставшиеся без гитары и баса, «Silence», не растерялись. Сашка бил по тарелкам, а Никита, присев на одно колено у края сцены, тихим и довольно пронзительным голосом, повторял в микрофон припев. Один в подсобке, Костя уставился в потолок. Стало совсем пусто, холодно и бессмысленно кругом. Недавно появившийся смысл жизни, вновь его оставил. И жить без него теперь он не мог... если бы, только он хотел жить... А парень в углу подсобки, все еще внимательно, почти не отрываясь, наблюдал за Костей. С его лица не сходила ухмылка, ею он давал понять, что не является персонажем, а всего лишь наблюдатель. – Костя! Костя! Слышь?.. – Да он ваще в отрубе! – Ну, блядь, мудак, вставай!.. – Слышь, а с чего он так нажрался? – Да хуй его знает... вот мудак! Вставай, Костя! Я тя в больницу не потащу! Ну, ты че? Ваще оборзел? После долгих усилий привести его в чувства, Костя, наконец, открыл глаза, и тупо посмотрев на Никиту склонившегося над ним, поднялся. И тут же покачнулся, Сашка успел схватить его под руки. Костя дернул руку и, освободившись, пошел прочь из подсобки. – Костя... – успел только сказать Никита. На улице шел дождь, шумно падали в лужи его капли, был опять вечер, хотя просто солнце спряталось за свинцовой тучей. То, что текло в его крови, путало мысли, дурманя сознание неприятной броскостью. Стараясь идти медленно, он не видел луж и спотыкался на бордюре. Его качало и трясло, то ли от холода, то ли от наркотика. Неаккуратная акварель неба, контрастно сочеталась с зелеными деревьями, создавая картину, написанную неумелым начинающим живописцем. В глазах все плыло и растекалось, словно на холсте этого художника. Костя ускорил шаг, побежал. Он не чувствовал холода дождя на коже. На небе плыли облака, синие с голубыми полосами, за ними прошла черная, еще немая, туча. Костя не имел представления об окружающем мире, его сознание, жило своими реальностями. Неразборчивые контуры, мелькая в глазах, представляли собой лишь эскиз окружающего мира. Каким-то чудом Костя добрался до дома. Его единственным желанием было повалиться на диван и лежать без движений. Различные звуки, некоторые вообще были не земного происхождения, преследовали его. В глазах все плыло, цвета сливались, смешивались, словно солнечные зайчики, кувыркаясь в его сознании. Как открыть дверь он вообще даже не думал, сначала он попытался стукнуть в нее кулаком, но это не прошло. После неудачной попытки сломать замок он дернул ручку. Оказалось, дверь не была закрыта. Он посмотрел на нее бараньим взглядом и ввалился в квартиру. В темноте прихожей ему мерещились различные фигуры: страшные рожи, огромные глаза и все это беспорядочно двигалось вокруг него не зная начала и конца. Шатаясь в этом калейдоскопе, Костя хватался за стену, чтобы не упасть. Он повернул голову, и оглядеть комнату, которая показалась ему незнакомой. Видения не переставали преследовать его. – Ира... – прошептал он не своим голосом. Девушка подняла голову и посмотрела на Костю... но тут же его видение пропало... Он больше не видел ее, только слышал далекие отголоски ее голоса и контуры тела. Вместо приятного ощущения эйфории, которое было у него в клубе, сейчас к горлу подступила тошнота, появилась слабость, и теперь ему казалось, что он умирает. В голове вместо преследовавших его голосов, теперь было одно шипение и трескотня. В мыслях нескончаемое непонимание происходящего. Мир для него потерял границы, слился в одну желто-синюю массу, смазался как гелиевая ручка по бумаге для фотографий. Пытаясь удержать равновесие, хватался за воздух чужими непослушными руками. Он даже не чувствовал что его глаза закрываются сами собой, а тело, теряя координацию, падает на пол. Теперь он уже ничего не ощущал, с миром его связывала лишь кардиограмма его пропадающего сердцебиения. Он лежал на полу, поджав колени к животу и открыв глаза. Синие глаза... Сидящий на диване парень, тот самый из клуба, ухмыльнулся, показывая зубы и прищурив глаза, щелкнул пальцами. На его лице исказилась реальность. Та реальность, которую мы все знаем в момент пробужденья, становилась другой. Более сочной, более спокойной, более легкой, несомой, более свободной, более... Поначалу затемненной пеленой марева, а затем становясь все отчетливей, ярче. Мир словно сломался надвое, а затем, тысячами мельчайших осколков разлетелся в бесконечную неизвестность, исчез... Оставив после себя лишь эхо – отголосок, загнанной в угол жизни, беспомощной и жалкой. Все звуки в один миг затихли до утра... Парень хитро ухмыльнулся, неспешно поднялся, спокойно подошел к окну и плавно, словно дурман, растворился в солнечном свете. Ушла туча, и выглянуло траурное солнце, золотившее пузо уходящего чудовища. По мокрому асфальту скользили солнечные лучи. Ветер беззвучно прикасался к листве зеленых, весенних деревьев. Весь мир, казалось, замолчал, чтобы не спугнуть, он застыл в синих глазах. * Больница. Белые стены, тусклые лампы, мрачные вечно озабоченные чужими проблемами люди в белых халатах, и этот аптечный запах, давят на мысли. Грустные лица, потухшие глаза. Душно, пульс учащается. Люди сидят,здесь дожидаясь своей очереди, пытаясь не сойти с ума. А там за окнами здания больницы, чуть выше, за деревьями прячется солнце. Но те не видят его, задыхаясь в душном коридоре, пустыми глазами упершись в белые стены. Здесь, как и везде эти люди думают только о себе, чужие проблемы их не интересуют. Но они правы в этом, ведь мир эгоистичен, а они живут в этом мире. Илья быстрым шагом прошел по лестнице на второй этаж. По полупустому коридору разнеслось эхо. Палата 24... Возле двери на скамейке, сложив руки замком возле губ, сидела Ира, бледная как мел. Она уставилась в узорный пол. Рядом у стены стоял Димка. Увидев Илью, он сделал шаг ему на встречу и поймал за плечи, останавливая. – Где он? – произнес Илья, пытаясь вырваться, – о чем он вообще думал? Кретин... Что, он белые стены хотел увидеть? Дима, не отпуская его, нервно сглотнул и тихим, но четким голосом сказал: – Все, Илюх. Уже все... - сухие глаза закрипели в неверии, зубы сжимались в больном страхе… Больше не напрягаясь, Илья отступил и опустился на лавку, рядом с Ирой. Ему не верилось, ему не хотелось верить... «Сон – все это – страшный сон, не больше, – убеждал он себя, – Вы слышите? ЭТО – СОН!» Но сам он знал, что это не так, нет – это реальность, которую нужно с гордостью принять. Но как? Если мир снова тебя предал? Прошло несколько минут протянувшихся словно вечность. Казалось бы, умер всего один человек, а мир без него стал другим, стал пустым. Мы дорожим тем и теми, что у нас есть, кто нас любит, бросаем, думаем, что вернемся... Но мир злая игра, Костя испытал его на себе, но это он сам выбрал, это его путь. Он все потерял и ничего не хотел искать, ни оставив миру ничего, кроме блокнота... Ира взяла его себе, положила дома в шкаф между книг и никогда никому не показывала. Они были слишком разные, чтобы быть вместе. Она хотела жить хотела добиться в жизни большего, а чего в жизни хотел Костя? Может, он хотел доказать, что в мире, этом пронизанном холодом и человеческой злобой, нельзя жить. И нельзя смириться. И он не мог это принять, он не из тех, что прячут свои чувства за спины других. Вот только, что он доказал всем теперь? Тишина больницы, шумно сопя, проползла сквозь все палаты и забилась в углу своего страха. По белому больничному коридору пробежало эхо шагов. Он шел медленно, боясь оступиться и упасть… опираясь на костыль. Взъерошенные белые волосы и его голубые глаза. Илья тоже услышал шаги. - Кирилл! – он сорвался с места и кинулся к нему, - Брат! Костыль упал на пол, прогнав тишину. Друзья крепко обнялись. Им так хотелось снова, как в детстве заплакать, все опять начать сначала. Слезами смыть все что было, как растворителем смыть тёмную акварель со своей жизни и раскрасить заново, иначе, вместе. Ира пришла к Косте. И когда она увидела его на полу, из ее горла вырвался крик, разбивший тишину комнаты. Она кинулась к нему, называя по имени, умоляя его, била по щекам... Но ничего не помогало. Слезы катились из ее глаз, Ира ударила его с силой в грудь, и тогда, наконец, поняла, что все бесполезно. Она провела дрожащей рукой по его волосам, коснулась холодной щеки... тихо легла рядом на пол и опять притронулась к волосам. И тут уже прибежали соседи, кто-то из них накапал Ире валокордина, кто-то позвонил в «скорую». Жизнь вдруг стала такой туманной и блеклой, что тебе плевать на все... она навалилась на твои виски и мир в глазах, растекся, расплавился и рухнул на кафельный белый пол больницы. Это то место где понимаешь – ничего больше назад не вернешь... Здесь тают мечты и воспоминания как сахарная вата. Сложно поверить, когда умирает близкий человек, что ты больше его не уведешь, не сможешь поговорить... И нельзя с этим смириться, это чувство безысходности, безвыходности, сводит с ума. Ненависть к несправедливому миру, ненависть ко всем кто не мог понять... обида. Начинаешь нервно, лихорадочно вспоминать человека, боясь забыть, и ругаешь себя за каждую забытую деталь, за каждое нечестно брошенное слово… и не можешь понять «почему?», «зачем?», «как?»... одни лишь вопросы на которые разум не находит нужных ответов. И ты эгоистично думаешь, почему это случилось с тобой? С этим никогда не смиришься, время лишь помогает забыть. Наконец все закончилось и вернулось на круги своя. После всего что случилось, Илья понял, что жизнь слишком дорога, что б тратить ее, что б тратить свое время напрасно. Он устроился на работу, наладил отношения с отцом. Все вернулось назад, как будто сделало круг и возвратилось опять… но какой ценой? P.S А ведь все, что их разделяло - всею лишь невидимая стена этой взрослой жизни и ничего больше. Костя смог это понять, но не захотел изменить, зато он смог показать всем, что они должны быть вместе... И даже если этот мир тычет в тебя своими правами, нормами, законами, мнениями — забудь о мире, он лишь поле для игры, но здесь ты не выиграешь в одиночку. С наступлением «двух нулей» закончилось постСССТовское время, время Russian Punk`а, время мутной политики и глаз, время легких денег и тяжелых наркотиков. для поколения 90-ых, свобода стала жизнью, и когда в конце десятилетия, ее ограничили, да и попросту украли, многие не захотели жить без нее. Мы подарили вам права, - сказало новое время, А на кой нужны нам ваши права? Отдайте нам свободу! Пусть умирали друзья, от передоза, сходили с ума, но это цена их свободы, цена за их жизнь… «выросло поколение, первое свободное поколение России, воспитывавшееся в условиях почти абсолютной свободы». Без правил и запретов. Оставшиеся жить — верное ли это слово для тех, кто остался существовать? Может их Свобода — их жизнь — была лишь ненадежной иллюзией, раз они так легко отказались от нее? Или иллюзия это та жизнь, которой мы живем сейчас?